У последней черты (СИ) - Ромов Дмитрий

— Здравствуйте, Леонид Ильич, — отважно говорю я. — Очень рад вас видеть.

Говорю не только отважно, но открыто и сердечно, поскольку действительно видеть его рад.

— Говорил… такое? — спрашивает он чуть-чуть поднимая брови и наклоняя голову.

Вижу, не хочет во мне разочаровываться и узнавать, что я ради своей выгоды имя его трепал.

— Говорил, — вздыхаю я и чуть виновато улыбаюсь. — Было дело.

— А… зачем? — хмурится он и испытующе смотрит в глаза. — Чего… добиться хотел?

— Да как сказать… Вроде как, последний аргумент. Взбешён был, а силёнок не хватало наподдать, ну и сказал. Знаете как дети говорят, мол я отцу пожалуюсь, и он тебе за меня всыплет по первое число.

— И кто ж… э-э-э… тебя так взбесил? — озадаченно спрашивает он и недоумённо поджимает губы.

— Мигуль, Леонид Ильич. Зашёл, нахрапистый, без уважения к закону, к товарищам и судьбе невинно осуждённого.

У Чурбанова глаза на лоб лезут. Он меня взглядом убить пытается, выжечь мозг, испепелить и развеять на атомы.

— Ты что… — качает головой Брежнев, и уже не допуская возражений, приказывает. — Объясни.

— Я, как свидетель, был у прокурора УзССР по поводу убийства трёх милиционеров. Мы там с помощником Юрия Михайловича и со следователем из Генеральной прокуратуры были.

Чурбанов делает «длань-чело» и уходит в зону прострации на дальние рубежи столовой, за спину тестя. Галина же, наоборот, подходит ближе и слушает с интересом.

— Я в прошлом году, почти девять месяцев назад, летал в командировку в Ташкент. Там была конференция текстильщиков и хлопкоробов, меня от города направляли. А встречал меня в аэропорту знакомый сослуживца моего отца, майор МВД Узбекистана. Он меня встретил, и повёз на своей личной машине в гостиницу.

Ильич внимательно слушает и кивает. Ну, ёлки, реально он на моего деда похож. В детстве я этого и не замечал даже, а вот на тебе. При ближайшем рассмотрении — просто братья. Думаю, на Ильича много кто похож — фронтовики, прошедшие войну, ответственные работники, привыкшие брать на себя ответственность, люди своего поколения, пережившие похожие повороты судьбы…

— Ну-ну… продолжай, — кивает он.

Я и рассказываю. Всё, как было. Кроме того, как меня поймали и отвезли к Нематулле, а потом заставили покупать наркоту. Это, я, естественно, опускаю, говорю, что скрылся в ночи. Но о том, что дал показания сотруднику КГБ сообщаю.

— А почему… не в прокуратуру?

— В милицию побоялся, потому что там этот убийца мог принять меры, а про прокуратуру не подумал, думал КГБ разберётся. А тут, видите, когда дело закрутилось целый генерал хотел из прокуратуры забрать невиновного. Зачем? Вот вопрос. А другой вопрос, кто вам сообщил о том что я ляпнул? Он и связан с Мигулём.

— Мне, — задумчиво и выделяя каждое слово движением головы, говорит Ильич, — сообщил Рашидов. А он от любого из тех, кто там был, мог узнать…

Мог, конечно, какой разговор. Я хмыкаю.

— Юра… ты где там? Ты почему э-э-э… мне этого всего не доложил?

— Так не закончили ещё, Леонид Ильич, — появляясь, отвечает Юра. — Работа идёт ещё.

— А ты… хоть сам знал об… этом?

— Так если бы не Юрий Михайлович, — встреваю я, — этот человек, честный милиционер, до сих пор бы сидел за решёткой.

— А Рашидов… знал?

— Мы его поставили в известность, — отвечает Чурбанов. — Он очень хорошо помогает расследованию.

Брежнев поворачивается ко мне.

— Взбесился… значит? И как нагайкой… значит… вытянул Мигуля моим именем?

«Нагайка» и «Мигуль» с мягким «г» — это прелесть какая-то.

— Ну, да… — развожу я руками. — Простите, больше не повторится.

— Как нагайкой… мнучок… — говорит он себе под нос и отходит к столу. — Леонидом Ильичом, как нагайкой вытянул. Юра, а почему он у тебя ещё без ордена?

Что орден, его как дадут, так и заберут, если что. Вы мне лучше парабеллум дайте наградной.

