Тайны ушедшего века. Власть. Распри. Подоплека - Николай Зенькович

По мнению этого крупного знатока природы сталинизма и автора первой отечественной политической биографии Сталина, утром 22 июня вождь был в тревоге, даже в смятении, но его не покидала внутренняя уверенность в том, что через две-три недели он накажет Гитлера за вероломство и вот тогда «явится» народу. Парализующий шок, мол, поразит Сталина лишь через четыре-пять дней, когда он наконец убедится, что нашествие несет смертельную угрозу не только Отечеству, но и ему, «мудрому и непобедимому вождю».

По мнению известного английского историка Алана Буллока, написавшего капитальный двухтомный труд «Гитлер и Сталин», продающийся сейчас в Москве на книжных развалах, угроза исходила не только от армий вермахта, победно приближавшихся к Москве, но и от своего окружения. Всемогущий вождь после 22 июня исчез из Кремля. Никто — ни члены Политбюро, ни нарком обороны, ни Генштаб — не знали, где Сталин, почему он молчит в такое время. А. Буллок приводит слова самого Сталина, произнесенные на победном обеде 24 мая 1945 года, в которых, по мнению этого историка, сквозил страх, что его могли тогда свергнуть: «Народ мог бы сказать правительству: «Ты не оправдало наших ожиданий. Уходи. Мы найдем новое правительство, и оно заключит мир с Германией».

Есть ли хоть какие-либо свидетельства того, что Политбюро намеревалось предотвратить четырехлетнюю взаимоистребительную войну двух народов путем смещения Сталина в страшные июньские дни сорок первого? При всей неожиданности этого вопроса давайте вспомним заговор военных против Гитлера в 1944 году — они пошли на отчаянный шаг, видя неизбежную катастрофу и спасая нацию. По некоторым данным, наши военные тоже чуть ли не отважились на нечто подобное — в ночь на 30 июня 1941 года.

Вернемся, однако, к гражданским. Когда встревоженные долгим молчанием Сталина члены Политбюро приехали к нему на дачу в Кунцево, ему показалось, что они прибыли неспроста и сейчас его арестуют. Во всяком случае, такое впечатление сложилось из-за его странного поведения. Микоян, который присутствовал при этом, вспоминал позже:

— Мы нашли его в маленькой столовой, сидящим в кресле. Он поднял голову и спросил: «Зачем вы приехали?». У него было странное выражение лица, да и вопрос прозвучал довольно странно. В конце концов он мог бы позвать нас…

Когда же вместо ожидаемого ареста Молотов предложил ему создать Государственный Комитет Обороны со Сталиным в качестве председателя, он был очень удивлен, но не возразил и сказал: «Хорошо».

О неделе, проведенной Сталиным на Кунцевской даче в полнейшей отключке, пишут многие военачальники, министры, партийные функционеры. Однако немало и тех, кто видел вождя в то время и утверждают: да, он сильно переживал, даже изменился внешне, но о панике или о страхе не может быть и речи. О его работоспособности, собранности и энергии свидетельствуют записи в журнале, который вели сотрудники приемной, регистрировавшие принятых им лиц. 22 июня, в первый день войны, — 29 встреч, 23 июня — 21, 24-го — 20, 25-го — 29, 26-го — 28, 27-го — 30, 28-го — 21 встреча. Журнал бесстрастно фиксировал фамилии лиц, прошедших в кремлевский кабинет Сталина — того же Микояна, Вознесенского, главы Коминтерна Георгия Димитрова, маршалов, министров, идеологов. Указывается время каждой аудиенции — до 12, а то и до 1.30 ночи. Журнал, правда, рассекречен совсем недавно…

И все же был момент, когда Сталин, похоже, потерял самообладание и допустил первый срыв, который мог дорого ему обойтись. Тут пасуют даже самые ярые защитники вождя из числа неосталинистов, вынужденные признать, что Иосиф Виссарионович дал маху. В свою очередь, ярые антисталинисты не преминули в очередной раз пнуть Берию, который уберег диктатора от гнева военных, приведя в боевую готовность войска госбезопасности, что и сорвало замысел по устранению Сталина.

Момент был как раз самый подходящий для смещения. Вечером 29 июня Сталину стало известно — из ведомства Берии! — о том, что Минск давно в руках у немцев, что они хозяйничают в белорусской столице уже второй день. Страшное сообщение привело его в шоковое состояние: танковые клинья вермахта дугой сомкнулись за Минском, сжав в железном кольце основную массу войск Западного фронта. Путь на Москву был открыт!

Вождя охватило бешенство. Это же гигантская катастрофа. Почему молчат Тимошенко с Жуковым? Почему вовремя не доложили? Не знают обстановки? Скрывают? Обманывают? Увы, и среди самой верхушки генералитета главенствовало золотое правило трех «у» — угадать, угодить, уцелеть.

