«Хороший немец – мертвый немец». Чужая война - Игорь Градов

Юнг — это оказалась фамилия его любимой тетушки Магды, младшей сестры Иоганна Штауфа, отца Петера. Она была замужем за Генрихом Юнгом, важным чиновником в Министерстве путей сообщений, и души не чаяла в своем племяннике, его жене и их дочке.

У нее имелись два своих собственных сына, Франц и Йозеф, и они учились в пехотной школе в Потсдаме — в той самой, которую окончил Петер Штауф. Молодым людям вскоре предстояла поездка на Восточный фронт, и они очень хотели встретиться со своим прославленным кузеном, поговорить о войне. Тем более что у них уже был свой небольшой боевой опыт — они служили полгода в одной из дивизий в группе армий «Юг».

Макс от встречи не отказывался, но ссылался на то, что в ближайшее время будет сильно занят: сначала награждение в Рейхсканцелярии, а потом ему предстоит много ездить, встречаться с жителями Берлина и рассказывать о подвиге. Такова просьба самого рейхсминистра Геббельса. Родственники понимающе хмыкали — да, конечно, это очень важно.

Эльза поощряла его стремление побыть дома, с семьей — тоже соскучилась по мужу. Она, кажется, по-настоящему любила Петера Штауфа и хотела насладиться каждой минутой общения с ним… Дочка Марта от него вообще не отходила — требовала, чтобы он с ней играл, читал книжки, гулял. Макс старался быть внимательным отцом и ласковым мужем — все-таки на войне так мало места для нормального человеческого чувства…

Эльза бросала на него удивленные взгляды — например, когда он вдруг решил помочь ей с посудой или сел читать с Мартой сказки братьев Гримм. Это была большая книжка с очень красивыми картинками, и Макс целый час листал ее вместе с девочкой. И сам при этом получал большое удовольствие. Наконец Эльза не выдержала:

— Ты и правда очень изменился, Петер. Раньше тебя было невозможно заставить что-либо сделать по хозяйству или поиграть с Мартой…

— Война очень меняет людей, — пожал плечами Макс. — После тех ужасов, что я видел на фронте, хочется семейного покоя и уюта. Это все, о чем я мечтаю. Разве это так много? За то, что я сделал для вас и для страны…

— Нет, конечно, — улыбнулась Эльза, — ты заслуживаешь гораздо большего. Но я о другом: раньше друзья были для тебя на первом месте, дороже меня и даже дочери. Ты приезжал в отпуск и первым делом шел с ними в пивную и сидел там допоздна. А теперь…

— Я соскучился по тебе, — искренне произнес Макс. — Ты для меня дороже всех…

— Ах, милый, — тихо вздохнула Эльза, — я так благодарна тебе! И постараюсь сегодня же доказать это!

Она игриво кивнула в сторону спальни. Макс не имел возражений — он быстро уложил Марту спать и пошел исполнять супружеский долг. Раз надо, значит, надо…

Для новой Рейхсканцелярии Гитлер построил большое помпезное здание — длинное, тяжелое, занимающее целый квартал. Двойные колонны, строгий фасад, четкие вертикальные линии — подлинный имперский стиль. «Лучшее творение архитектора Альберта Шпеера, любимца фюрера, — вспомнил Макс. — Мрамор и гранит, сделано, как говорится, на века. Символ тысячелетнего Рейха. Вот только простоит он недолго, до мая 1945-го…»

Новая канцелярия состояло из нескольких корпусов, соединенных длинными коридорами-переходами. «Потолки, должно быть, там метров десять, не меньше», — подумал Макс, входя в Рейхсканцелярию. И не ошибся. Но еще выше оказались потолки в Мозаичном зале, самом большом и красивом в здании. В нем проходили наиболее торжественные приемы. Именно там и должно было пройти сегодняшнее награждение…

Макс, войдя в зал, удивленно задрал голову вверх — из-под высокого стеклянного купола лился поток солнечного света. Яркие лучи отражались от надраенных до блеска мраморных полов и искрились на перьях золотых орлов, раскинувших широкие крылья над дубовыми дверями. «Впечатляет, — с уважением подумал Макс, — хотя против наших кремлевских дворцов все же не столь богато — те попышнее будут».

Перед тем как попасть в зал, ему пришлось долго идти по длинным коридорам Рейхсканцелярии и миновать три поста охраны. Сначала его документы проверили при входе, затем — во внутреннем коридоре и наконец в небольшой круглой ротонде, где дежурный офицер сдал его с рук на руки герру Штольцу. Тот лично проводил Макса до места. Они поднялись на второй этаж, миновали широкую светлую галерею с небольшими столиками, возле которых скучали в ожидании приема герры офицеры, и оказались в Мраморном зале.

