Дом с золотыми ставнями - Корреа Эстрада

И – жду, что будет.

Сеньора посмотрела на меня бешеными глазами, потом схватила со стола флакон с солью да как запустила им в стену! Потом туда же – цветочным вазоном, только осколки брызнули. Она бы, может, много чего перекидала; только я на такие дела была опытна еще с капризницей Эвелин, оставив церемонии, схватила ее за руки и усадила на диван. Сопротивляться она не могла, зато как начала ругаться! Я и от кучера такого не слышала. Лишь перебрав все мыслимые и немыслимые проклятия, успокоилась немного и заговорила ровным, усталым голосом:

– Я тут тоже раба. Все мы, белые женщины, рабыни здесь. Рабыни мужей, порядков, обычаев, законов. Меня в пятнадцать лет отдали за выгодного жениха – спросил меня кто-нибудь? Муж не пропускает ни одной юбки, ни одного борделя – что я с ним сделаю? Ничего. Сиди взаперти, в этих стенах, и без его позволения – никуда.

Муж развлекается, ему можно, а жена? Никак нельзя, не положено. Если бы я позволила себе хотя бы десятую, двадцатую долю того, что позволяет себе мой муж, меня смешали бы с грязью. Ты хоть понимаешь, чернушка, о чем я говорю?

– Я понимаю больше, чем вы думаете, сеньора.

– Да… И к тому же у нас нет детей. Это значит, что развода он сможет добиться, когда захочет. А ты… Что ты? Не одна, так другая. Правда, кажется, ты его зацепила крепко – из-за тебя одел всю дворню, учить тебя затеял… Что мне с тобой делать? Иди к себе, ничего тебе больше не будет. Не с тебя тут началось и закончится не тобой.

И я, конечно же, пятками назад и на кухню. Там уже шепчутся, и Ирма спрашивает:

– Что это у тебя щеки опухли?

Я ей отвечаю:

– Если бы ты оказалась сейчас на моем месте, у тебя бы и спина тоже опухла.

Саломе тоже стала расспрашивать: что и как, а я лишь рукой махнула. На сей раз, отделалась легко, а что-то еще будет?

И точно: когда хозяин вечером вернулся из Карденаса, у них поднялся скандал до небес, с шумом, грохотом и битьем тарелок. Из того, что мы разобрали, стало ясно:

"обалдуй" стоит на своем и уступать не собирается. Мало того: в тот же день подарил мне золотые серьги вместо медных, сам вставил их в уши и велел не снимать – и устроил так, чтобы жена это видела. Я смотрела, как она кусает губы, и думала: тут и до беды недалеко. Добрая-то она добрая, ангел, как говорит Саломе; но если в раж войдет, успеет голову снести, прежде чем опомнится.

Когда пришла вечером ее раздевать, смотрю – сидит туча тучей. Ах ты, беда моя…

Глядит на меня – на месте ли серьги. Но я, когда шла к ней наверх, сняла их и спрятала в карман. Она, конечно, это заметила.

– Если сеньор увидит, – говорит мне, – будет тебе.

– А если бы не сняла, – отвечаю ей, – от вас бы попало.

– За это не бойся, бить тебя я не велю. Разве только сгоряча, как сегодня. Но от нескольких пощечин еще никто не умирал.

И то правда. Я боялась не пощечин и даже не порки.

– Сеньора, правда, что вы предлагали мужу меня продать?

Она в ответ промолчала и лишь посмотрела куда-то в потолок.

– Сеньора, он вас очень обидел. Я понимаю, что вам надо от меня избавиться. Но если вы меня продадите… Если вы продадите меня, мне вовек не видать моего Грома.

Она помолчала еще и ответила:

– Успокойся. Сеньор, похоже, скорее продаст меня, чем тебя. А Факундо… хорошо, что напомнила: хоть чем-нибудь насолю моему законному негодяю.

Гром оказался легок на помине: в ту же ночь постучал в дощатую дверь. Молча курил свою трубку, сидя на лежаке, молча выслушивал все новости.

– Не опасно ли тебе искать расположения хозяйки? Ведь она должна тебя ненавидеть. К тому же сеньор имеет здесь куда больше власти и силы.

– Если мне держаться за расположение сеньора, дружок, о тебе придется думать забыть. А хозяйке нужно то же самое, что и мне – чтобы она осталась с мужем, а я с тобой. Она не отправила меня к столбу сразу – значит, может что-то понять.

А дон Фернандо, боюсь, из тех, кто ничего понимать не хочет.

– Потому ты и корчила дурочку с сеньорой? "Чирей ему в зад"?

– Это получилось не нарочно… Хотя, по правде, мне ее жаль. Сам Элегуа не скажет, что из этого выйдет.

На другой день хозяйка поехала в Карденас, захватив меня с собой. Прямиком коляска направилась к церкви, хотя был будний день. Падре был "премного рад видеть". "Крестить? Никаких затруднений, дочь моя!" Крестной матерью была сама донья Белен. Я повторно проходила знакомую процедуру со смиренным видом и без особой радости, не очень-то веря в ее пользу.

