Реликварий - Линкольн Чайлд

– Понятия не имею, – ответил Смитбек. – Но Грег – он из тех парней, которые всегда приземляются на обе ноги. Скорее всего он зашибает деньгу в каком-нибудь мозговом центре. Сотню тысяч в год. – Журналист взглянул на часы: – К девяти я должен закончить материал о демонстрации, а это означает, что у нас есть время ещё на одну порцию.

Марго посмотрела на него с насмешливым недоумением:

– Билл Смитбек предлагает выпить за его счет по второму кругу?! Разве могу я уйти, когда здесь куется история?

16

Ник Биттерман нетерпеливо взлетел по каменным ступеням на смотровую площадку Замка Бельведер и, остановившись у парапета, стал ждать появления Тани. Под ним в лучах заходящего солнца простиралась темная громада Центрального парка. Ник ощущал ледяной холод бутылки “Дом Периньон” в бумажном пакете под мышкой. В такой жаркий вечер это было даже приятно. При каждом движении в кармане пиджака позвякивали бокалы. Он машинально коснулся пальцами коробочки, в которой хранилось кольцо. Платиновое кольцо Дома Тиффани с бриллиантом в один карат огранки Тиффани обошлось ему на Сорок седьмой улице ровно в четыре штуки. Он все сделал правильно. На лестнице, смеясь, появилась слегка задыхающаяся Таня. О шампанском она знала, но относительно кольца пребывала в полном неведении.

Нику нравился фильм, в котором он и она, выпив на Бруклинском мосту шампанское, бросили бокалы в реку. Это было неплохо, но у них с Таней будет гораздо лучше. С башни Замка Бельведер открывается прекрасный вид на Манхэттен в лучах заката. Только лучше бы им все же убраться из парка до наступления темноты.

Ник протянул ей руку и помог преодолеть последние ступени, а потом они подошли, взявшись за руки, к каменному парапету. Над ними возвышалась башня – черная на фоне раскаленного заката. Готическая строгость башни забавно контрастировала с метеорологическими приборами, выступающими из верхних амбразур. Ник посмотрел туда, откуда они только что пришли. У самого основания Замка блестел небольшой пруд, за ним начиналась Большая лужайка, протянувшаяся до линии деревьев, затеняющих Резервуар. В этот предзакатный час Резервуар, казалось, был наполнен расплавленным золотом. Справа неторопливо шагали на север массивные здания Пятой авеню. Их окна сверкали багрово-рыжим светом. Слева в полумраке виднелась каменная ограда, а за ней, чуть ниже облаков, темнели фасады домов на Западной улице Центрального парка.

Ник вынул из пакета шампанское, оборвал фольгу, снял проволочную сетку и, тщательно нацелив горлышко в небо, неумело ослабил пробку. Пробка вылетела из бутылки с громким хлопком и скрылась из виду. Через несколько секунд снизу, от пруда донесся негромкий всплеск.

– Браво! – воскликнула Таня.

Ник наполнил бокалы и протянул один Тане.

– Будем здоровы! – Они чокнулись, и Ник одним глотком осушил свой бокал. Девушка неторопливо потягивала напиток.

– Пей до дна! – скомандовал он, и Таня осушила бокал, забавно сморщив носик.

– Оно щекочет! – хихикнула она, когда Ник снова начал наполнять бокалы. На сей раз она выпила шампанское несколькими большими глотками.

– Внимайте, граждане Манхэттена, – громогласно провозгласил он в пустоту, держа перед собой пустой бокал. – С вами говорит Ник Биттерман! Я провозглашаю седьмое августа днем, который отныне и во веки веков будет именоваться днем Тани Шмидт!

Таня рассмеялась, а он в третий раз наполнил бокалы, опустошив бутылку и пролив часть шампанского на пол. Когда бокалы снова опустели, Ник обнял девушку и сурово заявил:

– Обычай требует, чтобы мы их выбросили.

Они швырнули бокалы и, перегнувшись через парапет, смотрели, как хрусталь, описав широкую дугу, с плеском упал в воду. Глядя вниз, Ник обратил внимание, что любители солнечных ванн и роликовых коньков исчезли, как и прочие посетители парка. У подножия Замка не было никого. “Пора уходить”, – подумал Ник и, достав из кармана коробочку, вручил её Тане. Затем он отступил назад, с гордостью глядя, как девушка открывает футляр.

– Боже мой, Ник! – воскликнула она. – Да оно, наверное, стоит целое состояние!

– Это ты стоишь целого состояния! – Он улыбался, продолжая наблюдать, как Таня надевает кольцо на палец, а потом привлек её к себе и, коротко поцеловав, спросил: – Ты, конечно, понимаешь, что это значит? – Она посмотрела на него сияющими глазами. В парке сгущалась тьма. – Что скажешь?

Она ответила ему поцелуем и что-то прошептала.

– Пока смерть не разлучит нас, детка. – Он приник к её губам, положив ладонь ей на грудь. На сей раз поцелуй был долгим.

– Ник! – засмеялась она, отстраняясь.

– Здесь никого нет. – Он снова привлек её к себе.

– Если не считать того, что на нас смотрит весь город, – прошептала она.

– Ну и пусть смотрит. Глядишь, чему научится.

Его ладонь скользнула под блузку, и он провел пальцами по маленькому затвердевшему соску, краем глаза отметив, как подкрадывается тьма.

– Лучше нам поехать ко мне, – прошептал он.

Таня улыбнулась и, отстранившись от него, направилась к каменным ступеням. Ник смотрел, как она идет, восхищаясь естественной грацией её походки и чувствуя, как дорогое шампанское, играя, бежит по жилам. “Нет выпивки лучше, чем шампанское, – подумал он. – Сразу ударяет в голову”.

– Подожди, мне надо опорожнить главный сосуд.

Таня остановилась, а Ник направился к башне. Он вспомнил, что в глубине её, рядом с металлической лестницей, ведущей от пруда к метеорологическим приборам, имеются туалеты. В тени башни царил покой, лишь откуда-то издали доносился приглушенный уличный гул. Он отыскал дверь мужского туалета и, расстегивая на ходу молнию, зашагал по кафельному полу мимо кабинок к ряду писсуаров. Как он и предполагал, в туалете никого не было. Прижавшись лбом к прохладному фаянсу, Ник закрыл глаза.

И тут же открыл снова: какой-то слабый звук прорвался сквозь порожденные шампанским грезы. “Ерунда”, – подумал он, покачал головой и усмехнулся, изумляясь той паранойе, которая свойственна даже самому прожженному ньюйоркцу.

Звук повторился, на сей раз гораздо громче. Не прерывая своего занятия, он в удивлении и страхе оглянулся и увидел, как в одной кабинке возник некто и быстро двинулся к нему.

Таня стояла у парапета, подставив лицо легкому ветерку. На пальце она чувствовала обручальное кольцо – тяжелое и непривычное. Ник, видимо, не торопится. В парке уже стемнело, Большая лужайка опустела, а на поверхности пруда мерцали отражения огней Пятой авеню.

Потеряв терпение, она подошла к башне и, обойдя кругом её темную громаду, нашла дверь мужского туалета. Дверь была закрыта. Таня постучала – сначала застенчиво, потом – громче.