Спи спокойно, дорогой товарищ. Записки анестезиолога - Александр Чернов

Впрочем, поначалу все складывалось не так уж и плохо.

Профессор, читавший лекции, оказался человеком аккуратным и все три дня приезжал ровно к девяти утра. К двенадцати теоретическая часть заканчивалась и слушателям раздавались тестовые бланки, на заполнение которых уходило минут двадцать. Таким образом, Александр освобождался на два часа раньше, чем в рутинный трудовой будень. Лишь на третий, заключительный, день цикла дотошный кафедрал вздумал устроить практический экзамен по интубации манекена младенца. Александр спокойно вызвался в числе первых, уверенно провел манипуляцию, ввел трубку в четко очерченное отверстие. Но ложка дегтя не заставила себя ждать. Он «ошибся дыркой», введя трубку в отверстие пищевода, а не трахеи. И это он, на счету которого, по его же собственным скромным подсчетам, была по меньшей мере тысяча интубаций взрослых пациентов и полсотни манипуляций с «настоящими» живыми младенцами. А тут с какой-то куклой, и такой казус. Но окончательно настроение у него испортилось, когда, вынужденный в течение бесконечно долгих трех минут стоять перед всем залом с извиняющейся полуулыбкой, он параллельно должен был изображать внимательную заинтересованность словами профессора, подробно и, казалось, с некоторым ехидством объяснявшего суть ошибки. Напряженная поза Александра и раздосадованный взгляд настолько выдавали внутреннюю напряженность, что стоявшая рядом ассистентка кафедрала утешительно шепнула:

— Не расстраивайтесь вы так. На манекенах очень часто не получается.

Но ущемленная профессиональная гордость напоминала о себе весь день.

К утру неприятный осадок растворился, и Александр явился на работу в умеренно боевом настроении. Но мелкие пакости судьбы и не думали заканчиваться.

Исаак Данилович, выслушав отчет дежурантов, спросил «молодых» о прошедших курсах. Но «старики» слушали скудный на инциденты рассказ без особой заинтересованности, а когда все получили привезенные «экскурсантами» сертификаты о прохождении цикла, тема и вовсе сникла.

— Скучновато вы, ребятки, трехдневку провели. Другое дело мы. В понедельник ошпаренного младенца привезли. Мамочка, видите ли, утренний чаек себе заваривала, а ребеночка, чтоб под присмотром был, на кухонный стол рядышком положила. Он, простачок, ножкой чайник с заваркой себе на пузо и бахнул. Итог — тридцать процентов поверхности тела ожог первой степени, десять процентов — второй. Пришлось реанимобиль из детской областной вызывать. Во вторник дядя Боря нас с Колей потрепал неслабо. Больная после эндопротезирования [2] на четвертые сутки коллапс с остановкой дыхания выдала. Полдня из травматологии не вылезали. Сотни единиц гормонов и пару баллонов кислорода на нее извели. Думали, придется на трубу сажать и — к нам на искусственную вентиляцию. Но вроде попустило… Как она, Коль, ты с утра уже наведывался?

Сидевший в кресле Николай неопределенно передернул широкими плечами:

— Слаба, ясное дело. Но дышит ровно. Над легкими чисто. Давление без стимуляторов держит… Боря бушует. Медленно, дескать, спасаем, — добавил он с легкой досадой.

— Ну это его нормальное состояние, — отмахнулся заведующий.

Борис Николаевич Шницкий, самая харизматичная личность среди врачей города, был известным далеко за его пределами травматологом. Великолепный диагност и ортопед-практик, снискавший любовь и уважение многих пациентов, в общении с коллегами и подчиненными часто проявлял себя человеком жестким и раздражительным.

— Да, подходим к самому интересному, — продолжил Эндяшев. — Санька. Чем ты Драгунковых обидел?

Александр, расслабленно откинувшийся на спинку дивана, встрепенулся от неожиданного вопроса:

— Обидел? Я, кроме дочери, никого из них в глаза не видел. Она изо дня в день, пока ее мамочка у нас лежала, большими списками медикаментов возмущалась. Да и еще пару раз звонили, родственниками представлялись, требовали сообщить диагноз и прогноз для жизни. Я вежливо отвечал, что по телефону мы подобных справок не даем. А что, жалоба?

