Содержанки - Татьяна Веденская

Я до сих пор помню, как вскочила с места и смотрела, не отрываясь и не смея даже шевельнуться, пока не кончилась музыка. Люди шумели и гудели, они не могли сдержать восторга. Никакой шляпы перед танцовщицей не имелось, но люди принялись кидать деньги ей под ноги. Кто-то бросил цветы. Девушка ничего не замечала, как и я. Бледная, я какое-то время стояла, словно парализованная, и смотрела на нее, не в силах совладать со своими чувствами, а потом убежала, чтобы никто не видел моих слез. Сидя где-то в глухом тупике темной Венеции, вдалеке от туристических улиц и шума магазинов, я рыдала в голос и думала о том, как было бы хорошо остаться здесь и никогда больше не возвращаться… куда? Домой? К Свинтусу? У меня не было дома, и Свинтус был только пустотой, в которую я погружалась, как в трясину. Тут, в Венеции, глядя на простой, но прекрасный танец, бессмысленный из-за своей сиюминутности, я помню, как захотела никогда больше не возвращаться никуда, так и остаться на улице, собирать милостыню или тоже танцевать под гулкое одобрение толпы. Это-то я могу!

Свинтус нашел меня только к четырем утра. Я сидела на остывших камнях, прижавшись спиной к какому-то дому, и смотрела в небо. Точно не знаю, где именно было это место. Там было пересечение двух протоков, два моста, небольшая площадь и красный высокий храм с какими-то фресками. Это было довольно далеко от площади Сан-Марко и от нашего отеля, хотя в Венеции, к сожалению, ничто не может быть слишком далеко. Выяснилось, что Свинтус хоть и выпил, как я и ожидала, прилично, но нервничал, скучал и в какой-то момент отправился меня искать. Искал он меня довольно долго, объехал (или скорее обплавал) весь город на гондоле и в конце концов принялся бродить по Венеции пешком.

Больше всего он, конечно, боялся, что я прямо тут, за пару часов подберу себе какого-нибудь олигарха – в Венеции если не с олигархами, то с обеспеченными мужчинами перебоев нет, тут любой может оказаться конкурентом для Свинтуса. А кроме того, у страха глаза велики, и Свинтус уже рисовал в своем нетрезвом воображении картины того, как я катаюсь на гондоле с каким-нибудь итальянским графом. Или, что еще хуже, сижу у него на вилле и любуюсь рассветом.

Когда он увидел меня, живописно дремлющую на камнях старинной венецианской площади, он чуть не прослезился. На камешке рядом со мной стояла недопитая бутылка «Сан-Пелегрино», я прикрыла плечи шалью и сквозь прикрытые веки следила, как меняется на небе оттенок синего. Мне было хорошо, очень хорошо.

– Люля, ты с ума сошла! Ты же простудишься! Ну что же ты за человек-то такой, а? Нет, ты ненормальная. Я к тебе датчик пришью, GPS, слышишь?

– Привет! – улыбнулась я, умиротворенная и тихая, полная своих мыслей, от которых все в мире казалось мне в тот момент прекрасным – даже Свинтус. Он был сильно помят, неожиданно трезв и встревожен донельзя. Он бросился ко мне, как настоящий рыцарь, подхватил на руки и принялся целовать. Пожалуй, за всю нашу историю так называемых отношений это был самый романтический момент.

– Нет, ну это ни в какие ворота! Ни одна нормальная женщина не будет вот так убегать. Ты же можешь заболеть! Это просто опасно, в конце концов.

– Я не думала!

– Это точно. Господи, и откуда только берутся такие ненормальные девушки! Ты хоть представляешь, как я извелся?

– Представляю, – усмехнулась я.

– Нет, ты не представляешь! Эй, гондола! Плыви сюда, слышь! – крикнул он, жестами подзывая такси.

Я не сопротивлялась. Нельзя было сказать, чтобы я была серьезна в своем намерении остаться на камнях Венеции навечно. Впрочем, трудно также сказать, что бы я стала делать утром, если бы Свинтус меня не нашел. Может быть, и осталась бы там в самом деле. Может, бросила бы разом весь свой опостылевший донельзя «бизнес», все свои планы, расчеты, обиды на жизнь и претензии к судьбе – и пошла бы бродить по Европе, пока меня не депортировали бы или не подобрали добрые люди.

– Я тебя нашел! Даже не верится. Я думал, ты вообще пропала! Люля, как же ты могла вот так уйти? Это же чужая страна! Нет, ты совершенно меня достала! – говорил Свинтус, но от одного моего сонного присутствия рядом улыбка озаряла его опухшее лицо, и он был таким счастливым! Всю дорогу до отеля он кричал, что привяжет меня к себе и больше не отпустит никогда, что это просто безумие – вот так просидеть на улице всю ночь. И что он, кажется, меня любит по-настоящему, что никогда в жизни никого так не любил. Растрепанный и счастливый, он прижимал меня к себе со всей страстью, на которую был способен.

Потом все вернулось на круги своя. Мне купили кольцо, браслет и три чемодана дизайнерских тряпок, которые я впоследствии успешно реализовала. Свинтус перестал капризничать и покупал все сразу, не рискуя со мной спорить. Но в глубине души я все же сожалела, что не осталась в Италии, не бросила все к чертовой матери. И в самом деле, что мне было терять? Что может потерять человек, у которого и так все, что можно, уже отобрали? Вот разве что Дашку оставили.

У Даши не было регистрации в Москве, не было полиса, но благодаря Агате это не явилось для нас проблемой. Отстояв очередь в регистратуре, мы наконец получили номер нужного нам кабинета в отделении гинекологии. От меня требовалось немногое – кивать и улыбаться. Я делала все больше механически, чем осознанно. Мне хотелось снова увидеть мужчину из парка. Или снова оказаться на камнях венецианской мостовой, что по какому-то странному внутреннему ощущению было практически одно и то же. Логики никакой – но странное желание становилось все сильнее. Венеция была далеко, однако усталый красивый мужчина был где-то здесь, в этом здании, он, похоже, в нем работал.

– Деточка моя, ты должна мне поверить – ты делаешь то, что нужно, – говорила Марина. Поскольку я неожиданно стала молчаливой и бесполезной, она приняла удар на себя. – Доктора из гинекологии, может, будут тебе говорить что-то другое. Они должны, им положено говорить. У них такая установка от правительства – они всех должны уговаривать оставить ребенка. Но тетя Агата тебе сказала все правильно, так что ты никого больше не должна слушать. Понимаешь?

– Да. – Мы нашли отделение гинекологии, там по коридорам туда и сюда бродили женщины в халатах – беременные и не очень. Около кабинета врача стояла толпа. Беременные сидели, а небеременные стояли, так как стульев было маловато. Выражение унылой обреченности объединяло всех. Дверь в кабинет открывалась редко.

Дашка отказалась садиться на освободившееся кресло. Потерянная и какая-то скукоженная, съежившаяся, она забилась в углу коридора и не показывала оттуда носа. Хотелось взять ее на руки и унести далеко-далеко. В дальние страны, где никакие мужчины не смогут использовать ее и бросить. Бедный мой ребенок. Уехать бы с ней в Венецию, бродить бы вместе по миру. И танцевать.