По пути Макс обратил внимание на старинные средневековые шпалеры и бронзовые светильники, придававшие Рейхсканцелярии особую красоту и торжественность. Все это никак не вязалось с тем образом, который сложился у него по старым советским фильмам. Там Рейхсканцелярию показывали в виде мрачного, темного, сурового «логова фюрера», как нору, в которой затаился фашистский зверь. В реальности же это оказался почти дворец, великолепно спланированный и богато декорированный.

Мозаичный зал был выдержан в строгих красновато-коричневатых тонах, панели сплошь покрывали мозаики (отсюда и его название) — сложные переплетения с лентами, факелами и орлами. Пилястры и колонны, подпиравшие гладкие стены, вознося свои капители высоко вверх, прямо к стеклянному потолку. В квадратах мраморного пола отражались, как в зеркале, неспешно прохаживающиеся гости. В большинстве своем — военные, но были и гражданские — дипломаты и чиновники. Строгое мужское общество приятно разбавляли женщины — в длинных красивых платьях и кокетливых шляпках. Очевидно, жены дипломатов.

На их пестром фоне резко выделялась Лени Рифеншталь, одетая в простые светлые брюки и легкую белую блузку. Она вместе с оператором возилась у кинокамеры, отлаживая ее перед съемкой. Самая известная в мире женщина-режиссер, казалось, не обращала никакого внимания на генералов и высокопоставленных партийных бонз, которые с любопытством наблюдали за ее действиями. Ее больше интересовало, как лучше выстроить кадр…

Отдельно стояли журналисты и фотографы — их пасли чиновники Геббельса, бдительно следя, чтобы они не расползались по залу. В нужный момент их построят в линейку и дадут возможность вдоволь наснимать фюрера и его гостей.

Герр Штольц подвел Макса к кучке молодых офицеров, ожидавших, как и все, начала церемонии. Представил и вежливо отошел в сторону. Макс поздоровался за руку с Гансом Рибелем, остальных поприветствовал общим коротким кивком. Офицеры ответили ему тем же. После чего возобновился прерванный разговор. Речь, как понял Макс, шла о наступлении германских войск на юге России.

— Как вы думаете, — обратился к нему молодой майор в черной танкистской форме и с «мертвой головой» в петлице, — сколько времени понадобится генералу Паулюсу, чтобы разгромить большевиков у Сталинграда? Я слышал, что наш фюрер поставил перед ним грандиозную задачу — не только окружить три русские армии, но и полностью уничтожить их.

— И выйти еще к Волге, — добавил пехотный гауптман, опирающийся на деревянную трость (видно, еще не совсем оправился от ранения), — чтобы залить ее воду в моторы наших машин…

— Думаю, это будет весьма непростая задача, — дипломатично ответил Макс, — сопротивление Красной Армии постоянно возрастает, основные сражения еще впереди…

— Для нас очень важна эта победа, — не дослушал его майор. — Взятие Сталинграда имеет не только военное, но и большое политическое значение. Все увидят, что русские сломлены, что у них уже нет сил сопротивляться. И тогда многое на Восточном фронте переменится.

— Что, например? — скептически поинтересовался Макс.

— Ну, скажем, японцы наконец вспомнят о своих обещаниях и объявят войну Советам, — ответил майор. — Нам очень пригодился бы второй фронт на Дальнем Востоке. Это отвлекло бы часть сил Красной Армии с нашего фронта и приблизило бы победу.

— Думаю, это вряд ли, — покачал головой Макс.

— Что «вряд ли»? — не понял майор.

— Вряд ли японцы решатся напасть на Советский Союз, — пояснил Макс. — Они уже получили хорошую взбучку в 1939-м, на реке Халкин-Гол и, понятно, не захотят ее повторения. Они умеют извлекать уроки из прошлого. Кроме того, у японцев под боком находится американский флот, который представляет весьма существенную опасность. У США осталось еще много крупных кораблей, хотя нападение на Пёрл-Харбор нанесло ее флоту огромный урон. Но Америка быстро восстанавливает свои силы и, кажется, не собираются прекращать войну. Наоборот, начинает активно отвоевывать утраченные территории. Поэтому, думаю, вряд ли стоит ждать скорого открытия второго фронта на Дальнем Востоке…

— Но если мы возьмем Сталинград и проведем успешное наступление на Москву, — заявил майор, — то, возможно, японцы и передумают. Им тоже захочется получить свой кусок большевистской России. А для этого придется вступить в войну, причем весьма активно. Иначе окажется слишком поздно — мы им ничего не отставим. И Сибирь, и Дальний Восток — все будет нашим.