Страна Муравия (поэма и стихотворения) - Александр Твардовский

1938—1940

Приложение

ИЗ "Муравской тетради" А. Твардовского

В архиве А. Твардовского сохранилась рабочая тетрадь 1934 — 1935 годов, периода создания поэмы "Страна Муравия"[22].

Предлагаемые читателям наброски из этой тетради не вошли в текст поэмы. Одни из них были задуманы автором как эпизоды путешествия героя к стране Муравии, другие представляют собою его воспоминания и размышления.

Часть написанного вообще представляет заготовки, не потребовавшиеся автору в его работе. Другая часть, входившая в первые неопубликованные варианты глав поэмы, в дальнейшем была опущена, видимо, чтобы более сосредоточить внимание читателя на цели путешествия героя и на узловых происшествиях, составлявших, в то же время, сюжет поэмы.

Публикуемые наброски, несомненно, имеют и свою собственную художественную ценность и существенно дополняют и расширяют уже сложившееся представление о поэме Твардовского. Читатель вновь ощутит взволнованную атмосферу годов "великого перелома", когда переустройство деревенской жизни коснулось многих миллионов судеб.

(От составителя)

Как говорится, не с добраНа неизвестный срокМолчком уехал со двораНикита Моргунок.

Когда бы ехал на базарПовел бы разговор.Когда бы в гости — бабу взял,Когда бы в лес — топор.

Собрал кошелку да армяк,Дегтярку подвязал.Гадай как хочешь, так ли, сяк, Хозяин не сказал.

Занес вожжу, бочком приселИ тронул Моргунок.И след зеленый по росеДо поворота лег.

Пошли привычные местаНа много верст кругом.Кусты, поля. И стук моста,Как скрип дверей, знаком.

Глазам тепло, теснит в грудиСебя не перемог.А на дороге впередиСидит и ждет Волчок.

"Домой, — кнутом ему грозя!, — Кричит, и —  нипочем.Вернется, будто бы, назад И —  снова за конем.

Тогда Никита поманил:"Волчок, Волчок, Волчок!"И, не слезая, что есть силКнутом его ожег.

Волчок залился у колесИ брюхо поволок.И подогнал, дуги от слезНе видя, Моргунок.

Собачий лай стоял окрест,Крик, гомон в поздний час.Не едут воры ночью в лес,Не нужен стал запас.

Про все дела, про двор, про скотХозяин позабыл.То на ночь уходил на сход,То смертным поем пил.

И места не было в дому:Досталось одномуЗа прадедов и правнуковРешать вопрос ему.

Отец большой лошадник был,Сбивался на коня.Лет пять копил,Коня купил...Век не забуду дня.

Сидим вот так, глядим — ведет,В чем дело — не поймем.А конь то задом упадет,То рухнет передком.

Отец нагнется, обоймет,Поставит передок.А конь тогда, наоборот,Сидит без задних ног.

Выходит, помню, дед во двор,На лошадь ту глядит в упор.Взглянул, вздохнул. "Едрит-кудрит...Ты дай ей в морду!" — Говорит.

А конь стоит, не ест, не пьет,Подует ветер — упадет.

Отец на чурке у крыльцаПрисел. Кругом народ.Трясутся плечи у отца,Как маленький ревет...

Посыпанные иголочкамиНа холмике у рекиПод елочками-сосеночкамиПесчаные бугорки.

Лежат там старые жители,Махнув на весь свет рукой.Жизни они не виделиИ знать не знают другой.

Тихо в бороду свищет Никита,По усадьбе один бредет.На отлете в срубе покрытомБабьим голосом кто-то поет.

Заглянул он в створки пустые,Видит, печку кладет печник.Со слезинкой глаза голубые,И большое радушие в них.

Он поет, обрызганный глиной,И Никиту манит рукой,И, закончив припевок длинный,"Здравствуй, здравствуй, — сказал, — дорогой."

"Что ж, в колхозе?" — спросил Никита.— Нет, пока еще нет, сынок.Вот уж скоро семьдесят летНе в колхозе, и горя нет.

