Как убить свою семью - Белла Маки
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Моя спальня находилась на верхнем этаже, под крышей, напротив комнаты Аннабель. Джимми был этажом ниже (для меня это было первое место с несколькими этажами, и подъем из кухни в спальню уже казался утомительным), что, как он объяснил, неслучайно. Аннабель и он поменялись комнатами неделю назад, после истерики Софи и Джона из-за того, что мы с Джимми спали бы на одном этаже. Хоть они ничего не сказали прямо, я могу себе представить, как однажды вечером за бутылкой красного они занервничали, обсуждая такие вещи как согласие, гормоны и создание комфортной среды для беззащитной девочки. Им не нужно было беспокоиться: Джимми был хорошим мальчиком, и я очень ценила дружбу с ним, но с некоторых ракурсов он немного смахивал на картофелину (к счастью, сходство с корнеплодом со временем исчезло). В любом случае обычные подростковые развлечения, типа секса и алкоголя, меня не привлекали. Я не собиралась быть одной из тех тунеядок, которые курят дурь, сомневаются по поводу университета и отправляются в походы, чтобы отложить решение взрослых вопросов. Я хотела покончить со всем этим.
После того как я бросила свои сумки и догнала Джимми, мы спустились на кухню. Джон только что пришел домой и одной рукой наливал в бокал красное вино, а другой рассеянно стягивал галстук. Он повернулся, чтобы поприветствовать меня, поцеловал в лоб и потер мое плечо, прежде чем Софи передала ему стопку тарелок. От этого объятия мне стало немного странно. Члены семьи Джимми открыто выражали чувства, его мама и папа всегда обнимались или держались за руки, и никто, казалось, не считал это навязчивым или раздражающим. В этом доме кто-то постоянно был рядом, что-то готовилось, — непрекращающийся шум повседневной жизни. Я была не против объятий Джона, на самом деле это было приятно, тепло, нежно. Но это и беспокоило — я поняла, что все упустила. Эта мысль разозлила меня. Я не привыкла к нормальности, как бы Мари ни старалась привить мне хоть какое-то ее подобие. Я задавалась вопросом, полюблю ли такую семью, объятия и поцелуи без причины, забуду ли время, проведенное с матерью, и погружусь ли в эту новую жизнь. Идея манила, но я должна была оставаться настороже и не расслабляться. Латимеры — милые люди, и я радовалась тому, что живу с ними, но если б я чрезмерно влилась и приняла этот образ жизни, то рисковала стать читательницей журнала «Гардиан», которая работает в области искусств и покупает людям органическое британское вино на Рождество. Прекрасная и комфортная жизнь, если не считать укоренившееся чувство вины и вопиющее лицемерие, которое Софи так хорошо демонстрирует, — правда совершенно бессмысленная.
Несмотря на страх позволить себе слишком сильно расслабиться, я быстро освоилась в жизни с Латимерами. Софи потратила много времени, пытаясь создать для меня уют.
— Садись где хочешь, дорогая. Пожалуйста, бери все, что пожелаешь.
Постоянный акцент на том, чтобы я чувствовала себя частью семьи, только усиливал мою изолированность, но я понимала — это единственный знакомый Софи способ быть Хорошим Человеком. Я готовилась к выпускным экзаменам, окончив старую школу с отличием и получив благодарность от завуча за успех «в особо трудных условиях». Сочувствующий кивок от нее во время вручения печального листка бумаги с моим именем, которое было написано плохим каллиграфическим почерком, лишь слегка раздражал. Я все равно выбросила его в мусорное ведро по дороге домой из школы.
Мы с Джимми почти все свободное время проводили вместе. Я ладила с другими детьми в школе, но не стремилась примкнуть к компании — эти девочки часами обсуждали, что на самом деле означают слова того или иного парня. У Джимми еще с начальной школы была своя группа — они играли в футбол в парке и устраивали игровые вечера по выходным, но когда я переехала, этих ребят понизили до игроков в запасе. Было видно, что Софи беспокоилась по этому поводу. Она предлагала сыграть в теннис или устроить вечер пиццы для «всех наших друзей», что на самом деле означало просто друзей Джимми. Но он закатывал глаза и отвечал: «В другой раз». Я не могла разделить ее тревогу. Приятели Джимми общались односложно, исключением были только подколы друг друга, и ни один из них не смотрел мне в глаза во время разговора, будто зрительный контакт обязывал к серьезным отношениям и в случае расставания я бы забрала у них игровую приставку. Кроме того, мы с Джимми ладили — на самом деле нам больше никто не был нужен. Нам нравилось часами разговаривать, бездельничать в тишине и даже делать вместе домашку. Джимми никогда не давил на меня касаемо моего горя, но я знала, он все понял, когда посмотрел на меня. Без кивков.
Я втянулась в повседневные хлопоты Латимеров. Софи и Джону удавалось обращаться со мной почти как с дочерью, только иногда они торжествующе демонстрировали меня друзьям, будто я — героически спасенная беженка. Хотя в каком-то смысле так оно и было. Как выяснилось, мы пошли на сделку. Я была веселой, услужливой и делала Джимми счастливым, а Латимеры кормили меня, одевали, проявляли доброту, и мы согласились игнорировать любые неловкие вопросы, которые могли возникнуть у нас о том, как долго продлится мое пребывание в этой семье. Несмотря на мои возражения, они настояли на оплате сеанса у психотерапевта — Эльза была их подругой, коренастой женщиной в больших очках в черной оправе и с ожерельем из деревянных бусин. Она почти не разговаривала. Я неоднократно повторяла, что с надеждой смотрю в будущее, и она выписала меня через шесть недель.
Спустя год или два я полностью осознала, насколько Латимеры богаты. У них не было показных атрибутов успеха, как у моего отца, об этом не говорили, но это чувствовалось во всем. Еда поступала огромными партиями из элитных магазинов. На каждом столе в доме стояли искусно составленные букеты, которые вы никогда не увидите в супермаркете. Софи могла потратить сотни фунтов на декоративные подушки из иранского магазина в Крауч-Энде и без шуток назвать их выгодным вложением. Они говорили о том, как важно жить в «настоящем Лондоне», но были изолированы от всего, что хотя бы отдаленно напоминало реальность. Я даже не знала, что они подразумевали под «реальным». Сомневаюсь, что они вообще имели об этом представление. Особняк Артемисов был защищен огромными воротами. Латимеры сочли бы это чудовищным, но на самом деле они ничем не