Бумеранг - Ирина Ендрихинская

кивнула. Знала, что так и будет. Не удивлюсь, если он не явится и через 10 часов. Потому что на работе аврал, беда, без него там все рухнет. Но мне все равно. Справлюсь.

А потом боль стала нестерпимой. И никакие дыхания не помогали. Я смотрела на часы, как же медленно тянулось время!

Акушерка сидела рядом, что-то говорила. Я не слышала. Нестерпимо обжигал глаза свет от больничных ламп. Хотелось полумрака и хоть немного поспать.

— У тебя был шанс поставить эпидуралку, ты отказалась. Милая, теперь уже поздно. Терпи, дыши глубоко. Малышу сейчас тоже больно и страшно.

Я действительно отказалась от анестезии. Ведь меня научили, как она страшна вредна и опасна. Я сильная, сколько я терпела и вытерплю еще. В какой-то момент увидела, что в палату входит Сашка. Но не хочу его видеть, не хочу, чтобы он видел меня сейчас. Я закричала:

— Нет! Не надо!

Имея в виду, что не надо мужа. Но все поняли, что я протестую против родов.

— Милая, надо, потерпи, пару часов еще и будет у тебя малыш.

Муж сел возле меня, гладил по голове:

— Я думал, что приду, а ты уже с ребенком на руках. Что-то долго все.

Ну вот, даже в родах я его разочаровала. Не родила, как из пушки. Но сил на обиду не было. Заорала от дикой боли, и что-то горячее потекло по ногам.

— Это че? — испугался Сашка.

— Воды отошли. Нормально все. Они и раньше капали по-тихоньку. Сейчас много вылилось, бывает.

Прибежала красивая женщина, свежий загар в октябре, стройная, массивная золотая цепь на шее. Они о чем-то шептались с акушерской. Я не слышала. Боль уже не прекращалась. Красивая натянула перчатки, что — то проверила под простыней, покачала головой.

— Че случилось? — спросил Сашка.

— Не очень хорошо, — коротко бросила она и обратилась ко мне. — Милая, малышу плохо. Зеленые воды пошли. Он задыхается. У него плохое КТГ. Надо оперироваться.

— Нет! Не дам резать!! — закричала я.

— Милая, я еще немного раскрытие будет большое, не смогу оперировать, решай скорее. Малышу плохо, он задыхается, КТГ плохое, будем откачивать его потом. У тебя показатели плохие. Давление выше нормы…

Я хотела послать ее нахер вместе с непонятными медицинскими терминами, но заорала от очередного приступа боли.

— Че происходит?! — краем сознания я видела побелевшее лицо мужа, катышки на зеленом рукаве его свитера.

— У вас серьезные показатели для экстренной операции. Но она должна согласиться. Поговорите с женой.

Мы не умеем разговаривать. Я должна все решить, но пока только ору от боли.

— Зайка, — я чувствую, что он сжал мою руку. — Так надо, мы тобой обсуждали этот вариант. Ты измучилась, сыночку плохо. Давай сделаем.

— Он не умрет? А я? — спрашиваю я в паузе между схватками.

— Нет. Все будут живы. Я здесь буду вас ждать. Согласна?

Я кивнула. Началась суета, помню, что кто-то подпихивал мне документы, требовал поставить подпись и расшифровку. На что Сашка заорал: “Я за нее поставлю, везите уже!” Белый потолок. операционные лампы. Ставили анестезию в спину. От укола моя нога взлетела, как у балерины.

— Не дергайся, в позвоночник же ставим! — скомандовал кто-то. И вдруг освобождение. Полное отсутствие боли. Такое неожиданное, что я даже забыла об операции. В изголовье стояли две медсестры. Одна другой жаловалась:

— Такие перчатки плохие, руки от них сохнут, сколько не мажь кремом.

Я чувствовала, как шатается нижняя часть тела. Меня режут, жутко страшно. Я начала петь про себя песни, чтобы прогнать страх. И услышала режущий слух звук, будто очень громко скрипит дверь.

— Мальчик! Смотри какой!

На белых руках колыхалось что-то коричневое. Этот что-то и скрипело.

— Зайчик мой, — выдохнула я. — Я теперь умру, да?

— Какой умирать, тебе еще сына растить, — ответил кто-то.

На лицо надели маску, я отключилась.

Пришла в себя от жуткого холода, меня колотило. Подходили какие-то люди. Ругались, что нельзя сбрасывать лед с живота.

— Холодно, одеялко еще, пожалуйста, — молила я в ответ и проваливалась в черную бездну.

— Приходи в себя, милая, все хорошо, — меня легко торошили. Акушерка. — Ты молодец, все позади. У тебя замечательный сынок, с ним сейчас папа.

— Я плохая мать, не смогла родить сама, не люблю его.

— У родов два сценария, твой вот такой, ты в этом не виновата. У него были петли на шее. Почему-то в твоей карте это не указано. Ну да ладно, зато мы вас спасли. У тебя прекрасный малыш, самый крупный за сегодняшнюю смену. Отдыхай.

Опять чернота. Потом голос акушерки:

— Смотри, милая, кто к тебе пришел.

Я разлепила глаза. Рядом с мной в одеяле в розовую клетку было маленькое хмурое лицо. Он спал, сдвинув брови. На лбу прилипли длинные черные волосики. У массивного подбородка лежал кулачок с длинными ногтями. Ничем не похож на ангелоподобных младенцев из кино и рекламы. Акушерка сфотографировала нас. Унесла его. Я долго смотрел на фото в телефоне. Удивлялась своему взгляду. Никогда еще на фотках мое лицо не выражало такой нежности.

Телефон высветил Сашкин номер:

— Зайка! Ты такая молодец! Он очень красивый, я его держал, я с ним разговаривал, пока он не уснул. Я люблю тебя, безумно люблю, прости меня за все, прости!

— Саш, позвони моей маме, ладно. И я тебя тоже люблю.

Я провела сутки в реанимации, потом еще двое в обычной палате. Ребенок был в отделении новорожденных. Было больно вставать, ходить, но я побрела в конец коридора. В общих палатах лежали по пять человек, сразу вместе с детьми. Когда они там спят? Вечный гвалт. Как хорошо, что я оплатила себе уединение. Иначе с ума бы сошла от этого базара.

— Ты точно готова забрать малыша? — спросила медсестра. — Еще сутки можешь одна полежать, восстановиться.

— Хочу.

Мне вынесли полешко. Он спал, потом открыл глаза. Смотрел не на меня, а куда-то в пространство. Я обнажила грудь, поднесла младенца. Он ухватился. Зачмокал. Моя коллега Лена говорила, что момент, когда ты приложишь к груди ребенка — это космос, ощущение, которое пронзит тебя до глубины души и запомнится на всю жизнь. Я ничего не почувствовала. Я вообще не чувствовала к нему всепоглощающей любви, интерес — да, безумно любопытно. Но умиления и бескрайней любви не было. Какой кошмар! Я не люблю своего ребенка.

В палату вошел Сашка. Платникам разрешено в день принимать одного посетителя.

— Он прекрасный, правда? — прошептал муж, подойдя к нам. Осторожно погладил голову младенца. — Как чувствуешь себя?

— Живот больно, но врач говорит, все хорошо, просто шов тянет. Педиатр еще