Зной - Джесси Келлерман

— Похороны пока не назначены.

— Что ж, когда дата определится, пожалуйста, дайте мне знать, — сказал директор. — Мне хотелось бы увидеть его хоть раз, правда, я предпочел бы иные обстоятельства встречи с ним.

— Так вы никогда с ним не встречались?

— С мистером Перрейра? Ни разу в жизни. Я с ним даже по телефону никогда не разговаривал. Не странно ли? Я знал его имя только по чекам, а встречаться — нет, не встречался. Как-то позвонил, чтобы лично поблагодарить его, но не застал, а он мне не перезвонил. И на наши благотворительные акции он ни разу не приезжал. Мистер Перрейра походил на анонимного жертвователя, с той лишь разницей, что у него было имя.

— Когда вы ему звонили?

— Года два назад. Я хотел познакомиться с ним, понимаете? Приятно же присоединить к имени человека его лицо. А теперь уже не получится. Ужасно… я могу вам чем-то помочь?

Закончив разговор, Глория пошла на кухню — взглянуть на уродливый стол, по которому были разбросаны благодарственные письма. Выбрав второе (от находящегося в Креншоу «Центра детей — жертв жестокого обращения»), она набрала указанный в нем номер. И, пробившись сквозь несколько образованных голосовой почтой заслонов, добралась до женщины, которая отвечала за работу с жертвователями и представилась как Бетти Юнгер.

— Конечно, я знаю мистера Перрейра, — сказала она.

Глория назвалась его близким другом.

— Мне очень неприятно сообщать вам об этом, но в июле Карл умер.

Бетти вздохнула:

— Сожалею о вашей потере.

— Спасибо, — сказала Глория. — Я хотела спросить, знали ли вы его лично.

— Нам уже не один год хотелось познакомиться с ним, однако он никогда не отвечал на наши звонки и письма. Не то чтобы у нас имелась необходимость приставать к нему, он был постоянным жертвователем нашего центра со времени его основания, с 1989 года.

— Посылал вам чеки.

— Именно так, каждый июль. И в этом году тоже. Ах, горе какое. Должно быть, он отправил чек перед самой кончиной. Чек и обычные инструкции.

— Какие?

— Использовать деньги лишь в случае крайней необходимости.

Глория позвонила в третью организацию. Да, Карл был замечательным человеком, несомненно любившим детей. Нет, лично они с ним не встречались и не разговаривали. Какая трагедия. Они сожалеют о ее потере. Могут они ей чем-нибудь помочь?

— Нет, спасибо, — сказала она.

Четвертая организация, пятая. Все говорили одно и то же.

Она сидела за некрасивым столом, расправив пальцы поверх писем — так, словно пальцы были корнями, способными всосать щедрые дары Карла.

Сколько же он всего отдал. Это была его попытка… попытка чего? Детей он так и не завел — было ли это попыткой покаяния? Она всегда полагала, что Карл не хочет детей — из-за своего возраста. Легче было смириться с этим, чем с мыслью о том, что он столько лет отвергает ее.

Однако теперь она получила свидетельство противоположного: его словно истекавшую кровью чековую книжку. По крайней мере, какая-то часть Карла детей любила.

И что это означало для нее?

Что он не любил ее. Никогда.

А может быть, глупые, слезливые письма просто доставляли ему удовольствие.

Познакомьтесь с Родди, мальчиком восьми лет, обладающим неодолимой жаждой жизни. И просто спросите его о его любимом хобби: о серфинге. Ему известны все лучшие пляжи, все гидрокостюмы мокрого типа, он даже умеет изображать великого Брайана Уилсона[44].

Однако заниматься серфингом Родди не может.

Родди появился на свет с синдромом удлиненного интервала QT, врожденным дефектом сердца, который…

Глория сидела за уродливым, крытым формикой столом, пила кофе (единственный пищевой продукт, оставшийся в доме после того, как она прибралась в кухонных шкафах) и пыталась вообразить, что значит иметь ребенка с врожденным дефектом сердца.

Для начала следовало вообразить, что значит иметь ребенка.

В последнее время она прилагала массу усилий к тому, чтобы вообще ничего не воображать. Воображение стало грабителем, который выскакивал в самый неподходящий момент из-за угла, чтобы отнять у нее покой. Когда ее мысли начинали блуждать неведомо где, она думала об автокатастрофе и представляла, как держит на руках умирающего Карла. Ощущала взрыв, жар, опаляющий ее кожу, удар взрывной волны, сотрясающий ее плоть, мышцы, кости. И видела себя обращающейся — вместе с Карлом — в скелет, внутри которого тушатся ставшие жидкими органы и нетронутое сердце — их общее сердце, — которое отказывается чернеть, несмотря на сжигающее его пламя.

