Жизнь Шарлотты Бронте - Элизабет Гаскелл
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Число учениц в этой школе в годы пребывания здесь мисс Бронте менялось от семи до десяти. Для такого количества не нужен был весь дом, и потому третий этаж пустовал, если не считать поверья о некой леди, шуршанье шелкового платья которой можно услышать, тихонько остановившись на лестничной площадке второго этажа.
Любящая материнская душа мисс Вулер и небольшое количество учениц придавали этому сообществу характер скорее семьи, чем школы. Кроме того, учительница, как и многие ее ученицы, была уроженкой здешних мест. Возможно, что Шарлотта, приехавшая из Хауорта, жила дальше всех от школы. Дом ее соученицы Э. находился в пяти милях64, а две другие подруги (изображенные под именами Розы и Джесси Йорк в «Шерли») жили еще ближе65. Две или три девочки приехали из Хаддерсфилда, одна или две из Лидса.
Теперь я обращусь к выпискам из письма, любезно присланного мне Мэри, одной из этих подруг детства мисс Бронте. Выразительное и наглядное, это письмо дает представление о том, что происходило в Роу-Хеде при первом появлении здесь Шарлотты 19 января 1831 года.
Впервые я увидела ее, когда она выходила из закрытой кареты. Одета Шарлотта была весьма старомодно и казалась совсем замерзшей и несчастной. Она приехала учиться в школу мисс Вулер. Когда Шарлотта появилась в классе, она переоделась, но и это, другое, платье было таким же старым. Девочка выглядела маленькой старушкой и была так близорука, что казалось, будто она постоянно что-то ищет, наклоняясь к вещам. По характеру она была робкой и нервной, а говорила с сильным ирландским акцентом. Когда ей давали книгу, она склоняла к ней голову так, что чуть ли не касалась страниц носом. Ей приказывали выпрямиться, и она поднимала голову, продолжая по-прежнему держать книгу у самого носа, и окружающие не могли удержаться от смеха.
Таково было первое впечатление, которое Шарлотта произвела на девочку, впоследствии ставшую ее близкой подругой. Другая бывшая ученица вспоминает, как Шарлотта в свой первый день пребывания в школе стояла у окна классной комнаты, глядя на заснеженный пейзаж, и плакала, в то время как другие весело играли. Э. была моложе Шарлотты, и ее нежное сердце тронуло положение, в котором оказалась эта странно одетая и странно выглядевшая девочка тем зимним утром, когда она «рыдала от тоски по дому» в новом месте, среди незнакомых людей. Слишком явные проявления доброты напугали бы маленькую дикарку из Хауорта, но Э. (чьи черты приобретет Каролина Хелстоун в «Шерли») сумела завоевать ее доверие и деликатно выразить сочувствие.
Вновь обращусь к письму, которое прислала мне Мэри: «Мы считали, что она совсем невежественна, поскольку ей никогда не приходилось учить грамматику и в очень малой степени географию».
Это мнение о невежественности Шарлотты разделяли и другие ее соученицы. Однако мисс Вулер была дамой весьма умной и в то же время деликатной и добросердечной: доказательством этого служит ее обращение с Шарлоттой. Девочка была весьма начитанна, но не получила систематических знаний. Мисс Вулер отвела ее в сторонку и сказала, что, по-видимому, ей придется некоторое время поучиться в младшем (втором) классе, пока она не догонит своих сверстниц по грамматике и другим предметам. Бедную Шарлотту это известие расстроило до слез. Тогда доброе сердце мисс Вулер смягчилось, и она мудро рассудила, что такую девочку лучше поместить в старший (первый) класс, одновременно давая ей отдельные уроки по тем предметам, где ее знания были слабы.
