Старшая сестра - Любовь Воронкова

Большие часы в столовой медленно пробили десять. Мать в ярко-фиолетовом платье с золотыми пуговицами и золотым поясом, завитая и надушённая, вошла в комнату. Тамара вскочила, но, взглянув на неё, снова забилась в угол дивана.

– Ты что? – спросила Антонина Андроновна.

– Ничего… – И вдруг спросила: – Мама, а что, если бы ты побыла дома немножко?.. Ещё рано…

Но мать, расстроенная исчезновением отца и озабоченная тем, как сидит её новое платье и не скажет ли кто, что жена главного инженера небогато одета, не обратила внимания на эти слова.

– Глупости, глупости, – сказала она, заглядывая в зеркало. – Ещё рано? Ничего. Я заеду к Петушковым… Запри дверь хорошенько и никому не открывай. Слышишь? Никому. Ирина сегодня не вернётся, а у нас есть ключ. Спокойной ночи, девочка. В буфете торт. Отрежь себе кусочек!

Тамара так и сделала. Заперла за матерью дверь, отрезала себе торта. Но что же делать дальше одной в пустой квартире в такой вечер, когда все люди веселятся?

«Твоя мама ничего не делает и никого не любит, вот и сидит одна!» – сказала ей как-то Зина. Может, и она, Тамара, тоже сидит одна потому, что не любит никого? Она – никого… И её – никто…

Ну и пусть! Тамара будет одна встречать Новый год! Она запустила радио на полную мощность, обошла все комнаты и всюду зажгла свет. Включила разноцветную сеть лампочек на ёлке, отчего ёлка зажглась серебром и блёстками… Хотела достать из буфета вина и хрустальный бокал, во оказалось, что вино и бокалы заперты. Тогда она налила в чайную чашку холодного чая. И, подойдя с этой чашкой к зеркалу, крикнула:

– С Новым годом, Тамара!

Странное отражение взглянуло на неё – растрёпанные волосы, скрутившийся в трубочку пионерский галстук, смятое платье. Тамара Белокурова, у которой сегодня нет ни матери, ни отца, – вот она какая!

Тамара поспешно убрала чашку, погасила огонь, выключила радио. Только разноцветные лампочки на ёлке оставила. И легла спать. Так она встретила Новый год, В этот вечер она особенно остро поняла, что такое остаться одной, когда у тебя нет друзей и когда никто не ждёт и не зовёт тебя…

ПЕРЕМЕНЫ

Прошли, прошумели зимние каникулы. Школьницы наши веселились как могли. Многие побывали в Колонном зале Дома союзов на ёлке. Зина с ребятишками тоже ходила. И долго все трое рассказывали отцу, каких чудес они там нагляделись. Они видели ёлку ростом с большой дом, и ёлка эта не стояла неподвижно, а медленно кружилась и вся блестела. Они плясали там со Снегурочкой и с Котом в сапогах; у Кота были длинный хвост и красная шляпа с пером. Там был клоун, который играл на гармошке, дудел в дудку и в то же время стучал в медные тарелки… И там в кукольном театре бегала мышка. А всем ребятам раздавали золотые и серебряные шапочки. Антон свою шапочку уронил и сам же наступил на неё нечаянно. А Изюмка свою принесла – вот она!

Подруги собирались и толпой ходили на каток. То-то радость, то-то веселье мчаться под музыку по зеркальному льду, в котором сияют, словно в тёмной воде, отражения больших фонарей…

Ходили в кино. Побывали в кукольном театре. Ездили в Третьяковскую галерею.

Зина в Третьяковской галерее была первый раз. Да, пожалуй, и никто из девочек не бывал здесь раньше. Школьницы сбились в кучку, стараясь не отстать от Ирины Леонидовны и боясь потеряться в толпе. Экскурсовод вёл их из залы в залу, объяснял, кто написал эти картины, чем эти картины замечательны, рассказывал, как они были написаны… Зина жадно слушала, боясь проронить слово, старалась всё понять, всё запомнить; некоторые картины она радостно узнавала. Вот мишки – «Утро в сосновом лесу» Шишкина. А вот «Берёзовая роща» Куинджи – репродукция с этой картины висит у них в классе. Вот и репинские «Бурлаки» тянут тяжёлую баржу, вот и «Алёнушка» Васнецова – печальная девушка на камне у тёмной воды…

Царство картин, неведомое и прекрасное, встало перед Зиной, окружило и ошеломило её. Оттого, что хотелось всё увидеть и запомнить, заболела голова. Внимание притупилось. И Зина сердилась на себя за то, что начинает проходить мимо некоторых картин не глядя… Но дошли до картин Левитана, и Зина встрепенулась снова. Школьницы посмотрели их и пошли дальше. А Зина осталась. Она не заметила, как ушла экскурсия. Фатьма потянула её за руку, но она сказала: «Сейчас, сейчас», а сама всё стояла и глядела на неподвижную воду омута, на золото берёзок над синей водой, на первую весеннюю зелень… Девочки потом еле отыскали Зину, а она стояла перед этими картинами, как во сне.

– И что ты в них увидела? – небрежно сказала Тамара. – Тут даже и людей нету.