— Ну жалобой в классическом смысле это назвать сложно. Вчера утром под дверью отделения объявилось трое мордоворотов. Все слегка подшофе, на понтах. В общем, как конкретным пацанам и полагается. Сначала они о тебе спрашивали, фамилию называли, интересовались, работает ли. А когда узнали, что отсутствуешь, меня потребовали. Вот самый рослый из них мне коряво и объяснил, что он имеет честь быть внуком Драгунковой. От матери узнал, что любимую бабушку здесь плохо лечат, хамят постоянно, деньги на ненужные лекарства сбивают. Поэтому он и его верные друзья решили восстановить справедливость и разобраться с оборзевшим лечащим врачом, то бишь с тобой. Я ребятам вежливо объяснил, что у старушки, благодаря, в первую очередь, твоим стараниям, острый период миновал, и что она накануне переведена для дальнейшего лечения в травматологическое отделение. Ты же в данное время откомандирован на курсы. — Заведующий откашлялся, слегка утомленный длинным монологом. — Но внучок уперто допытывался, что за курсы такие и где находятся. Я честно ответил, что лекции проходят в соседней больнице, но по доброте душевной ребят предупредил, что там полон зал докторов. В общем, ушли пацаны ни с чем. Так что с тебя бутылка за отмазку, — закончил Исаак Данилович, улыбаясь. — Уж больно отмороженными они выглядели. На таких лучше не нарываться.

— Хорошо. Будем с вами дежурить, шоколадом угощу, — отшутился Александр.

Хотя смешно ему не было.

Дневная смена прошла по-будничному серо. Александр сегодня был дежурным реаниматологом. Дождавшись ухода коллег, он совершил беглый обход четырех пребывающих в стенах реанимационного отделения пациентов и, уединившись в ординаторской, решил часок вздремнуть. «Послеполуденный сон» был его выработавшейся с детсадовского возраста и, как неоднократно доказывала жизнь, очень полезной привычкой, от которой он по возможности старался не отказываться.

Дежурство — вещь непредсказуемая, сценарий начисто отсутствует. Поэтому регулярные решения Александра проводить послеобеденные затишья в объятиях Морфея с лихвой окупались приливами вечерней бодрости. А ведь именно сумерки, как известно всем опытным дежурантам, таят в себе опасность неприятных сюрпризов, требующих зачастую всенощного бдения.

Он, не раздеваясь, добросовестно улегся на широкий кожаный диван и прикрыл глаза, готовясь отдаться наплыву дремоты. Но сегодня планам на отдых не суждено было реализоваться. Вошедшая санитарка разрушила их известием, что его спрашивают трое молодых людей.

Не спеша потянувшись, Александр поднялся с удобного ложа. Он не был ни удивлен, ни взволнован. Их повторный визит вовсе не явился для него неожиданностью. Неприятные разговоры с недоброжелательно, порой агрессивно настроенными родственниками пациентов были для него не в новинку. «Очередные несколько минут хамства. Перетерпим…» Но волны утихшей с утра досады уже разыгрывались с новой силой.

Вестибюль между кардиологическим и реанимационным отделениями был настолько мал, что троица плотных молодчиков заняла большую его часть. А когда в него вышел тоже отнюдь не мелкий Александр, свободного пространства стало хватать лишь для открывания отделенческих дверей. Так что разговору предстояло происходить в истинно интимной обстановке.

— Добрый день. — Банальное приветствие, нейтральный тон, прямой взгляд. Вежливой полуулыбки Александр добавлять не стал.

— Ты Темнов? — Круглолицый крепыш лет двадцати от роду агрессивно уставился на врача и, не дожидаясь ответа, церемонно объявил: — Драгунковы мы. Поговорить нужно.

— Говорите, коль нужно. — Александр слегка повел ладонями, предоставляя собеседнику право начать.

— Мне мать и тетка на твой беспредел жаловались. Хамишь постоянно, трубку бросаешь, к бабке не пропускаешь. Ты чего творишь-то? — Амбал, насупившись, ждал ответа. Он был чуть ниже ростом, но заметно обгонял по обхвату плеч собеседника. Наметанный нюх Темнова запаха алкогольных стимуляторов не улавливал. И, судя по неподвижному, но весьма осмысленному взгляду маленьких карих глаз, подшофе внучок не был.

— Я действую согласно моим служебным инструкциям, молодой человек. — Тыкать парню он пока не стал, чтобы преждевременно не создавать иллюзии коротконогих отношений. Выканье же могли воспринять как мягкотелость. — Посещение больных в реанимационном отделении запрещено. К тому же однажды я дочь к бабушке все же впустил. Давать справки по телефону мы не имеем права, особенно сообщать диагноз неизвестным людям.

Выдавая внучку тираду стандартных фраз, он присматривался к его свите. Правый задний — рослый толстяк с обтянутым ношеной кожанкой брюшком — неподвижно стоял, лениво облокотившись о стену. Пару раз он, словно вспомнив, что находится на разборках, одаривал Александра угрюмым взглядом, но в основном разглядывал носки своих замызганных ботинок. Левый задний — лилипут тройки — был к тому же еще и самым юным ее участником. Впрочем, держался подросток на уровне, вытянувшись во всю длину более чем скромного роста.