Она приводила нас в замешательство, демонстрируя знания, далеко выходившие за пределы нашего кругозора. Шарлотта узнавала стихотворные отрывки, которые мы заучивали наизусть, могла с ходу назвать их авторов и поэмы, из которых они были взяты, а иногда могла прочитать несколько идущих дальше страниц и пересказать нам сюжет. У нее была манера писать печатными буквами: она объясняла это тем, что издавала дома рукописный журнал. Он выходил раз в месяц, и его издатели желали, чтобы он как можно больше походил на настоящий. Шарлотта пересказала нам один рассказ, помещенный там. У журнала не было никаких читателей или авторов, за исключением ее самой, ее брата и двух сестер. Шарлотта обещала мне показать номера этого журнала, но потом взяла свои слова обратно, и мне так и не удалось ее переубедить. В часы, отведенные для игр, она сидела или стояла на одном месте с книгой. Однажды мы с подругами заставили ее поучаствовать в игре в мяч на стороне нашей команды. Шарлотта отказывалась, ссылаясь на то, что она никогда в это не играла и не знает, как это делается. Мы уговорили ее попробовать, и вскоре поняли, что она не видит, куда летит мяч, и оставили ее в покое. Шарлотта уступала нашим усилиям вовлечь ее в игры, однако к самим играм относилась безразлично и всегда была готова их бросить. Она предпочитала просто стоять под сенью деревьев рядом с площадкой для игр и пыталась объяснить нам, как приятна тень, когда солнце появляется в просветах облаков. Нам же эти радости были недоступны. По ее словам, в Кован-Бридж она любила стоять возле ручья, на большом камне, и созерцать течение воды. На это я сказала, что не лучше ли было заняться там ловлей рыбы? Шарлотта отвечала, что у нее никогда не возникало подобного желания. Физически она была совсем слабенькая. Я не помню, чтобы она ела в школе пищу животного происхождения. Как-то раз я заметила ей, что она совсем некрасива. Однако спустя несколько лет извинилась за подобную грубость. Ответ Шарлотты был таков: «Ты сделала мне добро своими словами, и не надо раскаиваться». Зато она рисовала быстрее и лучше всех и знала все о прославленных картинах и художниках. Если Шарлотте попадалась картина или гравюра, она принималась тщательно ее рассматривать: подносила очень близко к глазам и вглядывалась долго и пристально, а мы спрашивали, что она там видит? Видела она очень многое и прекрасно разъясняла увиденное. Шарлотта пробудила во мне интерес к поэзии и рисованию, и я приобрела привычку, оставшуюся до сих пор, – мысленно сверяться с ее мнением во всех вопросах искусства, хотя и не только в них. Описывая ей определенные вещи, я начинаю припоминать то, что, казалось бы, совсем забыла.
Чтобы дать читателю почувствовать всю силу последних слов и показать, какое живое впечатление производила мисс Бронте на тех, кто был способен ее оценить, следует упомянуть, что постоянно ссылающаяся на мнение Шарлотты автор этого письма, датированного 18 января 1856 года, не видела свою подругу одиннадцать лет и провела эти годы на другом континенте, в совершенно иных условиях, можно сказать, среди антиподов.
Мы были захвачены интересом к политике, что неудивительно для 1832 года. Шарлотта помнила фамилии членов двух кабинетов министров – и того, что ушел в отставку, и того, что пришел на его место и провел «Билль реформы»66. Она боготворила герцога Веллингтона, но про сэра Роберта Пиля говорила, что он не заслуживает доверия, поскольку не верит в принципы, как другие, а действует из соображений практической выгоды. Я разделяла взгляды крайних радикалов и потому отвечала: «Да как кто-либо из них вообще может доверять другому? Они же все негодяи!» Затем она принималась воздавать хвалы герцогу Веллингтону, описывая его деяния. Здесь мне нечего было возразить, поскольку я мало что о нем знала. Шарлотта признавалась, что стала интересоваться политикой уже в возрасте пяти лет. Свое мнение она формулировала не столько на основе суждений отца, сколько черпая сведения из газет и других изданий, которые он читал.
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});