Путь. Автобиография западного йога - Джеймс Дональд Уолтерс
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Одна из моих знакомых в Мехико, девочка-англичанка, однажды рассказала мне: «Несколько недель тому назад мамочка, я и папа пошли на ипподром. Папа часто ходит туда, а мы пошли на ипподром в первый раз. Целый день он насмехался над нашей «системой» делать ставки. Мы обычно выбирали лошадь потому, что нам, например, нравилось чудное белое пятно у нее на морде, или потому, что у нее было милое имя. Система папочки была более научной. Но можете ли вы поверить? Он обычно проигрывал, а мы выигрывали каждый раз!»
Если моя теория справедлива, временное преимущество новичка перед опытными игроками заключается в том, что он не подозревает о препятствиях, стоящих перед ним, и поэтому более уверен в своих ожиданиях. Конечно, незнание этих препятствий в то же время ограничивает его успех. Чтобы добиться подлинного мастерства, требуется точное осознание всех аспектов предмета, включая трудности.
Во время пребывания в Мехико у меня была возможность убедиться в силе ума и при других обстоятельствах. К концу лета меня атаковали сразу три болезни: стрептококковая инфекция, тонзиллит и дизентерия. Прошло несколько дней, пока я собрался с силами, чтобы нанести визит доктору. Когда я наконец пришел, он сразу же направил меня в больницу: «Вам лучше отдохнуть там, — сказал он мне, — по меньшей мере две недели». Обеспокоенный тем, что по материальным соображениям я не могу позволить себе столь длительное пребывание в больнице, я навел справки и убедился, что мои опасения были не напрасны. Получить деньги из Америки было трудновато, хотя папа оставил для нас, мальчиков, кое-какие средства на случай чрезвычайных обстоятельств. Самым подходящим решением было как можно скорее выздороветь.
— Ты совершенно здоров, — твердо говорил я себе, наполняя сознание мыслью о крепком здоровье и сурово исключая малейшую мысль о нездоровье. Через два дня после моего поступления в больницу я покинул ее полностью здоровым.
Годы спустя один из моих друзей укрепил мою веру в исцеляющую силу ума. Ему пришлось однажды работать в качестве физиотерапевта в санатории для больных полиомиелитом. Он обратил внимание на то, что небогатые пациенты, которые не могли позволить себе долгое пребывание в санатории, выздоравливали чаще, чем богатые люди. Он пришел к выводу, что страстное стремление выздороветь генерировало в них энергию, необходимую для самоисцеления.
Мое путешествие в Мексику, в целом, оказалось интересным, впечатляющим и веселым — правда, по наивному восприятию множества различных приключений, оно чем-то напоминало (как позднее выразился папа) приключения Пиноккио. Однако я не нашел там того, что меня интересовало больше всего: лучшего образа жизни. Я надеялся, по меньшей мере, найти там больше веселого смеха, больше человеческого тепла, больше вдохновения. Некоторое время мне казалось, что я нашел все это. Но постепенно я стал понимать, что это объяснялось моим собственным радостным чувством искателя приключений, а люди вокруг меня, так же как и в Америке, брели по тому же скучному кругу жизни. Лишь на первый взгляд мексиканцы отличались от американцев; в сущности, они были такими же. Они жили, трудились, воспитывали детей и умирали; в обеих странах над этой суетной жизнью парило творческое воображение очень немногих.
Хуже того, я обнаружил, что в главном я сам оставался прежним, жил ли я в Вила-Обрегоне, Куэрнаваке или в Скарсдейле. Я испытывал те же физические неудобства, ту же потребность есть, спать, то же одиночество. Я теперь лучше оценил утверждение Торо, в котором он отвергал общепринятое мнение о том, что человек становится мудрее после путешествия за границу. В «Конкорде» он писал: «Я много путешествовал». Он тоже поездил немало, но знал больше, чем кто-либо другой, о своем родном городе и его окрестностях.
Я понял, что важно не то, что мы видим вокруг себя, а наш подход и наше отношение к тому, что видим. Ответы на вопросы невозможно найти, перемещаясь из одной страны в другую. Для тех людей, которые рассчитывают найти за границей то, чего они не заметили в себе, классическим уроком являются слова Эмерсона: «Путешествие — рай для дураков».
Той осенью я обсуждал с несколькими друзьями просмотренный нами кинофильм «Лезвие бритвы» — повесть о том, как житель Запада отправился в Индию, где с помощью мудрого человека, которого там встретил, обрел божественное просветление.
«О, если бы только я могла попасть в Индию, — с воодушевлением воскликнула девушка, участвовавшая в обсуждении фильма, — и потеряться!»
Возвратившись из Мексики, я потерял иллюзию возможности посредством путешествий решать человеческие проблемы. «От кого ты мог избавиться? — смеялся я. — Конечно, не от себя!»
После болезни, которую я перенес в конце лета, и от разочарования неудачей мексиканского поиска того, на что я надеялся, я на какое-то время упал духом. Я все еще продолжал поиск реальности, но уже с меньшим энтузиазмом. Поразительно, что, пока ко мне не вернулась вся сила и жизнеспособность моей веры, госпожа Удача не проявляла своего расположения.
ГЛАВА 10
ЛОВУШКИ ИНТЕЛЛЕКТА
В ОДНОМ ИЗ ДРЕВНИХ греческих мифов говорится, что Икар и его отец Дедал бежали с Крита при помощи сделанных Дедалом искусственных крыльев из воска и перьев. Икар, переполненный радостью полета, самонадеянно пренебрег советом отца не взлетать слишком высоко. Как только он вознесся чересчур близко к солнцу, воск на его крыльях растаял, и Икар погиб, упав в море, которое теперь называют морем Икара.
Многие древнегреческие мифы содержат в себе глубокие психологические и духовные истины. В этом мифе мы находим одну из слишком часто совершаемых человеком ошибок: в радости, которую он переживал, обнаружив в себе ранее неизвестную силу, он вознесся «слишком высоко», игнорируя совет тех, кто на собственном опыте познал цену скромности.
Я обнаружил, что с помощью силы воли, веры и точной настройки на то, чего я хотел достигнуть, я мог до определенной степени повернуть ход событий в свою пользу. Я мог изучить несколько языков, мог поставить перед собой цель выздороветь — и выздоравливал. Я мог уверенно идти к закрытым дверям жизни, и они открывались передо мной. На пути ко всем этим маленьким успехам было два ключевых слова: чувствительность и настроенность. При изучении греческого языка я старался настроиться на сознание грека; важна была настройка, а не только мое решение изучать язык. В утверждении «Я — грек» действующим было не Я, а грек. Но теперь в избытке чувств я просто бросился в открывшийся пролом. Отчасти я был движим энтузиазмом, который охватил