Глава тринадцатая

По собственному определению Максин Гонзага, работы у нее было больше, чем у сборщика дерьма на собачьей выставке. Глория ясно различила в ней стремление помочь. После слушания дела они встретились, и Глория предоставила Максин полный отчет о финансовых делах «Каперко». Они прониклись симпатией друг к дружке — Глории понравилось грубоватое остроумие Гонзага; Гонзага похвалила организованность Глории.

— Вы не поверите, насколько бестолковые мне иногда попадаются люди, — сказала она. — А вы — просто находка.

Второй их разговор состоялся несколько недель спустя — Гонзага позвонила, чтобы пожаловаться на то, каким неуловимым, скользким сукиным сыном оказался Карл Перрейра. Она перепробовала все обычные подходы к такого рода делам и каждый раз утыкалась в глухую стену.

— Все связанные с ним документы уходят в прошлое лет примерно на двадцать, а дальше — ничего, — сказала Гонзага. — Вы его в то время не знали?

— Нет.

— И никто не знал. Вы самая давняя его сотрудница — и единственная из работавших непосредственно с ним, — однако и вам наверняка не известно, откуда он родом.

Глория сказала, что всегда считала Карла уроженцем Лос-Анджелеса.

— Да, но официальная запись о его рождении отсутствует. Он хотя бы в нашей стране родился?

— Думаю, да, — ответила Глория. — Правда, Карл говорил, что корни его в Мексике.

Гонзага сообщила, что наняла частного детектива.

— Мы поступаем так время от времени, — сказала она с таким сожалением, точно это ранило ее гордость. Не согласится ли Глория поговорить с ним? — Если он найдет хоть что-нибудь, — признала Гонзага, — это все равно будет больше того, что смогли найти мы.

Следуя ее указаниям, Глория поехала в ту часть Санта-Моники, что застроена облицованными серой штукатуркой домами. Нужный ей, примыкавший к промышленной зоне квартал с посыпанными галькой дворами показался Глории чистеньким и до чрезвычайности современным; въехав в него, она ощутила себя автомобилем прошлогодней модели. Глория завела свой «додж» на узкую парковку перед скалодромом, салоном загара, еще одним салоном загара и бюро путешествий. Плакаты с изображением Фудзи и Мачу-Пикчу обольщали ее, пока она поднималась по лестнице к двери с табличкой «Фокс. Расследования».

Бесстрастные ультрамодерные эстампы и аскетично облицованные металлом стены придавали офису детектива сходство с устроенным в подводной лодке музеем современного искусства. Час, в течение которого Глория рассказывала Эрону Фоксу, чернокожему детективу в весьма впечатляющем костюме от «Прада», о последних днях Карла, она провела как на иголках. Глория говорила, а детектив проницательно вглядывался в матовое стекло своего стола, детально изучая собственное отражение.

Когда заговорил он, ей стало казаться, что она ему совершенно безразлична: создавалось впечатление, что Фокс ведет совсем другой разговор — и даже в другой комнате — с кем-то еще, не с ней.

Впрочем, детективом Фокс оказался хорошим:

— В Пеппердайне он никогда не учился.

Было уже начало ноября. Фокс показал ей список выпускников того года, в который Карл предположительно закончил университет. Глория провела пальцем по узкому пространству, отделявшему Перкинса, Дугласа, от Перрона, Уолтера.

— Может быть, год не тот, — сказала она.

Фокс показал ей такие же списки за четыре предшествовавших и четыре последующих года.

— Но диплом-то у него был, — сказала Глория.

— Не оттуда.

Фокс достал из папки спасенный ею в офисе диплом, положил его на стол, разгладил.

ПЕПЕРДАЙН КОЛЛЕДЖ

— Вы подразумеваете Пеппердайн с двумя «п», — сказал он. — Пепердайн с отсутствующим вторым «п» — это свидетельство об окончании курсов торговли по почтовым заказам, назвать которые юридической школой в точном смысле этих слов невозможно.

Глория почувствовала себя дурочкой и оттого оскорбилась.

— Уверен, в этом и состояла идея, — сказал Фокс. — Заметить разницу способны лишь очень немногие, иначе какой был бы ему прок от поддельной степени магистра?

Логика, разумеется, неотразимая, но в конечном счете бесполезная, подумала Глория, а затем Фокс снова привел ее в замешательство, сообщив, что ни одного родственника Карла, живого или мертвого, ему обнаружить не удалось.