Гости Анжелы Тересы - Дагмар Эдквист

В затененном деревьями доме в первом этаже зажегся слабый свет. Выглядело это странно и даже драматично — одно освещенное окно в таком большом доме.

Давид взял Люсьен Мари за локоть, и они повернули обратно. Она замедлила шаг, обернулась назад:

— Мы еще сюда придем, хорошо? Завтра рано утром…

Когда они пришли сюда опять, вся усадьба купалась в утреннем солнце. Старый садовник и его помощники срывали с деревьев апельсины.

Всего несколько дней назад здесь была средиземноморская зима — пронизывающий ветер шуршал в песке и в сухих пальмах. Теперь же сияло солнце и в долине царила настоящая средиземноморская весна. Нежные молодые побеги пробивались среди темной вечнозеленой растительности, деревья и кусты покрылись почками, а то и цветами, прямо на голых ветвях. На поле по одну сторону аллеи крестьянин пахал на муле старинным, мелко берущим плугом. Вдоль другой стороны, сбоку, стояли в ряд высокие желтые прутья, связанные по три, декоративные, как бамбуковые копья.

Давид спросил старика по-испански, нельзя ли им пройти дальше и осмотреть усадьбу. Тот не ответил, на лице его появилось такое же упрямое, замкнутое выражение, как у кабатчика Мигеля.

Тогда Люсьен Мари что-то произнесла — целый каскад слов на каком-то странном французском. Давид смотрел на нее с удивлением, — так же как и старый каталонец. Старик что-то переспросил, как будто неуверенный в том, правильно ли он понял, — и потом уже они стали вместе, ощупью, пробираться вперед, и в конце концов нашли, видимо, общий язык, понятный им обоим. Это заставляло их часто смеяться и все время переспрашивать друг друга; в конце концов старик спустился с лестницы и угостил их апельсинами из своей корзины. Люсьен Мари поблагодарила, но спросила на своем удивительном французском, нельзя ли им вместо этого сорвать несколько апельсинов прямо с дерева. В ответ садовник притянул к ним ветку, чтобы они сами, могли их достать.

О квинтэссенция юга, когда ты можешь срывать апельсины с благоухающих, цветущих ветвей!

Люсьен Мари сказала весело:

— Недаром мне все время казалось, что я уже где-то совсем близко, вот-вот начну понимать Консепсьон и всех других женщин тоже… Такое впечатление, что достаточно завернуть за угол — и тогда…

— А на каком языке ты говоришь-то сейчас, на прованском? — с любопытством спросил Давид.

Она кивнула.

— На том самом, на каком обычно разговаривали ребята наших садовников у нас в усадьбе… Мы с Морисом знали его с детства, а потом иногда использовали в качестве нашего собственного тайного языка. И вот теперь вдруг он опять всплыл у меня в памяти, когда я увидела этого старичка с его апельсинами…

— Сконцы и датчане говорят на эресундском, — заметил Давид. — А ты и тот старичок совершенно на другом языке. Интересно. Особый язык жителей Средиземноморья, занимающихся разведением апельсинов… Что же ты ему сказала?

— Мы с ним беседовали о качестве фруктов, — объяснила Люсьен Мари. — Вот эти фразы и пришли мне на память.

Давид молча поклонился подобной осведомленности.

— Какая у вас красивая усадьба, — обратился он к старому садовнику.

Но садовник отмахнулся от похвалы. Усадьба не его, она принадлежит Анжеле Тересе. Он только арендует землю.

Бросив на старика вопросительный взгляд, они прошли дальше, к самому дому.

Навстречу им вышла старая собака, тявкнула было, но решила не затруднять себя лаем, а удовлетворилась тем, что последовала за ними.

Там, где кончалась апельсиновая аллея, оказалась просторная, неправильной формы лужайка, заросшая травой и окруженная пышной, почти тропической растительностью. Агавы теснились в зарослях бамбука — или это был сахарный тростник? Деревья с хвоей, похожей на изысканные кружева, пропускали рассеянный солнечный свет, другие деревья, настоящие исполины, стояли с набухшими почками на всех ветвях.

За лужайкой располагался дом, белоснежный, широкий, с наклонными наружными стенами. Шире всего он был у основания, казалось, он уходил в землю корнями. Дом выглядел странно слепым: окна в своем восточном оформлении создавали впечатление забитых раз и навсегда, а единственная дверь была поразительно мала и низка. Можно было подумать, что дом нежилой, если бы не распахнутая половинка двери. Однако вовнутрь заглянуть было нельзя: ее закрывал занавес из деревянных бус.

Это был таинственный дом. Таинственно притягательный дом. Не было видно ни души.

Пройти к нему можно было также по тропинке в траве. Рядом виднелся источник с замшелыми ступенями и надстройкой из каменных столбиков. Дальше шла насосная установка и цементированный бассейн, вода в нем непрерывной и упругой дугой струилась вниз из высокого носика. Все вместе покрыто красивой плетеной крышей из бамбука или тростника. Здесь и там разбросаны тачки, ведра, всякий другой садовый инвентарь, — все старая хозяйственная утварь, но очень изящной формы.

Люсьен Мари стремительно повернулась к Давиду.

— Ты прав! Не нужны нам американские игрушечные домики. Только здесь, Давид…

Низкая, мягкая, теплая от солнца трава, истоптанная поколениями и все-таки свежая, зеленая, как бархат… Ей хотелось сбросить с ног туфли и побегать по ней босиком.

— Хм. А я стою тут и размышляю, как стучат в занавес из бус…

Из-за занавеса высунулась чья-то голова, так внезапно, что они отпрянули назад. Маленькая, сгорбленная женщина показалась наполовину, деревянные бусы зашуршали и легли, как фата, на ее плечи. Одета она была в черное выцветшее платье, волосы тоже были черные и выцветшие, а глаза выцветшие и коричневые.

— Сеньора Анжела Тереса? — спросил Давид. Это имя он слышал здесь уже несколько раз.

Женщина, как и садовник, отмахнулась:

— Нет, нет… Анжела Тереса никого не принимает.

— Дом кажется таким большим. Мы и подумали, нельзя ли тут снять одну или две комнаты.

Женщина опять испуганно отмахивается обеими руками:

— Нет, нет… Анжела Тереса не сдает комнаты.

Давид и Люсьен Мари посмотрели друг на друга, пожали слегка плечами, окинули прощальным взглядом кружево кедров, источник с его струей и бамбуковой крышей, и сладостную зеленую траву.

Маленькая щуплая женщина, едва достававшая Давиду до локтя, приблизилась к ним на шаг, спросила своим хриплым голоском:

— Как вы сюда попали? Кто вам говорил об Анжеле Тересе?

Никто, чуть было не вырвалось у Давида. Но потом он вспомнил и поправился:

— Франсиско Мартинес Жорди, — ответил он, глядя на маленькую женщину.

— Мартинес Жорди? — повторила она, посмотрела на него неуверенно — и исчезла за занавеской из бус.