Пустая лодка. Беседы по высказываниям Чжуан Цзы - Бхагаван Раджниш

Жизнь — это органичное единение. Вы не можете заменить растение, поскольку каждое растение уникально, вы не сможете найти другое точно такое же, это невозможно. Жизнь обладает свойством уникальности. Даже маленький камешек уникален — вы можете обойти весь мир в поисках такого же, но отыскать его вы не в силах. Чем вы можете его замените? В этом отличие органичного единения от механического. Механическое единение состоит из частей; части заменимы, они не уникальны. Органичное единение состоит их целого, а не из частей. Части на самом деле — не части, они не отделимы от целого — они едины с ним, они уникальны, их нельзя заменить.

Когда вы становитесь чутки к внутреннему свету вашей глубинной сути, внезапно вы начинаете ощущать себя не островом, но — обширным континентом, бескрайним континентом. Не существует границ, отделяющих вас от него. Все границы фальшивы, они — плод воображения. Все эти границы — в вашем уме; существование, реальность — безграничны.

Тогда кто же может быть посторонним, кто же может быть чужим? Когда вы наступаете на кого-нибудь, это тоже вы, вы наступили на свою собственную ногу. Не нужно извинений, не нужно объяснений. Никого больше нет, вы один. И тогда жизнь ваша становится настоящей, подлинной, спонтанной; тогда она не формальна, тогда вы не ограничены никакими рамками. Вы пришли к познанию окончательного, высшего закона. Никаких правил больше не нужно. Вы сами стали законом — теперь незачем помнить правила.

Величайшая вежливость

свободна от всякой формальности.

Наблюдали вы за вежливыми людьми? Трудно найти людей более эгоистичных, чем они. Присмотритесь к вежливому человеку, к одному тому, как он стоит, как он разговаривает, как он выглядит, ходит; ему удалось добиться того, чтобы внешне все выглядело вежливо и прилично, но внутри правит эгоизм.

Посмотрите на так называемых «скромных людей». Они твердят, что они — никто, но, когда они говорят это, загляните им в глаза — там вы обнаружите притязающее эго. Это очень хитрое эго, потому что, когда вы утверждаете: «Я кто-то», — то все будут против вас, и всякий будет пытаться поставить вас на место. Если вы говорите: «Я никто», — то все на вашей стороне, никто не станет вам препятствовать.

Вежливые люди очень хитры, умны. Они знают, что сказать, что сделать, и благодаря этому им удается эксплуатировать вас. Если заявить: «Я кто-то», — то в любом человеке это вызывает чувство протеста. Так возникает конфликт, потому что каждый понимает, что сказавший это — эгоист. И эксплуатировать людей потом будет нелегко, поскольку все настроены против вас. Но если вы говорите: «Я никто, я лишь пыль под вашими ногами», — тогда двери открываются, и вы можете эксплуатировать. Весь этикет, культура, воспитанность, все правила хорошего тона — это разновидность искусной хитрости, а сами вы занимаетесь эксплуатацией.

Величайшая вежливость

свободна от всякой формальности.

Как-то раз Конфуцию довелось придти повидать Лао Цзы, мастера Чжуан Цзы. А Конфуций был воплощением официальной вежливости. Он был величайшим формалистом в мире, мир никогда не знал такого великого формалиста. Он целиком состоял из манер, официальности, культурности и этикета. И он явился повидать Чжуан Цзы, свою полную противоположность.

Конфуций был очень стар, Лао Цзы был менее стар. Формальность, вежливость заключалась в том, что, когда Конфуций вошел, Лао Цзы должен был бы встать, чтобы встретить его. Но тот остался сидеть. Конфуций не мог поверить, что такой великий мастер, известный по всей стране своею скромностью, может быть столь невежлив. Он даже не сдержался, чтобы не упомянуть об этом.

«Это нехорошо, — сразу же воскликнул он. — Я старше тебя».

Лао Цзы громко расхохотался и возразил: «Никого нет старше меня. Я существовал еще до появления всего. Конфуций, мы одного возраста, все в мире одного и того же возраста. Мы существуем вечно, так что не таскай ты это бремя преклонного возраста, садись».

Конфуций намеревался задать несколько вопросов. «Как должен поступать религиозный человек?» — спросил он.

"Когда появляется «как», религии больше нет, — ответил Лао Цзы. — «Как» — это не вопрос для религиозного человека. Это «как» указывает не на то, что ты религиозен, но на то, что ты хочешь выглядеть религиозным — вот почему ты спрашиваешь «как».

Спрашивает ли влюбленный, как ему любить? Он любит! И в самом деле, лишь спустя какое-то время понимаешь, что влюблен. Бывает и так, что лишь уже когда любовь ушла, человек осознает, что он любил. Любящий просто любит. Так получается. Это случается, а не делается".