– Зина, а правда, почему ты тут стояла? – спросила её Маша Репкина. – Вот Иван Грозный убил сына – это да! А что туг стоять?

– Не знаю, – ответила Зина.

– Моей маме тоже, наверно, эти картины понравились бы, – сказала Фатьма. – Она очень любит деревья.

«А правда – почему?» – думала Зина. И не знала почему. Она чувствовала только, что новый мир открылся перед ней, волнующий мир красок, настроений, мир, куда бессознательно всё время тянется её душа…

«Я ещё приду сюда, – решила Зина, – обязательно приду! Приду одна и буду глядеть сколько захочу. Завтра же приду!»

Но назавтра Зине не удалось прийти в Третьяковскую галерею: оказалось, что дома кончились крупа и масло, надо было идти на рынок и в магазины. И послезавтра не удалось – у Антона прохудились локти на курточке: надо было зачинить. Очень долго чинила Зина эту курточку; всё получалось как-то нескладно: то заплатка велика, то заплатка мала, то стягивается кульком – как же Антон наденет такую? Потом надо было ребятам постирать чулки; а стала стирать – увидела, что их и штопать нужно. Мелкие хозяйственные дела обступили Зину со всех сторон, а руки у неё были ещё неопытные, неумелые, и что мама делала между прочим – у Зины отнимало много труда и много времени. Иногда ей очень хотелось бросить всё и убежать к подружкам: к Фатьме, к Шуре, к Маше Репкиной… У Маши всегда затевались какие-нибудь игры – народу в семье было много. Или пойти к Симе Агатовой? Там тоже было не скучно: Костя созывал своих товарищей, устанавливал аллоскоп и показывал картины, как в кино.

Убежать? А Изюмка пусть ходит с оторванными пуговицами? Недавно Анна Кузьминична увидела, что у Изюмки оборвался шнурок на ботинке, и начала вздыхать: «Эх, без матери-то! Всё вкривь да вкось!»

Ну нет! Не будет у них всё вкривь да вкось! Зина не бросит всё и не убежит к подружкам. Что же делать, ведь она старшая сестра!

В свободные минуты тянуло рисовать. Рисовала что придётся: тропический лес, возникающий на морозном стекле, цветок на окне, освещённый солнцем, луга и берёзки над синей речкой, которые часто мерещились ей…

Но свободных минут этих было так мало! А когда кончились каникулы, то их не стало совсем. Зина вымыла кисти, сложила бумагу и краски и убрала в ящик своего стола. В ящике она увидела засохшую жёлтую веточку дуба с потускневшими жёлудями. Зина взяла её в руки – сразу вспомнились обещания в лесу: «Пусть будет наша дружба крепка, как этот дуб!» Зина улыбнулась: какая маленькая и глупая девчонка была она тогда! И небрежно бросила веточку на стол.

«Кто был со мной, когда пришла беда? Кто настоящий друг – тот и был. А кто клялся на всю жизнь – ту я и не видела. Да и я сама… «На всю жизнь»! Тамара… А где она? Я Фатьме не обещала. И Фатьма мне не обещала. И правда, зачем обещать? Мы и без обещания никогда не разлюбим друг друга».

И чтобы дубовая веточка не напоминала больше ни о чём, Зина открыла форточку и выбросила её за окно.

После Нового года, в первый же день занятий, шестой класс услышал неприятную новость: Елена Петровна тяжело заболела, и к ним в шестой пришла Вера Ивановна. Когда Вера Ивановна вошла в класс и, окинув девочек светлыми глазами, сообщила это, над партами пронёсся встревоженный вздох.

– А что с Еленой Петровной? – раздались голоса. – А когда она придёт?

Вера Ивановна спокойно поглядела на всех:

– Когда хотите спросить – поднимайте руку. И, обращаясь к учительнице, надо вставать. Разве вы этого не знаете?

Сима Агатова подняла руку.

– Встань и скажи, что ты хочешь, – сказала Вера Ивановна.

Сима встала. Смуглое лицо её жарко загорелось.

– Я хочу узнать, чем заболела Елена Петровна. Потому что мы её очень любим и…

– У Елены Петровны воспаление лёгких, – ответила Вера Ивановна, – и вернётся она в класс тогда, когда будет здорова.

Вера Ивановна прошлась от стола к окну, от окна к столу. Класс молчал.

– Надеюсь, вы каникулы не пробегали зря, – сказала она. – Полагаю, что вы читали, повторяли пройденное, готовились к занятиям? Наша главная задача – овладеть знаниями. И я надеюсь, мне не придётся напоминать вам об этом. А теперь начнём урок.

Зина слушала, поджав губы и опустив ресницы. Елена Петровна больна! Милая, добрая Елена Петровна! Зина только сейчас почувствовала, как ей нужно, как необходимо тёплое внимание их дорогой учительницы, и поняла, что эта учительница действительно дорога её сердцу. Уже напуганная одной страшной катастрофой в своей жизни, она ждала и здесь какой-то беды. Скучными, мрачными показались ей грядущие дни. Елены Петровны не будет у них. А Вера Ивановна, которую Зина боялась и сжималась в комок, когда та вызывала её отвечать, и от взгляда которой делалось холодно, – эта Вера Ивановна теперь будет всё время у них. Всё время, каждый день!