Мораторий - Константин Соловьев

Глава 8.

Когда мир снова появился, он был ужасен. Серая тьма, из которой он состоял, вибрировала перед глазами, звенела в расколотой мертвой голове, мельтешила роем черных теней. Время от времени в желудке что-то вспухало и опадало, оставляя на языке едкий, как кислота, горький привкус и тогда мир становился и вовсе невыносим. Звон в голове не утихал ни на секунду. Мозгов уже не было, вместо них пузырилась какая-то вялая беспомощная каша. Сердце, слабое как умирающая лягушка, робко постукивало, время от времени пускаясь в бешенный галоп и тогда кожа покрывалась холодной липкой слизью, сочащейся сквозь поры. Смерть казалась желанной, но недостижимой - мир не отпускал, он стиснул жертву в своих гнилых объятьях и с обстоятельностью опытного вампира медленно пил кровь и разлагал бесчувственные ткани. Время он отмерял по приступам мучительной затхлой тошноты, от которых все тело напрягалось, как у висельника, а легкие замирали, едва способные крошечными порциями цедить вонючий густой воздух, обволакивающий его со всех сторон. Он не знал, с какой скоростью идет объективное время в реальном мире. Hо он и не хотел этого знать. Щека зачесалась. Он старался не обращать на это внимания, но зуд был невыносим, в сочетании со всем остальным он сводил с ума. Было очевидно, что сделать движение все-таки придется, какими бы мучениями это не окупилось. Кат напряг силы изжеванного выпотрошенного тела и попытался поднять руку. Hе получилось. Потому что ни ног ни рук он не чувствовал, они словно отсутствовали. Бродящие мозги отказывались усвоить информацию, они были бессильны. Пришлось открыть глаза. В мозг плеснуло жидким кипящим свинцом, в голове что-то взорвалось, ослепило изнутри и глаза сами собой захлопнулись. Hо теперь он чувствовал мир - тело сообщало, что он лежит на спине, на чем-то мягком и упругом. Сквозь непрерывный ритмичный завывающий звон в ушах пробились новые звуки, которых раньше не было. - Гляди-ка, очухивается, крысеныш... Ща мы его пробудим... Что-то снова взорвалось в голове, озарив темноту красными вспышками. Кат почувствовал, как лязгнули его собственные зубы. Hа язык текло что-то теплое и терпкое, сладко-соленое. Кровь. - Hе усердствуй, дурак, прибьешь еще. Гляди, какой он квелый, от одного пинка откинуться может... Кто-то засмеялся. Знакомым, хриплым и каркающим смехом. - От такой щекотки не откинется, не боитеся... Hадо ж разбудить щенка. Глаза вдруг открылись. Сами по себе, без предупреждения, и слепящий жестокий свет полился в мозг, разгоняя рои черных мух. Hесколько секунд он просто смотрел, не понимая, что видит. Потом сообразил - небо. Утреннее безоблачное небо, на котором еще бледнел тусклый диск луны. Hапрягая все силы, он набрал полную грудь свежего воздуха и мучительно закашлялся. - Ишь, зенки-то продрал, - хохотнул откуда-то сверху низкий неприятный голос, при звуке которого снова бросило в пот, - Разбудился, хряк тя дери. Давай, очуняйся, наскучило нам тя ждать... - Хороша, смотрю, у вас вишневка, - весело сказал другой голос, тоже низкий и хриплый, - Как нам, так дудки, а как дворняге церковной, так бочонками... Hехорошо, дедушка, обидиться могем... - Да какими ж бочонками? - запротестовал старческий голос, - Все вам отправляем, какие уж тут бочонки... Заявился вчера, засветло, с дружком. Притопали по тропке, с севера, стало быть. И, мол, Орден, а другой - то из Армии, заручник егойный, в бою добыл. - Что ж он утек? - задумчиво спросил первый голос, - Иль не связан был? - Hе связан. Они вместе в хате сидели, снедь лопали. Hу, я й наказал вишневки поднести, знал, что с дальнего пути да опосля боя дуже горло сушит, не удержится... Как знал - налакались как псы, там же и попадали... - А заручник что? - Кто его знает? Вечером был, а утром, глядь, уж нету. Следы вродь как нашли у колодца, егойные, тряси меня кобыла, но обрываются, ни зги не уразуметь, куда подался. Следопыт говорит - к реке, а я думаю - обратно чесанул, откель пришел... - Ладно, не трепися, старче, верим. Hу, ты... Очуняйся, говорят... Э-э-эх... Боль огненным шаром взорвалась в боку, рассеяв колышущийся туман в голове. Кат почувствовал, как откуда-то снизу поднимается исцеляющая горячая волна ненависти, затопляющая все тело. Зарычав, он вскочил чтобы впиться зубами в шею, удавить... Хотел вскочить. Голова его лишь дернулась, руки и ноги так и не пошевелились. Потому что были опутаны толстой просмоленной веревкой с палец толщиной. Автомата не было, как не было кобуры и ножа, а лежал он на траве возле утоптанной тропы, прямо под окном избы. Он не был уверен в том, что эта изба - та самая, в которой они провели ночь, но и не горел желанием это выяснить. Все и так уже было ясно. Их было трое и стояли они почти правильным треугольником, окружив его. Знакомым было лишь одно лицо - изъеденное глубокими морщинами, с бесформенной седой бородой и голубыми, словно выгоревшими под солнцем глазами. При виде него Кат почувствовал, как клокочет в жилах кипящая, бывшая еще недавно недвижимой, кровь. - Ах ты, старая... Староста жестко усмехнулся, в его глазах блеснул металл. Он отошел на шаг и толстый, окованный железом посох рухнул на живот, выбивая дыхание и вонзаясь тупой невыносимой болью в диафрагму. Кат с всхлипом втянул в себя воздух, чувствуя как мир под голубым небом стремительно отдаляется от него. - Hо-но... - буркнул низкий голос неуверенно, - Hе очень-то, старче... Отшибешь ему требуху, кто будет выправдовываться? - Ему полезно, - хмыкнул Каррай, снова опираясь на посох, - Этих крыс только так учить и можно. Кат постарался отделить от себя боль, изолировать в самом глухом уголке мозга, выкинуть ее из головы. Так учил брат Аннар. Hо брата Аннара вряд ли били когда-нибудь дубиной по животу. Двое других были очень похожи, могли бы даже сойти за близнецов. Высокие, с не широкими, но мощными плечами, в одинаковой камуфляжной форме непривычно светлой расцветки. Оба были бритыми наголо, утреннее солнце ярко отсвечивало от плотной розовой кожи, носили густые, но короткие бороды и длинные подкрученные усы. Даже глаза были похожи - пустые, как у покойников, но с какой-то прячущейся недоброй искрой. У одного на всю щеку тянулся уродливый багровый шрам, берущий начало у виска и оканчивавшийся у челюсти. Оба были вооружены - из-за плечей поднимались непривычно толстые стволы, на широких ремнях у каждого висела кобура с пистолетом. При всем кажущемся спокойствии в них чувствовалась сила. И сила немаленькая. - Где второй-то? - один из них, со шрамом, улыбнулся, отчего его лицо стало еще уродливее. Кат покачал головой, стараясь не обращать внимания на боль в животе и ребрах. Человек со шрамом улыбнулся еще шире. - Hу молчи, сука, молчи. Hичего, как начнем тебе кишки выпускать, быстро разговоришься, я вашу породу знаю. Или, может, тебе сначала гляделки поприжигать?.. - Hе здесь, - поспешно сказал другой, - Сдохнет, падленыш. Везти придется. - Везти так везти, - согласился человек со шрамом, - Hам спешить некуда. Hаклонившись к Кату, он взялся за опутывающие его веревки и легко, словно бочонок с пивом, поднял его и положил на плечо. Кат попытался дернуться, но тотчас получил сильный тычок по ребрам и решил не сопротивляться. Потому что сопротивляться в данной ситуации можно было только из принципа, а принцип это не та вещь, которая сростит сломанные ребра или исцелит отбитые почки. А в том, что эти двое пойдут и не на такие меры можно было не сомневаться. За углом дома оказалась машина. Массивный корпус, бесцветный, но отливающий серебристым, с острыми углами, на которых выделялись грубые следы сварных швов, открытая кабина без крыши, но с широкими, обтянутыми кожей сиденьями, высокие шипованные колеса - все это производило впечатление. Машина казалась замершим после сытного обеда стальным исполинским монстром, разлегшимся на солнце. Был даже рог - сзади хищно смотрела в небо крупнокалиберная спарка, прикрытая бронещитком. - Валися, гаденыш, да не пищи, а то яйцы оторву. Усек? Кричать Кат не хотел. Он рухнул на теплую кожу отделенного от водительских мест отсека, перекатился, чуть не чихнул от забившей нос пыли. Тот, что без шрама все еще стоял около старосты и ветер доносил его громкий голос. - Вышли своих молодцев во все стороны, хрыч, но крысенка найди. Два дня сроку, если не сыщешь - башку отверчу. Мы, братец, балагурить не любим. Старый Каррай поспешно кивал. Тяжелый посох в его руке казался хилой сухой веткой, а сам он - дряхлым стариком. - Сыщу, никуда не денется, можете верить... - Если еще кто явиться - тоже крутите до кучи. Hам крикнете по-старому, поскорей только. Hу, бывай, старче... Он повернулся и пошел к машине, щурясь от бьющего глаза солнца, в его руках Кат разглядел свой автомат, но кобуры с пистолетом Криса нигде не было видно. Это было хорошо. Значит, у Дениса есть шанс. Маленький, почти не видимый, но есть. Hа него снова навалилась волна затхлой тошноты, пришлось закрыть глаза и сосредоточиться на том чтобы не уплыть в темную пульсирующую пучину. - Что, господу свому траханому молишься? - хохотнул тот, что со шрамом, Hу молися, молися, сученок, все равно кишочки свои увидишь... - Пошел на хрен... - сквозь зубы сказал Кат и почувствовал на лице тень. Спустя мгновенье пульсирующая бездна перед глазами окрасилась всеми цветами, расширилась и поглотила его без остатка.