Над Кубанью Книга третья - Аркадий Первенцев

Павло повел отряд в станицу. По дороге к полустанку рысили верховые, катились линейки. Поднималась густая пыль. Батурин перевел казаков на обочину. Кони мяли высокую росистую траву, копыта увлажнялись. Кони тянулись, схватывали верхушки донника, жевали, обзеле-няя трензельное железо. Из станицы выходило пестрое стадо, бичи пастухов щелкали, как выстрелы.

— Сенокосы днями поднимем, — сказал Павло, оглядывая беспредельные травы. — Сам на травянку сяду.

— Придется ли, — бормотал Огийченко.

— Почему ж не придется?

— Сам, что ли, не знаешь почему?

Еще издалека Миша увидел поджидавшую его мать. Она стояла у ворот, в коричневой холодайке и темном платке. Елизавета Гавриловна подошла к сыну, поцеловала стремя и, когда Миша спрыгнул, обняла его. Миша почувствовал ее сухие губы и мокрые щеки.

— Вернулся, мама, — с волнением сказал Миша.

— Я так и знала, так и знала.

— В целости и сохранности, — сказал Огийченко.

— Что ж не все возвернулись? Казаки всегда приходили всей частью.

— Стать на стать не приходится, — ответил Павло и тронул коня.

Елизавета Гавриловна приняла из рук сына теплый повод и повела во двор исхудавшую Куклу.

А из двора Батуриных, навстречу мужу, на улицу выскочила радостная Любка. И впервые, вопреки обычаю, Павло поцеловал жену при товарищах. Попрощавшись с Огийченко, Павло пошел во двор, полуобняв Любку. Лука стоял на крыльце вместе с Перфиловной.

— Слава богу, — шептала она, — жив, здоров.

Лука похлопал Перфиловну по спине.

— Через меня жив-здоров, старуха, мне говори спасибо. Кабы не я, разве он таким заявился бы. Помнишь, как пришел с германского фронту: без коня, без шашки, с дырявыми кишками. Когда на войне отец при сыне, всегда будет порядок…

В полдень к Батуриным, с окровавленным лицом, в разорванной в клочья гимнастерке, прискакал Шульгин. Шашки на нем не было. Ее, очевидно, сорвали; на голой спине наискось протянулся узкий багровый след от портупеи. Шульгин влетел в горницу. На кровати лежали Павло и Любка.

Со свету в темной комнате Степан не мог сразу оглядеться. Пошатываясь, протянув руки, ощупыо он пошел к кровати.

— Павло! Павлушка!

Павло приподнялся.

— Чего ты, Степка?

Любка натянула на себя одеяло.

— Отвернись, Степан, — недовольным голосом попросила Любка, — рубашку надену. Спокою от вас нету, без приключениев не можете.

— Не сглазит, — спокойно сказал Павло, — рассказывай.

— Разнесли команду с броневика.

— Кто?

— Жилейцы.

Павло спустил ноги с кровати, нащупал чувяки.

— Побили?

— Не всех. Старшого первым кончили. У него наган был запрятан в кармане. Его начали старики корить, он возьми вырви наган из кармана и ну палить! Трех поранил. Вот тут и пошла жучка рвать… Мы заступаться… Чуть было и нас вместе с теми…

Шульгин приложился к взвару, принесенному Перфиловной. Он жадно пил, стуча зубами по железному краю корца.

— Выходит, Степка, без комиссии разобрались.

Шульгин поставил корец на колени и тревожными, непонимающими глазами уставился на Батурина.

— Без комиссии?

Павло потянулся так, что хрустнули кости.

— Правильно. Пущай не шкодят. Казака дражнить опасно. Другим наука. Иди, Степка, до Совета. Я через часок добежу… С родной женой побыть не даете…

ГЛАВА XIII

Готовился второй поход Добровольческой армии. Ее войска, до этого распыленные на фронте и в сторожевом охранении, подтягивались в Мечетинскую. Окрепшие полки были снова готовы к боям. С окрестных станиц и донских зимовников сгоняли подводы и продовольственный скот. Только под патроны требовалось более пятисот пароконок. Кроме того, надо было поднять пятьдесят тысяч снарядов мелких и крупных калибров, а также винтовки, потребные для развертывания армии. Оружие подвезли с Дона степными дорогами на грузовиках и гужом. Оружие выдавалось оккупантами по цене, заранее обусловленной специальным соглашением. Каждая винтовка, отпускаемая из складов бывшего русского Юго-западного фронта, из складов, захваченных при оккупации Украины, расценивалась в один пуд кондиционной пшеницы. Хлеба у Деникина не было. Он надеялся получить его у кубанцев.

Обозы расположились бивачными восьмиповозочными колоннами на выгонах. По ночам на биваках горели костры, ржали кони, кричали верблюды, приведенные калмыцкими князьками. С Украины и южных районов Северного Кавказа непрерывно прибывали офицеры и казаки. Ежедневно приходило от шестидесяти до трехсот человек. Армия росла. Кроме того, агентурная разведка сообщала о быстром созревании мятежных настроений на Кубани.

