XX век как жизнь. Воспоминания - Александр Бовин
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Обложился бумагами. Чем больше читал, тем больше сомнений вызывала идея Живкова. За поверхностью официальной жизни, где каждое упоминание Советского Союза или Хрущева вызывало бурные аплодисменты, проступала другая жизнь. Общественное мнение Болгарии не было готово к переделу суверенитета в пользу Москвы. Скорее всего, пленум ЦК БКП поддержит «сближение». Но и в партии, и в стране начнет расти внутреннее напряжение, действующее на разрыв, а не на сближение.
Меня смущало и то, что Советский Союз вряд ли был готов переварить – и экономически, и политически – слишком приблизившуюся к нему Болгарию. Конъюнктурные, временные тактические плюсы перекрывались весомыми стратегическими минусами.
Со своими сомнениями отправился к Андропову. Оказалось, он и без моей помощи пришел к таким же выводам. Только говорил более жестко и определенно, ибо знал обстановку гораздо лучше меня. Сели и стали работать в четыре руки. Рассмотрели два варианта. Сказать «да», но всяческими оговорками превратить его в практическое «нет». Или сказать «нет», но при помощи словесных кружев создать впечатление «да». Выбрали второй вариант. Хоть и более трудный, но зато более честный.
Далее предстояло самое трудное – переубедить Хрущева. На эту амбразуру должен был ложиться Андропов. Еще и еще раз перебрали все аргументы…
Разговор с Хрущевым продолжался часа два. Я весь извелся у своей вертушки. Наконец – звонок. Порядок! Спускаюсь к Андропову (с четвертого этажа на третий). Подходит Б.Н. Пономарев (он был нашим тайным союзником). Разбор операции…
В апреле 1964 года еще одно боевое крещение. Я первый раз оказался за границей. Хрущев отправился в Венгрию с официальным визитом. Хрущева сопровождал Андропов. Я сопровождал Андропова.
К визиту готовились тщательно и с некоторой тревогой. Все-таки с осени 1956 года прошло не так уж много времени. Правда, Янош Кадар уверял, что все будет в порядке. Но поступали и иные сведения. Андропов нервничал.
Все оказалось лучше, чем можно было предположить. Не говорю о переговорах – тут, в павильоне, поскольку все было решено заранее, происходил скучный, чинный обмен монологами. Но на пленэре протокол трещал по всем швам. Ликующие, восторженные толпы. Хрущев был в форме, в ударе. С интересом осматривал все, что показывали. Вникал. Давал советы. Напрягая охрану, общался с массами. Произносил зажигательные речи, импровизировал. Соблазняя венгров обилием гуляша, предрекал скорое социалистическое будущее.
Размещалась делегация в правительственной резиденции на окраине Будапешта. Почти горы, покрытые лесом. Вечером после всех мероприятий возвращались туда. Начальство отправлялось спать. А внизу сверкал разными огнями огромный город. Спать не хотелось. Машина есть, переводчик есть. Иду к Андропову.
– Можно съездить в город?
– Куда хочешь. Только учти, с утра и в любой момент – готовность номер один.
Вожделенная свобода провела меня по нескольким ночным клубам. Как подчеркивали венгры, «только эротика, без порнографии». Но для человека, первый раз покинувшего пределы первой страны социализма, эта разница была несущественной.
Утром Андропов внимательно посмотрел на меня, но проверку на готовность не устроил. Впрочем, я был готов…
Кстати, Андропов – ведь для него Будапешт был почти родной город – и сам был бы не против чуть-чуть размяться. Уговаривал Громыко посетить знаменитый ресторан «Матиаш пинце». Но министр ушел в глухую оборону. Я же воспользовался наводкой. И не пожалел. С тех пор каждый раз, когда мне приходилось бывать в Будапеште, я не проходил мимо этого заведения. Обилие туристов с годами испортило венгерскую кухню: стали класть меньше перца.
Возвращались, как и приехали, поездом. Пока ехали по Венгрии, вдоль всей трассы стояли вооруженные солдаты, как телеграфные столбы – через каждые 50 метров. У начальства – свои вагоны и свои заботы. А мы, челядь разных категорий, ехали с песнями…
Интересная деталь. Визиты в «братские» страны сопровождались щедрыми дарами. Свои подарки привозили гости. Вовсю старались и хозяева. Высшим чинам полагался эксклюзив. Хрущеву, например, преподнесли белую лошадь (или – трех лошадей? Не помню уже). Остальным – великолепные чайные сервизы. Тоже все «в порядке положенности». У меня низший чин – сервиз на 6 кувертов. Если я экстраполирую правильно, Андропову должны были дать на 48 кувертов. Из этого сервиза у нас дома до сих пор сохранилось одно блюдце с птичками и цветочками. «Блюдце имени товарища Кадара» называется.
