Безутешная плоть - Цици Дангарембга

тесное общение с белыми людьми. Усталость перебрасывает тебя из бодрствования в пределы сна, и ты наполовину надеешься, что не выберешься оттуда.

Когда ты опять открываешь глаза, на западе сердито горит оранжевое солнце. На стене стада муравьев. Они стали огромными, как осы. Вдова в доме поет странную песню. Сопрано светится слоновой костью, а бас блестит эбонитом. Нота за нотой мелодия, содрогаясь, поднимается к потолку. Ты смаргиваешь музыку и насекомых, боясь любых мыслей, но одновременно страшась опустошить разум, вдруг в этом пространстве окажется что-то еще более ужасное.

Единственный признак того, что ты человеческое существо, коим была задумана, твои дипломы и сертификаты. Ты встаешь и вытаскиваешь их из полиэтиленового пакета, куда завернула от влаги и чешуйниц. Плесень щекочет волоски в ноздрях, и ты чихаешь.

В последующие дни, когда поблизости никого нет, ты тайком выходишь из дома и покупаешь на углу газеты. Вернувшись, ты разворачиваешь их на кровати и водишь пальцем по крошечным буковкам, снова разыскивая объявления о вакансиях. Каждый раз, посылая запрос, ты приказываешь себе не ждать и не надеяться на ответ. Разумеется, именно этим ты и занимаешься, проводя много часов у окна и высматривая почтальона.

* * *

Первые несколько раз, когда тебя приглашают на собеседование, ты вне себя от радости и одеваешься тщательно – туфли леди Дианы и костюм, который теперь висит вдохновляюще свободно. Беседующие с тобой молодые люди неизменно улыбаются с отсутствующим видом, вертят в пальцах ручку и называют тебя тетушкой. Один раз это молодая женщина. Ты хочешь сбросить двадцать лет, чтобы крикнуть: «Вот она я, я новая, переделанная, посмотрите на меня, я только начинаю!» Поскольку во многом ты действительно чувствуешь, словно начинаешь все заново, решив, что теперь все получится. Твердя себе, что нужно быть толстокожей и упорной, ты тем не менее пристально, с растущей тревогой все чаще читаешь в газетах истории людей с такими же, как у тебя, дипломами, но получили они их позже и уехали из страны работать в Южную Африку, Намибию или даже Мозамбик и Замбию. Преподавание ты всегда считала лишь временным занятием, но, опустив амбиции на несколько ступеней, в одно прекрасное утро, спотыкаясь, по лестнице в тринадцать маршей поднимаешься в министерство образования и, пройдя по узким темным коридорам, поморщив нос от сигаретного дыма из туалетов, скоро находишь нужную дверь.

Чиновник, сидящий за сломанным столом, чрезвычайно рад тебя видеть. Ты узнаешь, что за все его годы на государственной службе ты первая добровольно вернулась к преподаванию.

Сообщив тебе об этом, маленький костлявый человек выпрастывает палец из потрепанной манжеты и проводит им по мятой ведомости. Несколько минут он изучает ее, а потом предлагает тебе место учителя биологии.

– У меня нет соответствующего образования, – возражаешь ты. – Вы внимательно смотрели мои бумаги? Моя специальность – социология.

Чиновник подтягивает рукава с манжетами и раскачивается на стуле с улыбкой старшеклассника, натаскивающего отстающего первоклашку.

– Вот ваши вкладыши с оценками. – Он бросает листы на стол.

Ты киваешь.

– Мы, разумеется, признаем ваш диплом. Он нашего собственного университета.

Отметая замечанием все возражения, чиновник набирает телефон и выясняет отношения с директором предназначенной им для тебя школы. Они перебрасываются почти неприкрытыми шпильками, пока чиновник в конце концов не дает понять, что может направить кандидатку и в другое место. Через несколько минут он бесшумно кладет трубку на рычаг, но потом давит на нее до тех пор, пока на руке от запястья до пальцев не проступают жилы.

– Сейчас она не может вас принять, – расстроенно сообщает он. – Я хотел сегодня утром. Сразу же. Чтобы с вами поговорила директор. Или ближе к вечеру. Во всяком случае сегодня. Чтобы решить вопрос с местом. Ее зовут миссис Самайта. Прекрасная женщина.

Он царапает номер на клочке распечатки новостей и, толкнув его по столу, объясняет, что надо делать.

– Послезавтра. По ее словам, она найдет для вас время послезавтра.

Миссис Самайта, директор, оказывается грубоватым шумным существом, использующим свои недюжинные способности, чтобы эффективно руководить школой в соответствии с собственными представлениями о корректности.

Когда вы встречаетесь, она разглаживает твои сертификаты и вкладыши:

– У вас есть диплом. Хорошо.

Стол у нее маленький, скособоченный, да и все остальное в кабинете не блещет элегантностью, напоминая убогое жилье у вдовы Маньянги. Игнорируя признаки того, что ты всего лишь выигрываешь время, что в мире тебе предстоит еще долгий путь вверх, ты радуешься теплу директорских похвал, клянясь себе, что, опираясь на них, проложишь себе дорогу вперед, избегая ошибок, до сих пор мешавших успеху.

– С вашим дипломом третьей степени, – продолжает директриса, – хорошо, что вы здесь, а не в Южной Африке или Европе. Да хоть в Ботсване. Представьте, теперь зимбабвийцы едут в такие мелкие страны или еще куда-нибудь, например, в Замбию. А некоторые выбирают даже Мозамбик или Малави. И все происходит на наших глазах, всего через пару десятков лет после Независимости. Я, мисс Сигауке, принадлежу к тем, кто не боится говорить, что мы поставили неверные цели. И настаиваю на том, что нужно ставить их здесь, в средней школе Нортли. Если вы готовы мне помочь, добро пожаловать в наш коллектив.

Точно не понимая, какие претензии у директрисы к Независимости, а также что она имеет в виду под верными целями, ты вежливо улыбаешься и, поскольку не отвечаешь, миссис Самайта внимательно смотрит на тебя и задумчиво произносит:

– Что будет правильнее, похвалить ваш патриотизм или огорчиться некоторой нехватке инициативы?

По твоему лицу расползается еще более учтивая улыбка.

– И все же… – Директриса прижимает большие пальцы к губам и принимает решение. – Я не намерена поддаваться пессимистичному импульсу и прогонять вас. Школа поставлена в такие условия, что я смотрю на диплом, не на лицо. Хотя было бы намного лучше, если бы у вас по биологии была высшая оценка.

После чего, несмотря на бравые слова, миссис Самайта вздыхает. Под ее диафрагмой фанерный стол шатается, чуть не переворачивая соседний шкаф-витрину, где набиты спортивные кубки.

– Но у нас