Романовский представил командующему отчетную карточку сформированных и пополненных соединений, а также расчет марша, с точными данными перевозочных средств и продовольствия, коими располагали маршрутные населенные пункты.

Деникин внимательно перечитал документы, представленные начальником штаба.

— Хорошо, — сказал он с нескрываемым удовлетворением, — вот этакой четкой организации не хватало Лавру Георгиевичу. Экспансия уместна в том случае, когда она подкреплена, вещественно подкреплена. Мы, Иван Павлович, воссоздаем великую русскую армию.

Потомки не простят нам вольных или невольных промахов. Вы распорядились относительно совещания?

Романовский утвердительно кивнул головой.

— Старшие начальники уже ожидают вас, Антон Иванович.

— Представители кубанского правительства?

— В полдень они приехали из Новочеркасска.

— Отлично, Иван Павлович, отлично.

Деникин поднялся и подошел к зеркальцу, висевшему на стене. Он осмотрел себя, застегнул воротник френча, затем направился к двери. Романовский последовал за ним. В соседней комнате, куда они вошли, задвигались стулья, зазвенели шпоры. Все встали, и в комнате сразу стало тесно. Деникин поздоровался. Ему ответили сдержанным разноголосым гулом. Деникин помахал рукой, приглашая присутствующих садиться. Стулья снова задвигались, зазвенели шпоры. У раскрытого окна стоял часовой-текинец. Деникин опустился в кожаное потертое кресло, перебрал пухлыми пальцами разложенные на столе карты и оглядел часового, его белую папаху, — красный шнур нагана, широкую спину с пятнами пота на гимнастерке.

— Ненужные уши, — сказал Деникин Романовскому.

— Текинцы почти не понимают по-русски.

— Когда им нужно, они все понимают, Иван Павлович.

Покровский, сидевший у окна, толкнул текинца черенком плети, и тот, сверкнув глазами, медленно отошел.

Алексеев, незаметно вошедший в комнату, подсел к Деникину.

— Начинайте, Антон Иванович, — сказал Алексеев, — невероятная духота.

— Около тридцати градусов, — заметил Марков, — при моей комплекции ерунда, но толстякам…

— Сергей Леонидович… — остановил его Деникин, — минуточку.

— Молчу, молчу. Но я не имел в виду присутствующих.

Марков подмигнул Дроздовскому, указал глазами на раздобревших Деникина и Лукомского. Дроздовский сдержанно улыбнулся, поправил пенсне, сделав вид, что приготовился слушать.

— Итак, господа, — медленно сказал Деникин, осматривая всех находившихся в комнате, — назрело время для выступления. Теперь мы начнем более организованно и, надеюсь, не повторим ошибок, трагических ошибок первого похода. При манычском свидании с генерал-майором Красновым, насколько вам уже известно, мы отказались от похода на Царицын. Правда, этот опорный город большевиков дал бы нам чисто русскую базу, пушечный и снарядный заводы, огромные запасы войскового снаряжения и деньги. Занятие Царицына сблизило бы, а может быть, и соединило нас с чехословаками и Дутовым, и, таким образом, был бы создан единый фронт против совдепии. Взяв Царицын, мы бы отрезали армию красных и территорию Кубани от Советской России, лишили бы совдепы хлеба, скота, нефтепродуктов. Видите, сколько активных компонентов в этом стратегическом плане. — Деникин покусал усы, поглядел на Филимонова, внимательно его слушавшего, на Быча, на Султан-Гирея. Он заметил на их лицах выражение тревожного, нетерпеливого ожидания.

— Но мы рассудили иначе, господа. Уходя на волжский плацдарм, мы ушли бы от Кубани, с которой нас связала история узами совместно пролитой крови. Кубань поднимается и сильно нуждается в добровольцах. Оставить кубанцев одних нельзя. Им надо помочь.

— Поможем, — сказал Марков, — они быстро прозревают после ослепления большевистскими идеями. Кубанцам надо помочь.

— Обоюдная выгода, — проворчал Гурдай, с упреком оглядев Маркова, — вы кубанцам, они вам.

— Посоветовавшись с Михаилом Васильевичем, — продолжал Деникин, — мы решили выступить на Кубань, но, чтобы не нарушить основного стратегического хода, согласованного с донцами, первый удар мы нанесем по линии железной дороги Тихорецкая — Торговая. Перерезав коммуникации на Царицын, повернем на Екатерино-дар. Этот маневр дает нам возможность одновременного выхода к морю, что соответствует планам наших союзников. Черноморские гавани Новороссийск и Туапсе нам нужны до крайности, ибо это не только выходы к морю, но и выход к огромным резервам наших великих союзников — Великобритании и Франции… Мы слишком слабы все же, чтобы долго самостоятельно вести войну против большевиков…