Сталин - Святослав Рыбас

Фактически начиналась военная мобилизация. Во что она должна была обойтись, трудно было сказать. Но уже то обстоятельство, что надо было соответствовать расходам США с их колоссальной экономической мощью, говорило о грандиозности задачи. Ответом на вызов были призыв к патриотизму, создание «шарашек», закрытых научных центров и лабораторий в системе ГУЛАГа, усиление идеологической борьбы, борьбы с космополитизмом, усиление экономического давления на население.

Пятнадцатого ноября на встрече Трумэна, К. Эттли и премьер-министра Канады М. Кинга было заявлено, что способ производства атомного оружия должен быть сохранен в секрете от всех, и предлагалось создать в ООН комиссию «с целью полностью устранить» возможность применения атомной энергии в военных целях. Таким образом, декларировалась цель: не допустить СССР к обладанию атомным оружием.

Никто не может сказать, что произошло бы в СССР, если бы в это время Сталин умер. Пошли бы его наследники на уступки Западу? Эта мысль должна была тревожить Сталина: что он оставит после себя? За годы войны в стране выросло много нового, сложились своеобразные группировки в армии, промышленности, торговле и распределении товаров. В партийном руководстве это тоже стало заметным. Группа Маленкова — Берии и ее кадры заняли доминирующие позиции в партии, экономике, органах безопасности. В армии на роль лидера претендовал Жуков. В регионах укрепились клиентелы первых партийных секретарей. В самых же низах ширилось настроение едва ли не анархической воли у демобилизовавшихся из армии солдат. В деревнях, испытывавших страшные тяготы, распространялось ожидание роспуска колхозов и разрешения вольной торговли.

В ноябре и декабре 1945 года в высших кругах советского руководства разыгралась настоящая буря. Началась она после публикации в «Правде» выдержек из речи Черчилля, в которой он дал высокую оценку роли Сталина на посту Верховного главнокомандующего в годы войны. Сталин был в отпуске, его замещал Молотов, санкционировавший публикацию. 10 ноября грянул гром: Сталин прислал «четверке» телеграмму: «Считаю ошибкой опубликование речи Черчилля с восхвалениями России и Сталина. Восхваление это нужно Черчиллю, чтобы успокоить свою нечистую совесть и замаскировать свое враждебное отношение к СССР… Опубликованием таких речей мы помогаем этим господам. У нас теперь имеется немало ответственных работников, которые приходят в телячий восторг от похвал Черчиллей, Трумэнов, Бирнсов и, наоборот, впадают в уныние от неблагоприятных отзывов со стороны этих господ. Такие настроения я считаю опасными, так как они развивают в нас угодничество перед иностранными фигурами. С угодничеством перед иностранцами нужно вести жестокую борьбу… Советские люди не нуждаются в похвалах со стороны иностранных лидеров. Что касается меня лично, то такие похвалы только коробят меня»532.

Молотов в ответе Сталину признал публикацию речи Черчилля своей ошибкой. Но этим дело не кончилось.

Третьего декабря английское информационное агентство «Рейтер» сообщило, что в Москве ослаблена цензура в отношении иностранных корреспондентов. Цензура НКИД действительно стала либеральнее. Еще 7 ноября на приеме в честь годовщины Октября Молотов заявил американскому корреспонденту: «Я знаю, что вы, корреспонденты, хотите устранить русскую цензуру. Что бы вы сказали, если бы я согласился с этим на условиях взаимности?»533

Первого декабря «Нью-Йорк таймс» опубликовала статью московского корреспондента о разногласиях в Политбюро по поводу оценок Лондонской конференции министров иностранных дел и недовольстве Сталина неуступчивой позицией США и Англии.

Понятно, что в сумме все эти события вызвали гнев Сталина. Выходило, что за время болезни готовятся его отстранение от власти, либерализация режима, допущение иностранной прессы (первый признак западного контроля) к обсуждению тайн советской политики.

Второго декабря Сталин, получив информацию о сообщении в «Дейли геральд», позвонил Молотову и обругал его. После этого он прочитал о публикации «Нью-Йорк таймс» и направил шифровку в адрес ЦК Молотову, Берии, Микояну, Маленкову. Вывод: «Надо привлечь Молотова к ответу».

Реакция последовала тут же. Вся четверка сообщала, что «дали указания о строгой цензуре», обязали отдел печати НКИД докладывать Молотову и Вышинскому о телеграммах иностранных корреспондентов, уволили заместителя начальника отдела печати Горохова. В общем, это была отписка.

Шестого декабря Сталин отправил новую телеграмму: «Москва, ЦК ВКП(б) т.т. Маленкову, Берия, Микояну.

Вашу шифровку получил. Я считаю ее совершенно неудовлетворительной. Она является результатом наивности трех, с одной стороны, ловкости рук четвертого члена, то есть Молотова, с другой стороны. Что бы Вы там ни писали, Вы не можете отрицать, что Молотов читал в телеграммах ТАССа и корреспонденцию „Дейли Геральд“, и сообщения „Нью-Йорк Таймс“, и сообщения Рейтера. Молотов читал их раньше меня и не мог не знать, что пасквили на Советское правительство, содержащиеся в этих сообщениях, вредно отражаются на престиже и интересах нашего государства. Однако он не принял никаких мер, чтобы положить конец безобразию, пока я не вмешался в это дело. Почему он не принял мер? Не потому ли, что Молотов считает в порядке вещей фигурирование таких пасквилей особенно после того, как он дал обещание иностранным корреспондентам насчет либерального отношения к их корреспонденциям? Никто из нас не вправе единолично распоряжаться в деле изменения курса нашей политики. А Молотов присвоил себе это право. Почему, на каком основании? Не потому ли, что пасквили входят в план его работы?

Присылая мне шифровку, Вы рассчитывали, должно быть, замазать вопрос, дать по щекам стрелочнику Горохову и на этом кончить дело. Но Вы ошиблись так же, как в истории всегда ошибались люди, старавшиеся замазать вопрос и добивавшиеся обычно обратных результатов. До Вашей шифровки я думал, что можно ограничиться выговором в отношении Молотова. Теперь этого уже недостаточно. Я убедился в том, что Молотов не очень дорожит интересами нашего государства и престижем нашего правительства, лишь бы добиться популярности среди некоторых иностранных кругов. Я не могу больше считать такого товарища своим первым заместителем.

Эту шифровку я посылаю только Вам трем. Я ее не послал Молотову, так как я не верю в добросовестность некоторых близких ему людей. Я Вас прошу вызвать к себе Молотова, прочесть ему эту мою телеграмму полностью, но копии ему не передавать»534.

Обвинения были серьезнейшие: «не дорожит интересами нашего государства».