— Так представление написали уже, Леонид Ильич, дело ведь небыстрое. До съезда уже не успеем, наверное.

— Постарайтесь, — кивает он. — Постарайтесь.

Постарайтесь — это приказ.

— Какой, кстати? — интересуется генсек.

— Знак почёта.

— Правильно. Хорошо. Ну, давайте, Вика, распоряжайся. Обедать.

— Егор, — с некоторой долей восхищения качает головой Галя. — Я тебе поражаюсь. Как ты так успеваешь везде залезть и вляпаться? Как какое громкое дело, ты точно там.

— У меня, Галина Леонидовна, чуйка на резонансные дела. И потом, взгляните на мой безымянный палец. На ровном месте и то приключения.

Она заливается смехом.

— Что ещё за резонансные? Когда в обществе резонанс?

— Ну, да.

— А ты Медунова… откуда знаешь? — спрашивает генсек.

— Он очень нашей работой интересовался, — отвечаю я. — Приглашал меня на беседу, хочет, чтобы на Кубани у нас был образцово-показательный отряд. Говорит, что Краснодарский край — это гордость СССР.

— Молодец, — кивает он. — Правильно… говорит. Видишь, как хорошо. Если он… загорится, горы свернёт… вот посмотришь. Я его знаю.

— Да, Леонид Ильич, я очень рад его заинтересованности. Скоро поеду в Краснодар, ну и остальные города.

— Молодец, внук, — опять говорит он, посмеиваясь. — Если всё хорошо сделаешь, мы тебе ещё орден дадим. Вика… нужен нам ещё один… внук, что скажешь? Не простой… с орденами.

Виктория Петровна не понимает, о чём идёт речь и хранит молчание, только смотрит внимательно на меня и на своего мужа. Поочерёдно. Галя с Юрой улыбаются.

Обед проходит, можно сказать, по-домашнему, а потом внезапно наступает пора прощаться. Оказывается, сегодня никакого кинопросмотра не предполагается. Только обед и всё. Вождь не смотрит кино, когда до съезда партии остаётся меньше месяца.

— Ну что, внук… если надо будет кого… нагайкой вытянуть, так и быть, бей мной, но просто так… не надо, — генсек качает головой и грозит мне пальцем. — А то… что мне товарищи скажут? Вне… брачного внука нажил?

Он вдруг начинает смеяться:

— И Виктория… Петровна… тоже вопросы задавать начнёт. А это… похлеще народного… контроля будет.

— Ну… Леонид Ильич, простите. Не буду больше…

Я качаю головой.

— Да, больше можно и не говорить, — смеётся Галя. — И так уже все знают.

— Внук, твою мать, — напускается на меня Чурбанов, когда мы выходим из дому. — Ты с луны что ли упал? Зачем начал подробности рассказывать?

— Как зачем, Юрий Михайлович? Чтобы вашу победу провозгласить.

— Глашатаев нам только не хватало!

— Нам же, вам, вернее, ну и нам тоже, нужны политические дивиденды от этой победы? Кто у нас борец с коррупцией номер один? Андропов? Смеётесь что ли? Это неподкупный товарищ Чурбанов. Халат, кстати не берите.

— Какой халат? — раскрывает он глаза.

— Неважно, просто запомните. На всякий случай.

Халат окажется, если память не подводит, чуть ли не единственной уликой, приведшей его к сроку. В будущем. В моём прошлом.

— Тебя, Егор, понесло, я вижу. Знаешь статью товарища Сталина «Головокружение от успехов»? Ты давай, смотри, без перегибов на местах.

— Юра, ну поехали, что вы стоите, холодно! — нетерпеливо требует Галя.

— Юрий Михайлович, нужно по точкам решать уже, — говорю я. — Работа стоит.

— Ну, так решай, — немного раздражённо отвечает он. — Или что, я сам должен карты раздавать?

— Вы санкцию должны дать, чтобы всё завертелось. Не к шефу же вашему идти.

— Юра!

— Галя, садись в машину, мы сейчас, — кричит он ей.

Я натягиваю перчатки.

— Посмотрел бы я как ты к шефу моему зайдёшь, — усмехается он. — У него зуб на тебя.

— Юрий Михайлович, вы должны подтвердить, дать команду по цепи. За место это разные авторитеты бьются, а у Цвета нашего положение довольно шаткое, это не Абрам, светлая ему память. Поэтому без вашего слова ничего не пойдёт.

— А зачем ты такого руководителя предлагаешь? — злится он. — Для чего нам авторитет с шатким положением.