Что бы Конфуций ни спрашивал, Лао Цзы и на это отвечал так же, и Конфуция обуяло сильнейшее беспокойство: «Этот человек опасен!»

Когда он возвратился, ученики спросили его: «Ну и как, что за человек этот Лао Цзы?»

«Не подходите к нему, — сказал Конфуций. — Вы, может, и видели опасных змей, но ничто не идет в сравнение с этим человеком. Вы, возможно, и слышали о свирепых львах, так они ничто перед ним. Этот человек похож на дракона, который разгуливает по земле, может плавать в море, может отправиться на самый край неба — он очень опасен. Он не для нас, маленьких людей, мы слишком малы. Он опасен, безграничен, как бездна. Не подходите к нему, а то у вас закружится голова и вы можете сорваться в нее. Даже я ощутил головокружение. И я так и не смог понять, что он говорил, он за пределами понимания».

Да, если вы попытаетесь понять его формально, то Лао Цзы не останется ничего другого, как быть за пределами понимания; в противном же случае он прост. Но для Конфуция он оказался трудным, почти невозможным для понимания, потому что тот воспринимает мир через форму, а Лао Цзы не имеет ни формы, ни формальности. Безымянный, бесформенный, он живет в бесконечности.

Величайшая вежливость

свободна от всякой формальности.

Лао Цзы сидит, Конфуций ожидает, что тот поднимется… Кто из них действительно вежлив? Уверенность Конфуция в том, что Лао Цзы встанет и приветствует и примет его, поскольку Конфуций старше, — это всего лишь проявление эгоизма. Теперь эгоизм принял форму возраста, старшинства.

Но Конфуций не способен был заглянуть в глаза Лао Цзы, а Лао Цзы был прав. «Мы одного возраста, — говорил он. — В действительности мы — это одно и тоже. Та же самая жизнь, что протекает в тебе, протекает и во мне. Ты не превыше меня, я не превыше тебя. Вопроса о том, кто выше, а кто ниже, просто не существует, так же как не существует и вопроса о том, кто из нас старше. Нет такой проблемы, мы едины».

Если бы Конфуций мог взглянуть в глаза Лао Цзы, то он увидел бы, что глаза те были божественны. Но человек, чьи собственные глаза заполнены законами, правилами, уставами, формальностями — практически слеп, он не может видеть.

Безукоризненное поведение не отягощено заботами.

Вы ведете себя хорошо, разумно, потому что на вас лежат обязанности. Вы поступаете правильно, обдуманно, потому что у вас масса забот.

Совсем недавно ко мне пришел человек. «Я хотел бы вырваться из всего этого, — сказал он, — я хотел бы стать саньясином, но у меня семья; дети мои учатся в колледже, и на мне лежит огромная ответственность за них».

Он обременен. У него есть обязанности, которые надо выполнять, но любви у него нет. Обязанность — это забота, бремя; она мыслится в терминах того, что должно быть сделано, потому что этого от вас ожидают, потому что: «Что же скажут люди, если я брошу?» Кто думает о том, что скажут люди? Эго. Отсюда: «Что скажут люди? Сперва позвольте мне исполнить мои обязанности».

Я никогда никому не советую ничего бросать, я никогда никому не советую ни от чего отрекаться, но я настаиваю на том, что не стоит поддерживать отношения по обязанности — потому что тогда все отношения безобразны. Поддерживать отношения стоит из любви. Тогда этот человек не сказал бы: «На мне лежат обязанности, которые надо исполнять». Он сказал бы: «Я не могу придти прямо сейчас. У меня подрастают детишки, я люблю их, и я счастлив, трудясь для них».

И тогда это стало бы счастьем. Сейчас это не счастье, сейчас это — ноша, бремя. Когда вы несете ваш крест, когда вы обращаете в тягость даже вашу любовь, вы не можете быть счастливы. И если вы превратили вашу любовь в бремя, то ваша медитация тоже станет обязанностью, она начнет тяготить вас. «Все из-за этого гуру, этого мастера, — заявите вы тогда, — я попался на его удочку, и теперь мне приходится тратить время на эти медитации». Медитация не будет исходить от вас, от вас всего, от вашей целостности; она не будет переполнением.

О чем же вам беспокоиться? Если существует любовь, то, где бы вы ни были, ноши, бремени — нет, вас ничто не тяготит. И, если вы любите ваших ребятишек, то, даже если вы покидаете их, они поймут. А если вы не любите ваших детей, но вы продолжаете служить им, то они тоже поймут; и они будут знать, что все это — просто фальшь.