Без права на подвиг - Андрей Респов
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Иван после случая с гауптманом и совместного поедания наградного сухаря так больше со мной и не заговорил. Даже здесь в Отстойнике ушёл в противоположный угол и чаще норовил отвернуться при попытке поймать его взгляд. Может, обессилел, как многие и впал в апатию? А, может, и что другое. Я бы на его месте тоже осуждал товарища, залебезившего перед немецким офицером, да ещё неожиданно заговорившего по-немецки. Хотя предательский сухарик Иван сожрал и даже не подавился.
Едва пленные распределились по загону, как от стороны ворот Отстойника показалась знакомая парочка с неизменными дубинками у пояса: Вайда и Россоха.
— Теличко. Теличко, твою мать растак!
— Я здесь, господин Вайда! — стал я пробираться по лужам к выходу.
— А где твой напарник?
— Заболел. Совсем хворый, не моргнув, соврал я, — оно и правда, нечего Ваньке со мной замазываться. Достаточно будет и моей игры в Мальчиша-Плохиша. Правда, вместо пачки печенья и банки варенья мне максимум светит заработать очередной сухарь. Ну, или вон этой дубиной по хребтине. Это как повезёт.
— Выбери троих доходяг покрепче и на уборку трупов, да швыдче, щвыдче! — Вайда протянул мне клочок сероватой бумаги и огрызок химического карандаша, — не забудь посчитать усих, пысарь, да на бумагу записать. Потом мне отдашь.
— Будет сделано, господин Вайда!
— Идите без конвоя прямо к платформам. Да ходите спокойно, потякаете — охрана пристрелит!
— Есть! — вырвалось у меня.
— В жопу — г҆еть! — заржал в ответ, скалясь крупными жёлтыми зубами, Россоха. И недополицаи потопали к заднему входу в здание вокзала.
Добровольцы нашлись далеко не сразу. Честно говоря, их вообще не было. Стоило мне сунуться к пленным, что выглядели хоть как-то способными к работе, тут же был послан нахрен с пожеланием в одиночку лизать жопу фашистским прихвостням. Получилось у них это неожиданно хлёстко и обидно.
Особенно старался один высокий худой дрищ, где-то потерявший форменные штаны и щеголявший грязными кальсонами на босу ногу. Он будто только и ждал моего к нему обращения и кинулся на меня брызжа слюной и размахивая ладонями, перевязанными каким-то вонючим тряпьём. Видать, досталось мужику в последние дни неслабо. На болезненно-бледном лице его лихорадочно поблёскивали ввалившиеся глаза с отёчными набрякшими веками.
— Предатель, бл@дь такая! Сука продажная!!! — брызжа слюной, выкрикивал дрищ.
Голод обостряет обоняние. Я принюхался. Сладковатый кетоновый запах, бледность, дрожащие руки. Похоже, выраженная гипогликемия или диабет. В наших условиях это верный скорый конец. Решил отступить, никак не реагируя.
Но привлечённая перепалкой, тройка охранников приблизилась к внешней стороне ограждения из колючки, с интересом прислушиваясь к выкрикам несчастного и похохатывая.
Вообще, я заметил, что солдатская немчура улыбалась и скалилась здесь сплошь и рядом. Будто кругом курорт и все они получают от пребывания в СССР небывалое удовольствие. А ведь сейчас не сорок первый и по зубам фрицы от наших получили уже неоднократно. Или, может быть, тыловых конвойников «греет» ощущение, что их служба всё же далека от восточного фронта?
Один из подошедших немцев, с ефрейторской птичкой-шевроном на левом рукаве кителя, услышав слово «фашистский», перестал лыбится. Видать, знает, падла, что это у наших расхожее ругательство. Перестали улыбаться и его товарищи. Сухо щёлкнули затворы карабинов.
Друзья бесноватого пленного, продолжавшего размахивать руками и брызгать на меня слюной, видимо, тоже сообразили, что их товарищ сейчас подведёт всех под пули, но только и успели, что попытаться ухватить его за гимнастёрку. Да куда там!
В голове быстро пронеслась картинка: конвойные в упор расстреливают пленных. А заодно и мне прилетит. Да и с поручением Вайды ситуация осложнится.
Внутренне прося прощения у несчастного, я поспешно шагнул ему навстречу и подсечкой уложил мгновенно заткнувшегося солдата прямо в грязную лужу. Плюхнуло жижей, заляпав стоящих рядом пленных. И меня в том числе.
— Молчать, швайне! — пришлось ещё и наорать.
Быстро развернувшись к немцам, я сорвал пилотку, бросил к себе под ноги и заголосил, изображая что-то похожее на танец в присядку:
— Битте-дритте, господа зольдатен! Эники-беники, прошу пардону, герр гефрайтер! — я махнул в сторону барахтавшегося в грязи солдата, которому помогали его товарищи отползти по жирной грязи, с ужасом глядя на мою клоунаду и стараясь не смотреть на направленные на них стволы винтовок, — да он тупица, шваркопф! Геррен зольдатен! — я постучал себя кулаком по голове, лихорадочно соображая, понятна ли немцам моя мимика, и тут же снова указал пальцем на виновника, — гут, гут арбайтен, герр зольдат! Нихт шисен! Ис либе дас Райх, хайль Геринг! Хайль! — я повторял и повторял всю эту хрень, как заведённый, продолжая приплясывать и вихляясь перед направленными уже на меня стволами, твердя себе: «Улыбайся, Гавр, сука, улыбайся и не смотри в глаза этим грёбанным арийцам! Не переломишься, глядишь, и не грохнут раньше времени этих идиотов. Вот же б… Мёртвым уже всё равно, а у живых есть надежда и шанс. Может, ещё поумнеют…»
Казалось, что прошла целая вечность. Весь мир сузился до чёрных дыр винтовочных стволов. Вдруг сквозь пелену сознания и какофонию посторонних звуков прорезалось:
— Ха! Кляун, руссишь кляун! Гут, кляун! — солдаты скалились, опустив стволы винтовок, а передний даже изобразил хлопки ладонями. Вдруг он резко замер, направил палец на всё ещё сидящего в грязи солдата, — руссишь швайн, пуф-пуф, арбайт фюр дас Райх! Гут арбайт! — и снова засмеялся. Полез рукой в карман и, вытащив оттуда прямоугольную бумажную пачку, бросил мне. Пришлось ловить на лету, чтобы не упала, встал на колено в грязь, — гут! — осклабился немец и махнул своим товарищам. Охранники вернулись к своему посту у ворот. Я медленно выдохнул сквозь сведённые судорогой челюсти.
Мельком взглянул на подачку. «Zigaretten», — гласила надпись на пачке. А что? Универсальная валюта войны.
Я обернулся к так и ни слова не сказавшим зачинщикам.
— Ну что, славяне, — подмигнул я товарищам бесноватого, — теперь вы мне должны. Трое за мной, трупы таскать. Сами выбирайте, кто пойдёт. Да останьтесь кто-нибудь с убогим, видать, от голода совсем крыша поехала. Вот сигареты. Приберите. Неизвестно сколько здесь пробудем, попробуйте у местных что-нибудь из еды выменять. Да аккуратнее, чтоб эти, — я кивнул на охранников, — не приметили. Всё одно им за всем периметром не уследить.
И пошлёпал на выход, не оборачиваясь. Охрана выпустила нашу бригаду без каких-либо проволочек. Лишь давешний немец не утерпел
