Мир Полудня (сборник) - Аркадий и Борис Стругацкие

– А ты что считаешь?

– А я считаю, что в Горбовском главное  –  смелость, отвага.

– Полагаю, ты не прав, штурман,  –  сказал учитель.  –  Смелых людей очень много. Среди космолетчиков вообще нет трусливых. Трусы просто вымирают. Но десантников, особенно таких, как Горбовский,  –  единицы. Прошу мне верить, потому что я-то знаю, а ты пока нет. Но и ты узнаешь, штурман. А что написал ты?

– Я написал про доктора Мбогу,  –  сказал Атос.

– Откуда ты узнал о нем?

– Я дал ему книжку про летающих пиявок,  –  объяснил Поль.

– Отлично, мальчики! Все прочли эту книгу?

– Все,  –  сказал Лин.

– Кому она не понравилась?

– Всем понравилась,  –  сказал Поль с гордостью.  –  Я выкопал ее в библиотеке.

Он, конечно, забыл, что рекомендовал ему эту книгу учитель. Он всегда забывал такие мелочи, он очень любил «открывать» книги. И он любил, чтобы все об этом знали. Он любил гласность.

– Молодец, Поль!  –  сказал учитель.  –  И ты, конечно, тоже написал о докторе Мбоге?

– Я написал стихи!

– Ого, Поль! И тебе не страшно?

– А чего бояться?  –  сказал Поль небрежно.  –  Я читал их Атосу. Он ругал только по мелочам. Так… чуть-чуть.

Учитель с сомнением посмотрел на Атоса:

– Гм! Насколько я знаю штурмана Сидорова, он редко отвлекается на мелочи. Посмотрим, посмотрим… А ты, Саша?

Лин молча сунул учителю толстую тетрадь. На обложке растопырилась чудовищная клякса.

– Званцев,  –  объяснил он.  –  Океанолог.

– Это кто?  –  спросил Поль ревниво.

Лин посмотрел на него с ужасающим презрением и промолчал. Поль был сражен. Это было невыносимо. Более того: это было ужасно. Он представления не имел о Званцеве, океанологе.

– Ну славно,  –  сказал учитель и сложил тетради вместе.  –  Я прочту и подумаю. Поговорим об этом завтра…

Он сразу пожалел, что сказал это. Капитана так и перекосило при слове «завтра». Мальчику очень противно лгать и притворяться. Не надо мучить их, следует быть осторожнее в выражениях. Мучить их не за что, они же не задумали ничего плохого. Им даже ничего не грозит: их не пустят дальше Аньюдина. Но им придется вернуться, а вот это по-настоящему неприятно. Вся школа будет смеяться над ними. Ребятишки иногда бывают злы, особенно в таких вот случаях, когда их товарищи вообразят, что могут что-то, чего не могут все. Он подумал о великих насмешниках из 20-й и 72-й и о веселящихся мальках, которые прыгают с гиком вокруг плененного экипажа «Галактиона» и разят насмерть…

– Кстати, об алгебре,  –  сказал он. (Экипаж улыбнулся. Экипаж очень любил это «кстати». Оно казалось им восхитительно нелогичным.)  –  В мое время лекции по истории математики читал один очень забавный преподаватель. Он становился у доски,  –  учитель стал показывать,  –  и начинал: «Еще древние греки знали, что а плюс бэ квадрат равняется a квадрат плюс два а бэ плюс…  –  учитель заглянул в воображаемые записи,  –  плюс… э-э-э… бэ квадрат»…

Экипаж залился смехом. Матёрые космолетчики самозабвенно глядели на учителя и восторгались. Этот человек казался им великим и простым, как мир.

– А теперь смотрите, какие любопытнейшие вещи происходят иногда с а плюс бэ квадрат,  –  сказал учитель и сел, и все столпились вокруг него.

Начиналось то, без чего экипаж жить уже не мог, а учитель не захотел бы,  –  приключения чисел в Пространстве и Времени. Ошибка в коэффициенте сбивала корабль с курса и кидала его в черную бездну, откуда нет возврата человеку, поставившему плюс вместо минуса перед радикалом; громоздкий, ужасающего вида полином разлагался на изумительно простые множители, и Лин огорченно вопил: «Где были мои глаза? Как просто-то!»; звучали странные торжественно-смешные строфы Кардано, описавшего в стихах свой способ решения кубических уравнений; изумительно таинственная вставала из глубины веков загадочная история Великой Теоремы Ферма…

Потом учитель сказал:

– Хорошо, мальчики. Теперь я вижу: если вы сведете все ваши жизненные проблемы к полиномам, они будут решены. Хотя бы приближенно…

– Хотел бы я свести их к полиномам,  –  вырвалось у Поля, который вдруг вспомнил, что завтра его здесь не будет и с учителем придется расстаться, может быть, навсегда.

– Я тебя понимаю, товарищ ВМ-оператор,  –  ласково сказал учитель.  –  Самое трудное  –  правильно поставить вопрос. Остальное сделают за вас шесть веков развития математики… А иногда можно обойтись и без математики.  –  Он помолчал.  –  А что, мальчики, не сразиться ли нам в «четыре-один»?

– Виу!  –  взвыл экипаж и кинулся вон из комнаты, потому что для сражения в «четыре-один» нужен простор и мягкая почва под ногами.

«Четыре-один»  –  игра тонкая, требующая большого ума и отличного знания старинных приемов самбо. Экипаж вспотел, а учитель разорвал куртку и здорово поцарапался. Потом все сели под сосной на песок и принялись отдыхать.

– Такая вот царапина,  –  сообщил учитель, рассматривая ладонь,  –  на Пандоре вызвала бы аварийный сигнал. Меня бы изолировали в медотсеке и утопили бы в вирусофобах.

– А если бы вас кусанул за руку ракопаук?  –  сладко замирая, спросил Поль.

Учитель посмотрел на него.

– Ракопаук кусает не так,  –  сказал он.  –  Ему руку в пасть не клади. Между прочим, сейчас профессор Карпенко работает над интереснейшей вещью, по сравнению с которой все вирусофобы  –  детская игра. Вы слыхали про биоблокаду?

– Расскажите!  –  Экипаж навострил уши.

Учитель стал рассказывать про биоблокаду. Экипаж слушал так, что Тенину было жалко, что мир слишком велик и нельзя рассказать им сейчас же обо всем, что известно и что неизвестно. Они слушали не шевелясь и глядели ему в рот. И все было бы очень хорошо, но он помнил, что лестница из простыни ждет в шкафу, и знал, что Капитан  –  Капитан уж во всяком случае!  –  тоже помнит это. «Как их остановить?  –  думал Тенин.  –  Как?» Есть много путей, но все они нехороши, потому что надо не просто остановить, надо заставить понять, что нельзя не остановиться. И один хороший путь был. По крайней мере один. Но для этого нужна была ночь, и несколько книг по регенерации атмосфер, и полный проект «Венера», и две таблетки спорамина, чтобы выдержать эту ночь… Нужно, чтобы мальчики не ушли сегодня ночью. Даже не ночью  –  вечером, потому что Капитан умен и многое видит: видит, что учитель кое-что понял, а может быть, понял все. «Пусть не ночь,  –  думал учитель.  –  Пусть только четыре-пять часов. Задержать их и занять на это время. Как?»

– Кстати, о любви к ближнему,  –  сказал он, и экипаж снова порадовался этому «кстати».  –  Как называется человек, который обижает слабого?