Тысяча и один день. Первый из могикан. Властелин пустоты - Александр Громов

– Куда еще? – задаю я глупый вопрос.

– В туалет! – На этот раз в ее голосе хорошо улавливается ярость, вызванная бессильным унижением. Словно бабуин нагадил с ветки на спящую львицу, а львица не в силах достать наглеца лапой. Она вынуждена просить у эксмена позволения справить естественную потребность!

– Можно, – говорю я, подумав. – Только со мной. Я буду держать тебя за руку. Иначе – извини.

Она скрипит зубами. Нет, специально унижать ее не входит в мои планы. Хотя мог бы. Снявши волосы, по вшам не плачут, как говорит стригаль нашего квартала, обрабатывая кого под ежик, кого под бокс. Теперь мне вообще все можно.

Но очень мне надо, чтобы птичка упорхнула!

Я бесцельно жду. Нет, эта блондиночка скорее умрет жалкой смертью, чем согласится на мое предложение.

– В чулане есть моток толстой проволоки, – наконец говорит она. – Ты можешь привязать ее ко мне и остаться за дверью. Можешь связать мне руки спереди. Я не сбегу. Ты же понимаешь, что это невозможно.

Иду осматривать проволоку и дверь туалета – нельзя ли перерубить первую, резко захлопнув вторую? Нельзя. Проволока изолированная, свита из медных и стальных жил, такую не скоро сломаешь и не перекусишь зубами, а больше перекусить и нечем... Похоже, пленница действительно стремится использовать туалет по назначению, не особенно надеясь создать удобную для бегства ситуацию.

Так и есть.

Мы возвращаемся, я перевожу дух, а она безропотно позволяет мне снова примотать ее к креслу. Странное спокойствие... Будто она твердо убеждена, что в любом случае все кончится для нее всего-навсего воспоминаниями о бездарно потерянном вечере. Неужели она мне поверила? Да нет, не может быть. Поднимется пальба – я же прикроюсь заложницей как живым щитом, уж это-то она должна понимать...

Тогда почему она спокойна?

Я не вижу ее лица, но чувствую, что она молча усмехается. Она тоже не видит меня, но по звукам догадывается, что я не нахожу себе места. Должно быть, ты изрядно смешон, здоровенный, мускулистый парень Тим Молния, – не усидишь на месте, суетишься, подсигиваешь в нетерпении, считаешь в уме до ста, затем еще раз до ста и еще: когда же наконец придет тот мудрый и всепонимающий, кто охладит твои дымящиеся мозги, поймет, простит, а главное – посоветует?..

Где ты, Вероника? Приди.

Глава 5

РАЗЫСКИВАЕМЫЙ

– Ну, еще раз... Готов?

– Давно.

– Пошел.

Для внешнего наблюдателя два хлопка сливаются воедино. То есть для наблюдателя, находящегося вместе со мной в безэховой камере, служащей для акустических испытаний бортовой аппаратуры. Не дело, если какой-нибудь блок или волноводное сочленение войдет в механический резонанс от дикого рева движков стартовой ступени да и разрушится ко всем чертям. Нормальный вибростенд не в состоянии обеспечить весь диапазон вибраций, принимаемых на себя аппаратурой во время старта, и работа двигателей имитируется здесь. Если бы звукоизлучатели были задействованы хотя бы на четверть мощности, я бы отключился в ту же секунду и, вероятно, умер от шока, как еще до моего прихода в КБ умер один наладчик, втайне накачавшийся «сэкономленным» денатуратом и не придумавший ничего лучшего, чем завалиться спать в камере акустических испытаний. Впрочем, один-два намека заставили меня усомниться в том, что это была случайность. Чересчур любопытным стукачам случается уходить в лучший мир и более диковинными способами.

Звук внутри камеры убивает, но вне ее, заглушенный многослойным ячеистым покрытием стен, почти не слышен. Хорошая камера для испытаний... не только акустических. Разумеется, двойной хлопок от моей телепортации вовне не слышен.

Я вынырнул из Вязкого мира возле ячеистой стены, за которую сразу и ухватился, чтобы не упасть, и все дышал, дышал, дышал... По моим часам, я находился в лиловом желе более двух минут – для дяди Левы мгновенно перепрыгнул из одного угла камеры в другой.

– Ну как? – спросил он, теребя седеющую бородку. – Опять пусто?

Ловя ртом спертый воздух, я напоминал рыбу и был, как рыба, нем, оттого лишь усиленно закивал.

Дядя Лева, он же старший техник Лев Лашезин, терпеливо ждал, когда ко мне вернется способность издавать членораздельные звуки.

– Пропустить не мог? – спросил он, дождавшись.

– Нет... Все осмотрел... ощупал даже. Пропал маячок...

Дядя Лева кивнул: отрицательный результат, мол, все равно результат.

– Это уже четвертый, – сказал он. – Хватит или нет, как думаешь?

– Давно пора прекратить, – отозвался я. – Ясно же: что в Вязкий мир попало, то пропало... если уже успел вынырнуть. Что забыл там, то уже не найдешь.

– А куда же оно все-таки девается?

Это я и сам хотел бы знать. Никто еще не замечал в Вязком мире хотя бы слабого движения тамошней странной субстанции, не ощущал, оставаясь на месте, собственного течения лиловой мглы, а стало быть, по логике, оставленный в Вязком мире предмет мог быть найден при следующем нырке. Оставляй там что угодно – предмет, укутанный лиловой мглой, будет недвижно висеть там, где ты его бросил, его можно нащупать и снова взять в руки, но вынырнуть хоть на секунду означает потерять предмет навсегда. Говорят, что курсанток-спецназовок на первых занятиях по дальней телепортации и слепому ориентированию заставляют накрепко привязывать к себе все, что может потеряться в Вязком мире, в первую очередь оружие. Наши самодельные маячки горят ослепительно ярким светом и вдобавок издают громкий, на редкость противный звук, думаю, их можно было бы найти хоть в цистерне с мазутом. В Вязком мире – нет. Никто не знает, почему так происходит, ни одно практическое руководство по телепортации, ни одна доступная теоретическая статья не дают ответа на этот вопрос. Да если бы только на этот! Вот мы с дядей Левой и экспериментируем, таясь от начальства, и пытаемся понять, что же такое Вязкий мир, – по-моему, совершенно напрасно.

Нет смысла изучать его фундаментальные свойства – они многократно описаны. А вот понять их нам, по-видимому, не дано. Собственно, у нас только один частный, но насущный и очень опасный интерес – попытаться постичь, почему Вязкий мир открыт для меня, одного-единственного эксмена, и закрыт для всех остальных, – однако и тут у нас нет никаких успехов. Вот дядя Лева и мудрит, пытаясь охватить проблему шире, а по-моему, тычется наугад, как слепой котенок, без всякого смысла.

– Откуда я знаю, куда оно девается? Пропадает – и все. Хочешь я скажу тебе, почему оно пропадает?

– Ну? – В голосе дяди Левы только глухой не услышал бы скепсис. После техникума я проработал в КБ всего год и, хотя постарался зарекомендовать себя эксменом с мозгами, для дяди Левы еще далеко не авторитет. По его мнению, Вязкий мир – что-то вроде хитро закрученных высокочастотных полей в разработанных им штуковинах – специалисту не нужно их видеть, чтобы знать их заковыристую конфигурацию. Он с самого начала пребывал в убеждении, что понимает Вязкий мир лучше меня.