Польский бунт - Екатерина Владимировна Глаголева
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Зубов теперь чувствовал себя спокойным и сосредоточенным, как всегда в минуту опасности. Солнце поднялось достаточно высоко, всё поле сражения было видно, как на ладони. Неприятель начал ожидаемый маневр; там его встретит Псковский пехотный полк… А вот справа… Та деревушка возле леса…
– Леонтий Леонтьевич! – подозвал он Беннигсена. – Взгляните-ка… Что, если отвести правый фланг вон туда?
Беннигсен кивнул, дал шпоры коню и поскакал на правый фланг, сопровождаемый адъютантом.
– Якуб, они отступают!
Юзеф ликовал, но старший брат пока не разделял его энтузиазма. В самом деле, русская конница и пехота снялись со своих позиций и стали уходить за Солы. С чего бы это? И вдруг Якуба осенило: ну конечно! Не он один ждал здесь Вельгурского! Наверняка Зубов провел разведку и знал о том, что два корпуса повстанцев должны соединиться. Отряды Ясинского он принял за авангард и решил переменить дислокацию, чтобы не растягивать фронт в слишком узкую линию. Отлично! Теперь нужно быстро взять русских в клещи, окружить и разбить, пока они не опомнились! Ясинский приказал переправить орудия на тот берег, а коннице с левого фланга перейти Ошмянку вброд и наступать на Солы. Пушки перетащили по мосту… Капитан Юзеф Ясинский повел следом своих стрелков… Передовые отряды уже вступили в бой с левым флангом русских… Пора! Якуб отдал приказ и тоже двинулся к мосту с главной колонной.
Две шеренги конных егерей в зеленых куртках с черными выпушками и гусарских шапках налетели на литовских стрелков, смяли, проскочили насквозь сквозь разомкнувшиеся ряды и повернули назад, а шедшая за ними пехота Эстляндского корпуса дала два залпа – с плеча и с колена. Повстанцы оказались между саблями и ружьями; едва была отбита эта атака, как вдоль опушки леса пронеслись два эскадрона Изюмского легкоконного полка, врубились в толпу, в которую превратилась колонна, откатились назад, забрав с собой пушку и фальконет. Не успев опомниться, повстанцам пришлось отбиваться от казаков; не выдержав, пехота побежала, бросив два последних орудия.
Главный отряд штурмовал высоту, с которой плевалась смертью артиллерийская батарея капитана Богданова. Беннигсен вёл за собой в атаку кавалерию на конницу Ежи Грабовского. Солы пылали; поджегший местечко барон Сакен отступал, оттягивая на себя отряд, переправившийся вброд через Ошмянку. «Езус! Мария!» – пронесся клич по рядам поляков, и конница устремилась вперед. Егеря разбежались перед ней, открыв для обстрела из пушек, спрятанных за кладбищем. Неумолимая картечь разила людей и лошадей, а когда стрельба стихла, из леска у реки выступил Тамбовский полк полковника Деева…
Шел четвертый час пополудни. Повстанцы отступили за реку, но, к удивлению Зубова, снова строились в боевой порядок на высотах. Ах, вот как, им всё еще мало. Тамбовский и Псковский полки заняли позицию напротив неприятеля и одновременно с пятью пушками открыли огонь; изюмцы и казаки были готовы к атаке. Когда рассеялся пороховой дым, Зубов увидел, что мятежники отступают. Казаки и егери бросились в погоню.
Отряд, оставленный Ясинским прикрывать отход основных сил на Ошмяны, был перебит или захвачен в плен. Общие потери составили не меньше четверти личного состава. Все пушки были утрачены. На нескольких фурманках, составлявших обоз, тряслись раненые; некоторые были без сознания, другие кричали в бреду, третьи стонали. Там же везли тело Юзефа.
Якуб Ясинский ехал рядом с этой телегой. Лошадь шла сама, не понукаемая всадником. Закатное солнце сползло за лес, и небо над ним окрасилось алыми и серыми полосами, подобными окровавленным бинтам. Стук копыт, скрип немазаных колес, звякание оружия, топот ног, шагающих вразнобой, стоны, приглушенный говор – всё это слилось в неясный гул, которого Якуб не слышал. Он словно оглох и ослеп, глядя перед собой невидящими глазами. Рядом, прикрытый рогожей, лежит его брат, который всего три часа назад был жив. Что бы ни случилось теперь, кто бы ни победил, Юзефа уже не вернуть. Он, Якуб, привёл его сюда на смерть.
Их родной Венглев в Познанском воеводстве теперь в руках пруссаков. Якуб поедет в Варшаву и похоронит Юзефа там – пусть покоится в польской земле.
Глава IV
Солнце садилось за Вислой, лаская напоследок теплыми лучами стройный белый фасад Королевского замка под красной черепичной крышей, изящную башенку колокольни при костеле Иоанна Крестителя, кирпичные уступы которого особенно четко проступали на фоне сгустившейся небесной синевы. Ветер стих, и в вечерней тишине раздавался только шорох лопат, вгрызающихся в землю, глухой стук кувалд, загоняющих в нее деревянные сваи, и звон ломов о камни: варшавяне строили защитный вал.
Работали, впрочем, по большей части русские пленные, которых заставляли копать от зари до зари. Поляки же, не могшие уклониться от работы под страхом штрафа, превращали ее в развлечение: пили вино, распевали песни. Приезжали в каретах знатные дамы и девицы, нарядившись в серые полотняные юбки с черным шерстяным передником и кафтанчики; каждая несла с собой холщовый мешочек с провизией. Сняв перстни и браслеты со своих белых холеных ручек, они брались за заступ, бросали несколько лопат земли и возвращались домой до следующего дня, исполнив свой патриотический долг. Когда сам Станислав Август явился строить ров, дабы подать пример своим подданным, одна из дам попросила его оставить столь изнурительное предприятие, поскольку еще ни одно его начинание не увенчалось успехом…
Рабочие всё чаще останавливались, поглядывая в сторону солнца, которое никак не желало убраться на ночь.
Сверху, от Замка, спустился с песней отряд ополчения. Солдаты установили мишени – набитые соломой чучела в рваных мундирах русских солдат – и начали учение. Командиру приходилось нелегко: новобранцы были вооружены чем попало – старинными французскими мушкетами, ружьями, кавалерийскими карабинами; кто-то потерял кремни, у кого-то весь порох из патрона просыпался мимо… Строители глазели на неожиданное развлечение, опершись на рукоятки заступов, и отпускали соленые шутки в адрес горе-вояк; начальники надрывали себе глотки, призывая их вернуться к работе.
– Граждане! – раздался вдруг звонкий голос. – Братья! Патриоты!
Все, как по команде, повернули головы.
На середине склона, идущего от Замка, стоял молодой человек лет двадцати пяти, одетый по-польски. Увидев, что его заметили, он спустился ближе к ополченцам и жарко заговорил, размахивая руками.
– Кто это?
– Кажись, Конопка.
– Это который? Тот, что изменников вешал?
– Он самый.
Подхватив кирки и лопаты, рабочие пошли послушать.
– Вот, поглядите! – Конопка высмотрел среди солдат босого и теперь указывал на него пальцем. – Истинные защитники своей Отчизны не имеют сапог! А в это время они… – он махнул рукой,