Лето 1964 года. Приближалось столетие Первого интернационала. Международная конференция будет в Берлине. Докладчиком от КПСС утвердили Андропова. А раз есть докладчик, нужен доклад. Жребий падает на меня. Срок – месяц. Уезжаю на дачу Горького. Там над очередной бумагой трудятся консультанты из «братского» отдела. Вливаюсь в здоровый коллектив.
Даю необходимое пояснение.
Начальство считало – и считало правильно, что работа над серьезным документом требует отстраненности от текущей служебной суеты и семейного быта. Поэтому за городом было несколько хозяйств, где можно было уединиться и сосредоточиться. Нечто вроде комфортабельных гостиниц. Компьютеров тогда не было. Вместо них – машинистки и стенографистки. Харч казенный. Выпивка – за свой счет. Два раза в неделю кино. Заказывать можно любые картины, лишь бы они были в Союзе. Вокруг – природа. Домой – по субботам и воскресеньям. И то не всегда.
Дача Горького. Та самая, где умер А.М. Горький. По Рублевско-Успенскому шоссе. Горки-10. Ампиристый особняк в два этажа. Бильярд. Зал для кино. Огромный заросший парк с малиной и грибами. Крутой спуск к Москве-реке. Небольшая купальня. Иногда, если верить легендам, дачу использовало партийное начальство для беспартийных забав. Потом ее надолго захватили консультанты.
Ближняя дача, или Волынское-1. На этой даче умер И.В. Сталин. Мрачное, угрюмое строение. Рядом – «домик Светланы» и баня с бильярдной. Небольшой пруд. Ухоженный участок. Лес без подлеска (чтобы далеко видно было). Ограждение в два ряда с колючей проволокой.
Поначалу собирались сделать музей, но не собрались… Иногда принимали важных гостей. Иногда там проходили съезды и пленумы нелегальных компартий.
Когда появились консультанты, еще сохранялись следы пребывания Сталина. Например, в зале, где проходили многочасовые застолья и заседало политбюро, на потолке над столом темными точками был обозначен эллипс рассеяния. На стол ставили бутылку шампанского. Открывали. Если пробка не долетала до потолка – брак, в сторону бутылку. Если долетала – шла в дело, а на потолке оставалась отметина. Или еще. Стены в том же зале были обшиты деревянными панелями. И по всему периметру на высоте примерно полутора метров дырочки от гвоздей. Сталин любил вырезать картинки из «Огонька» и прибивал их гвоздями к стене. Менял время от времени. Вдоль стены стояли тумбочки с молотками и гвоздями. При нас тумбочки сохранились, но уже без молотков и гвоздей.
В нескольких комнатах были камины. Дровишки в них лежали. Сестра-хозяйка утверждала, что Иосиф Виссарионович лично колол. Идя по пути, указанному XX съездом, дрова мы сожгли.
Недалеко – Волынское-2. В сталинские времена там были маршальские дачи. Потом их снесли и поставили современные дома. Работать было удобно. Хотя атмосферы не хватало.
Иногда нас размещали в Серебряном Бору, реже – в Ново-Огареве. С Брежневым работали в Завидове. Детали – попозже.
С Интернационалом я справился в положенный срок. Андропов проект принял. Показал Суслову и Пономареву. Кряхтя, учел их замечания.
Отправились в Берлин. В делегацию входил академик П.Н. Поспелов. Справились и с его замечаниями. Где-то после Варшавы Андропов спохватился: надо бы Хрущева процитировать. Поспелов – двумя руками. Я промолчал.
Берлин произвел угнетающее впечатление. Весь центр еще в развалинах. Задымленные руины. Вечером – мрачно, темно. Магазины побогаче московских, но не очень. Для гражданина оккупирующей державы зональные границы не существовали. Прошел через «Чек-пойнт Чарли» и первый раз в жизни оказался в капиталистическом мире. Тут все светилось, сверкало, вертелось. И никто не думал о 100-летии Первого интернационала.
Первым на конференции должен выступать Вальтер Ульбрихт, за ним – Андропов. Сижу рядом с Поспеловым в зале. Вдруг получаю записку: «Где цитата?!» Поднимаю голову, вижу физиономию Андропова и понимаю, что цитата должна быть. Прошу товарища из посольства срочно привезти мне пару томов Хрущева. Привозят. Нахожу на выбор две подходящие цитаты, вживляю их в текст и передаю Андропову в президиум.
Вечером получаю заслуженный втык.
Однако история с цитатой продолжалась. Доклад Андропова должен был печататься в «Коммунисте». Я получаю сверку с цитатой, а Хрущев уже в отставке. Конечно, надо было потребовать новую сверку, без Хрущева. Но мелочность взяла верх, и я дал Андропову то, что он говорил. Так сказать, фига в кармане. Андропов полистал сверку, взял карандаш и вычеркнул цитату. Посмотрел на меня:
