Я знаю: мы нужны друг другу - Хелен Бьянчин
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
— Выглядишь фантастически, — мягко отметила Франческа, коснувшись щеки Габби.
— Взаимно, — усмехнулась та.
— Ну что, может быть, погуляем в фойе?
Выпьем чего-нибудь? Или вы предпочитаете сразу направиться в зал? спросил Бенедикт.
— Доминик, дорогой! Как поживаешь? — услышала Франческа женский голос. Она повернулась, заинтересовавшись, кто бы это мог себе позволить столь интимное приветствие.
Это была та самая изящная и белокурая женщина, в беседу с которой Доминик был так глубоко погружен в галерее Леона несколько недель назад.
Блондинка повисла на Доминике, оставаясь в таком положении значительно дольше, чем допускали приличия. Доминик же совершенно спокойно коснулся губами ее щеки.
Улыбка, хотя и сверкающая, не могла скрыть налет грусти в глазах его подруги.
— Симона, — мягко сказал Доминик, — Габби и Бенедикта ты знаешь. А с Франческой вы знакомы?
— Лично нет. Но я всегда восхищалась вами во время ваших выступлений.
Лампы мигнули, напоминая о начале представления.
— Может быть, выпьем как-нибудь вместе? — робко предложила Симона при расставании.
Франческа отметила, что, хотя улыбка Доминика не потеряла своей теплоты, он не потрудился ответить, и удивилась внезапному приступу ярости, овладевшему ею и требовавшему немедленно выяснить, что означает для него эта Симона.
Их места были превосходными, и, хотя Франческа уже видела эту пьесу, исполняемую первым актерским составом Лондонского театра, она искренне наслаждалась австралийской версией. Музыка, само содержание глубоко трогали ее.
Когда занавес упал после первого действия, Габби предложила пойти выпить.
В фойе стоял ужасающий шум. Тут было несколько пожилых дам, непременно желающих сфотографироваться.
Франческа, давно уже привыкшая к небрежной фамильярности приветствий вроде «дорогая», сегодня готова была закричать при следующем подобном обращении.
— Черт!
Тихий голос Габби выбился из общего слащавого хора, Франческа удивленно подняла брови и тут же поняла причину, заметив Аннелиз, пролагающую путь через толпу.
— Не хочешь пойти попудриться?
— И испортить ей удовольствие?
— Хочешь сказать, что мы будем стоять здесь и смотреть?
— Да, — твердо ответила Габби, взяв Бенедикта под руку.
Франческа заметила, что муж Габби послал ей веселый взгляд и поднял ее руку к своим губам.
— Бенедикт. Как мило встретить тебя здесь, — промурлыкала Аннелиз, подойдя. Повернувшись к Доминику, она одарила его улыбкой, которая растопила бы полярные льды.
— Доминик, как благородно с вашей стороны уделять такое внимание бедной Франческе.
Ррр. Котята играют. Кошки дерутся.
— В гордом одиночестве, Аннелиз? — равнодушно произнесла Франческа.
— Конечно, нет, дорогая. — Улыбка Аннелиз стала приторно-сладкой. Как поживает Золотой берег? Говорят, в «Мираже» у тебя появился какой-то фотограф? По слухам, общение было довольно близким… — Она помедлила для максимального эффекта. — Прямо-таки слияние двух душ! Или двух тел?..
Франческа выпустила невидимые когти и приготовилась к атаке.
— Ну где уж мне! То ли дело твои слияния в Риме и Париже! А в Милане? Там ты с таким шумом слилась — ну прямо вода в унитазе. — Она выгнула бровь и мстительно усмехнулась.
— Я думаю, каждый из нас временами попадает в неприятные истории, попытался сгладить обстановку Бенедикт.
К счастью, вот-вот должно было начаться следующее действие. Зрители потянулись в зал, и все неприятные чувства вскоре потонули в зазвучавшей музыке.
Финал был встречен шумными и заслуженными аплодисментами.
— Поедем куда-нибудь поужинать? — предложил Бенедикт, когда они уже стояли на месте парковки. — Доминик, Франческа? Вы ведь присоединитесь к нам?
— Куда? — спросила Габби, и Франческа уловила легкую улыбку, с которой Бенедикт откликнулся.
— На Дабл-Бей. — Улыбка стала шире. — Я сомневаюсь, что Аннелиз последует за нами туда.
Или Симона, добавила мысленно Франческа, тут же обвинив себя в предубеждении.
Была почти полночь, когда Доминик остановил машину рядом с ее домом.
Франческа протянула руку, чтобы открыть дверцу.
— Спасибо за приятный вечер.
— Мы спали вместе две ночи подряд… — Он повернул ее лицо к себе. — А сегодня ты хочешь меня бросить?
Слабая дрожь пробежала по ее телу.
— Я не уверена, что мне нравится то, к чему это может привести.
— Объясни, что значит «это».
Франческа испугалась — его, себя.
— Ты. Я. — Их глаза встретились. — Скоро мне лететь в Европу. Большой палец прикоснулся к ее нижней губе, и она затрепетала от этого прикосновения. — Меня не будет в Австралии несколько месяцев.
— Значит… никаких обязательств? — Голос Доминика приобрел опасную мягкость. — Просто получить удовольствие, взаимное удовольствие. Редкие ночи у тебя или у меня, если будет настроение? С вежливым поцелуем напоследок и словами: «О, это было прекрасно, займемся этим опять при случае»? — В словах его сквозил ледяной холод, но ему хотелось схватить ее за плечи и встряхнуть. — И ничего больше?
Сейчас можно положить этому конец, подумала Франческа. Произнести несколько легкомысленных фраз, которые гарантируют, что она сможет уйти и больше никогда его не видеть.
Это именно то, что ей следует сделать, если она хочет сохранить независимость.
Острая боль пронзила тело при мысли о возможности никогда больше не почувствовать прикосновение его рук, его губ, скользящих по коже, ощущение его мощного тела, прижимающегося к ней.
— Нет.
Несколько мгновений он молчал. Затем поднял руку к ее лицу, погладил по волосам.
— Симона вывела тебя из равновесия?
Неужели ее видно насквозь?
— Совершенно ясно, что она очень тобой интересуется.
— Мы были помолвлены некоторое время.
Двадцать лет! Я тогда был начинающим художником и изо всех сил сопротивлялся требованию отца, желавшего, чтобы я продолжал его дело. Симона не одобрила идею отправиться со мной в Европу и жить там на скудные гонорары. — Доминик пожал плечами. — Мы поссорились, потом я уехал, а Симона вышла замуж.
Франческа посмотрела на его лицо, освещенное бледным светом фонаря.
— Значит, теперь вы просто хорошие друзья?
Что-то в ее голосе заставило его улыбнуться.
— Симона должна понимать, что ничего другого ей ждать не приходится.
Предполагалось, что это заверение? Мысль о том, что он мог бы доводить другую женщину до полного самозабвения, о его сильном теле, дарящем экстаз другой, привела ее в дрожь.