— А богатство, гляди-ка, у них!..— Ну ты, что! — замахал печник. — Не в богачестве счастье, сынок.Был бы хлеба кусок,Да водицы глоток,Да изба с потолком,Да старуха под боком.

Я, сынок, тебе вот что скажу,Лет полсотни по свету хожу.Не дал бог мне здоровой семьи:Незадачные детки мои.

Первый разумом слаб, а другойНе владеет правой рукой.А старуха глазами убога — По стене идет до порога.

Три калеки, сынок, у меня...И хожу до последнего дня.До последнего в жизни дыханияДобываю на всех пропитание.

А под праздник расчет получу,В лапти — скок! — и домой полечу.Прилетаю к ночи домой,Тут и, Господи боже ты мой,

Тут и праздник у нас, и престол,Тут сажу я старуху за стол.А обапол садятся сыныСын — с одной стороны,Сын — с другой стороны.

Вместе детки сидят и родители.И большие мы песен любители.И сидим мы вот так за столом,И любимую нашу поем.

Как сижу за решеткой я в темнице сырой,Подлетает к решетке орел молодой.Он зовет меня взглядом, зовет криком своим,Он мне вымолвить хочет: давай улетим.Полетим мы, товарищ, в далекие края,Где счастливая доля, удача твоя.

В хороший золотой денекЛугами, лознякомШагал Никита МоргуновНа церковь прямиком.

Зубчатый лес темнел вдали,Кучнели облака.И нитки белые плыли.Плыли издалека.

И все, что думал, что смотрел,Смешалось, точно сон.А хлеб, он вырос и созрелИ хлебом пахнет он.

Село. Ограда. Все как встарь.Молись, кому не лень.Но в сторожа небось звонарьПошел за трудодень.

Поповский домик.Сельсовет. Обшарпанный порог.И запах памятный тех летМахорки, паленых газетИ грязи от сапог.

И в комнате, один душой,Парнишка за столом,Сидит и пишет, как большой,И ноги босиком.

— Тебе Петрова? Нет его.Должно быть, на гумне...А что касается чего,То обратись ко мне.

Любой вопрос и всякий фактЧерез меня идет:Рожденья акт, и смерти акт.И от жены развод.

Могу с одною развести,С другою записать.И номер в книгу занести,И припаять печать...

На взгорье селенье встало,У самой реки погост.Коротко стукнул старый,Сдвинутый набок мост.

Деревня. Плетень поломан,Изба с отбитым углом.Мох, дерева да соломаСоломенная кругом.

И всё — дворы, огороды,Куриная пыль у воротКак было многие годы,Так было еще в тот год.

А дальше белели стены,Сосновой несло смолой,Кипели опилки пенойПод [шаркающей] пилой {1}.

Меж белых ложилось черноеПод крышей, что звон оно,Сухое и закопченноеСо старых дворов бревно.

И видимо, что не на год,На добрые сорок летПо бревнышку бревна лягут.И помину больше нет.

Растет с четырех угловДвор новый на сто голов.Отделанный сруб золотойНалей по окна водой,И если где потечетРабота не в счет.

Курчавой стружкой забитый,Старик по лесам идет.— Колхозник? — кричит Никита.— Ого, — отвечает тот.

На широкий солнечный скатВыбегал малолетний сад.А выгоном вдоль оградыПо улице по прямойБредет, колыхаясь, стадо.На полдень идет домой.

Шагает за стадом сытымПастух, как Наполеон.— Колхозник? — кричит Никита.— А что ж, — отвечает он.

По пояс скрытые лугом,От кустиков у рекиВедут прокос полукругомБабы и мужики.

В рубахе, прилипшей к лопаткам,Тяжело, с перерывом дыша,От соленого да с устаткуПил косарь из ковша.

— Что ж, колхозник? — спросил Никита.Тот все пил, и тряслась борода.Серебром осыпалась вода,И когда напился, тогдаВытер лоб молодой непокрытый,Улыбнулся и крякнул: " Да-а!.."

1934 — 1936