Ярости Сталина не было границ. Наркомат обороны и Генштаб по-прежнему не давали о себе знать. Аппараты прямой связи с Тимошенко и Жуковым молчали. Решение созрело неожиданно:

— Если они не докладывают, едем к ним сами. За докладом.

Через полчаса «паккард» со Сталиным и лимузины с Молотовым, Берией и другими членами Политбюро в сопровождении машин охраны внезапно въехали во двор наркомата обороны на улице Фрунзе.

Со слов писателя Ивана Стаднюка, которому Молотов рассказал подробности этого визита, снятые контролирующими органами из книги «Война», это был самый опасный момент во взаимоотношениях верховной государственной власти с одной стороны, и высшим командованием Вооруженных Сил СССР с другой:

— Из рассказов Вячеслава Михайловича я понял, что обнажилась грань, за которой мог последовать взрыв с самыми тяжкими последствиями, — признавался автору этой книги Иван Фотиевич в 1991 году. — Ссора вспыхнула тяжелейшая, с матерщиной и угрозами. Сталин материл Тимошенко, Жукова и Ватутина, обзывал их бездарями, ничтожествами, ротными писаришками, портяночниками. Нервное перенапряжение сказалось и на военных. Тимошенко с Жуковым тоже наговорили сгоряча немало оскорбительного в адрес вождя. Кончилось тем, что побелевший Жуков послал Сталина по матушке и потребовал немедленно покинуть кабинет и не мешать им изучать обстановку и принимать решения. Изумленный наглостью военных, Берия пытался вступиться за хозяина, но Сталин, ни с кем не попрощавшись, направился к выходу.

Молотов рассказал Стаднюку потрясающие подробности! Когда нежданные визитеры спускались во внутренний двор наркомата обороны, где дожидались машины, Берия что-то возбужденно доказывал Сталину, зловеще поблескивая стеклами пенсне. По долетавшим обрывкам фраз Молотову показалось, что глава грозного ведомства предупреждал о возможности этой ночью военного переворота. Сталин выслушал, не проронив ни слова, а потом, не заезжая в Кремль, поехал на Кунцевскую дачу.

Машина Берии свернула на Лубянку. Это означало, что ее хозяин проведет на службе всю ночь, а его люди, расставленные в разных местах, будут докладывать ему о каждом подозрительном движении в городе.

Последствия

Ранним утром 30 июня 1941 года Сталин приехал в Кремль с принятым решением: вся власть в стране переходит Государственному Комитету Обороны во главе с ним, Сталиным.

Нарком обороны Тимошенко в тот же день был удален из Москвы и направлен в Смоленск — командующим Западным фронтом. Первый заместитель начальника Генштаба генерал-лейтенант Ватутин назначался начальником штаба Северо-Западного фронта.

Из тройки высокопоставленных военных, участвовавших во вчерашней крупной ссоре, в Москве оставался пока — на недолгое время — начальник Генштаба Жуков, с которого Берия не спускал глаз. Вскоре и Жуков тоже оставит Москву и направится навстречу своей неувядаемой славе.

Такие вот последствия имел скандальный инцидент в здании наркомата обороны поздним вечером 29 июня 1941 года.

Глава 7

СЕКРЕТНЫЙ ОРДЕН ЯКОВА ДЖУГАШВИЛИ

«Я солдат на маршалов не меняю», — произносит Сталин в киноэпопее «Освобождение» неожиданные для тогдашнего зрителя слова, и с легкой руки создателей фильма эта фраза становится крылатой.

Слова неожиданны потому, что речь идет о собственном сыне Верховного Главнокомандующего, которого предлагают обменять на попавшего в советский плен германского фельдмаршала Паулюса. Сталин решительно отклоняет предложение, что у одних вызывает восхищение (вот это поступок!), у других, наоборот, осуждение (даже собственный сын ему не дорог?).

Почему Сталин поступил именно так, а не иначе? Его поведение носило показной характер? Произносил ли он в действительности свою знаменитую фразу? И вообще, что произошло с Яковом в плену? После войны его видели то в Италии, то в Латинской Америке… Утверждают, что он натурализовался в Ираке, и Саддам Хусейн — его сын…

«Ваш сын в плену…»

Существует несколько версий о том, как Сталин впервые узнал о пленении старшего сына.

Одним из первых в советской печати отважный прорыв в дотоле запретную тему совершил известный военный писатель Иван Стаднюк, чей роман «Война» пользовался шумным успехом в семидесятые годы. В третьей книге романа, законченной в 1980 году, писатель вводит в ткань повествования персонаж старшего лейтенанта Якова Джугашвили.