Но сеньора, видно, рассуждала иначе, была нервна и весела, верно, чувствовала себя заговорщицей. Дома носилась со мной как с писаной торбой. Затеяла еще раз перетряхнуть свой гардероб – "хочу одеть тебя по-своему", конечно, мужу назло.

Куда там: что ни заставит меня натянуть – все трещит по швам, все на пядь коротко. Только и подошло, что сборчатые панталоны, голубые, шелковые, и еще кое-какая мелочь самого широкого кроя. Потом вытащила ворох бус, серег, булавок, охорашивает меня, а у самой такая улыбка… Чем-то это напоминало первые дни у Эвелин Митчелл, только тут уж не та была забава.

– Что из этого всего у нас выйдет? – спрашиваю ее.

– Хуже не будет, – отвечает она.

– Это вам; а мне?

– Не бойся, не дам в обиду.

Да, думаю, если сможешь. А она между делом подсказывает, что нужно отвечать, если сеньор будет задавать вопросы, и в каждом слове сидит здоровенная шпилька.

Злее змеи обиженная жена! Попала я меж двух огней, не об этот, так об тот обжигаться придется. Так и сказала донье Белен:

– Все это для меня кончится поркой. Но оно так окончится для меня в любом случае. Сделаю так, как вы скажете: авось что-то сумеем вдвоем.

Битый час вертелась я в комнате сеньоры перед большим трюмо (а тетке она не велела заходить: хороший знак!). Зато как я вышла оттуда на кухню, там у всех глаза полезли на лоб. Кто поймет: вчера хозяйка мне рожу бьет, а сегодня увозит с собой на полдня, а потом запирается со мной в спальне и выпускает оттуда эдакую райскую птицу с павлиньим хвостом. Сеньора купила мне в Карденасе туфли на каблуках – самые высокие, какие нашла, так что я на них покачивалась, словно колокольня при сильном ветре. Новая юбка с шелковыми оборками, белая шелковая блуза с широченными рукавами, – на сеньоре она ниспадала складками, но на мне сидела, как обычная сорочка. Бархатный лиловый корсаж чуть не лопается на груди, хотя шнуровка на спине распущена полностью. В ушах позванивают золотые сережки от хозяина, и на шее – золотая крестильная ладанка с Мадонной на золотой цепочке рядом с бусами Ма Обдулии. И, конечно, пунцовая повязка на голове.

Эдаким-то фрегатом я вплываю с подносом в гостиную на первом этаже подавать кофе, с видом таким победоносным, словно я сама королева. Сеньора прячет глаза за веером, тетушка столбенеет, а у дона Фернандо открывается рот и глаза выпучиваются, как у рака.

– Сандра, – спросил он, – это кто тебя так вырядил?

– Сеньора, дай ей бог всего хорошего, – отвечаю я самым елейным голоском и вижу, что хозяин сбит с толку. – Ваша супруга, добрая душа, – она мне теперь крестная матушка, она и подарков мне надарила.

Бомба заложена, фитиль подожжен – вот что было, когда я ушла. Саломе уже стояла за портьерой – глаза у старухи сдавали, но слух оставался кошачий. Ну, а я прошмыгнула к ней и пристроилась сзади прямо с подносом в руках.

Первой взорвалась тетушка. Она кричала, что я колдунья, язычница, в бога верить не могу и крестилась из чистой корысти. Хозяйка на это сладким голосом отвечает, что, мол, негры – те же дети, благодать крещения их очищает и так далее; а такая умная, способная девушка не должна закоренеть в своем неверии.

– Мой супруг оценил по достоинству ее способности и велел учить грамоте. Знание без веры – коварная вещь, тетушка. Мы с Фернандо возьмем ее под свою опеку.

Видно было, что просилось на язык у тетушки, но старая чертовка умела к случаю промолчать. Однако сеньор встал из-за стола рывком и направился к выходу. Мы с Саломе улизнули к лестнице. Она меня спросила:

– Так вы сговорились его позлить?

Не успела досказать – он сам сзади, цап меня за локоть и поволок за собой.

Втолкнул в свой кабинет и спрашивает слово в слово то же самое:

– Вы что, сговорились меня позлить?

Я в ответ смеюсь так, что серьги дребезжат:

– Что вы, сеньор! Кто со мной сговариваться будет? Как сеньора приказала, так я и делаю.

– Ясно, плутовка, – говорит он, – но надо сказать, что ты просто чудо и тебе к лицу необыкновенно все, что бы ни надела…

Лезет заворачивать мне юбки – а там панталоны его жены.

Он отскочил с позеленевшими глазами и так выругался!

– Да, сеньор, – отвечаю я, – кто ж я еще есть?

– Я не про тебя, я про свою жену. Надо же додуматься, – нарядить негритянку в панталоны!

– А что? Все хозяйки дарят горничным старье.

– А то, что ты с обновками от нее заработаешь хорошую трепку от меня.

Я бросаю все смешки, упираю руки в бока и отвечаю нагло, что мне один черт, что мне хозяйка вчера уже устроила лупку и что от кого-нибудь все равно получать, и хорошо, если не от двоих сразу, а то и от троих.