Дневник чумного года - Даниэл Дефо
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Возьмем недели, когда чума особенно свирепствовала, и сравним их с неделями того же года, но еще до начала мора. Например:
Умершие Выкидыши Мертво
при родах рожденные
С 3 по 10 января 7 1 13
С 10 " 17 " 8 6 11
С 17 " 24 " 9 5 15
С 24 " 31 " 3 2 9
С 31 января
по 7 февраля 3 3 8
С 7 по 14 февраля 6 2 11
С 14 " 21 " 5 2 13
С 21 " 28 " 2 2 10
С 28 февраля
по 7 марта 5 1 10
-----------------------------------------------------------
48 24 100
С 1 по 8 августа 25 5 11
С 8 " 15 " 23 6 8
С 15 " 22 " 28 4 4
С 22 " 29 " 40 6 10
С 29 августа
по 5 сентября 38 2 11
С 5 по 12 сентября 39 23
С 12 " 19 " 42 5 17
С 19 " 26 " 42 6 10
С 26 сентября
по 3 октября 14 4 9
-----------------------------------------------------------
291 61 80
Учитывая разницу в этих двух таблицах, надо еще прибавить, что, по мнению тех, кто остался в городе, население его за август-сентябрь уменьшилось более чем на две трети по сравнению с январем-февралем. Короче говоря, обычные цифры смертности по этим трем статьям, как мне говорили и как это было в предшествующие годы, следующие:
1664 год
Умершие при родах 189
Выкидыши и мертворожденные 458 {215}
-----------------------------------------------
647
1665 год
Умершие при родах 625
Выкидыши и мертворожденные 617
-----------------------------------------------
1242
Эта разница, как я уже говорил, будет значительно больше, если учесть общее количество людей. Я не утверждаю, что делал какие-либо точные подсчеты людей, проживавших в то время в городе, но по ходу рассказа я еще приведу вполне вероятные цифры. Сейчас же упомянул я об этом, лишь чтобы объяснить, в каком плачевном состоянии находились эти бедные женщины; о них можно было бы сказать словами Библии: "Горе же беременным и питающим сосцами в те дни; ибо великое будет бедствие на земле и гнев на народ сей" {216}.
Сам я не общался с теми семьями, где такое случалось, но крики несчастных были слышны и на большом расстоянии. Что касается беременных, то нам показали некоторые подсчеты: 291 женщина скончалась от родов за девять недель - более одной трети всех рожениц; обычно за такое же время умирало не более 84. Пусть читатель сам поразмыслит над этим соотношением.
Несомненно, что те, кто кормили грудью, были в не менее бедственном положении. Наши сводки смертности почти не проливали на это света, но кое-что можно извлечь и из них. Больше, чем обычно, морили младенцев голодом кормилицы, но это еще полбеды. Хуже, когда умирали просто от отсутствия кормилицы: мать и другие члены семьи погибали от чумы, а детей находили рядом с ними умершими просто от голода; по-моему, несколько сот бедных беспомощных младенцев погибло только по этой причине. Другие умирали не с голоду, а были отравлены кормилицами. Да что там, если мать, сама кормившая грудью, заболевала, она отравляла собственное дитя, то есть заражала его через свое молоко даже прежде, чем сама узнавала, что заразна; и ребенок умирал в таких случаях раньше матери. Я не мог не сделать этого предупреждения на случай, если когда-нибудь городу придется вновь пережить такое же страшное бедствие: все беременные, а также кормящие грудью должны покинуть город, если только у них есть хоть какая-нибудь возможность это сделать, потому что их бедствия в случае болезни будут больше, чем у остальных.
Я мог бы рассказать ужасающие истории о детях, сосущих грудь уже умерших от чумы матерей {217} и кормилиц; об одной матери, живущей в моем приходе, которая, заметив, что ее ребенку нездоровится, послала за аптекарем; мне говорили, что, когда тот пришел, женщина кормила ребенка грудью и на вид была совершенно здорова; но, когда аптекарь подошел поближе, он заметил на ее груди, которую сосал ребенок, признаки болезни. Он был сильно напуган, но, не желая пугать и бедную женщину, попросил передать ему ребенка, когда он распеленал младенца и поднес его к свечке, то нашел признаки болезни и у него; оба, и мать и дитя, умерли, прежде чем аптекарь успел вернуться домой и прислать предохраняющее средство отцу семейства, которому он сказал всю правду об их состоянии; заразил ли ребенок мать или мать ребенка, неизвестно, хотя более вероятно последнее. Рассказывали также историю о ребенке, которого взяли домой от кормилицы, умершей от чумы, нежная мать не отказалась принять его и крепко прижала к груди свое дитя, от чего и заразилась, да так и умерла, прижимая к груди мертвого уже ребенка.
И самые твердокаменные сердца обливались бы кровью, наблюдая, как часто любящие матери ухаживали за своими детьми и даже умирали, заражаясь от них; сами умирали, а дети, ради которых эти любящие сердца приносили себя в жертву, выздоравливали и спасались {218}.
Подобный случай был с торговцем в Ист-Смитфилде; {219} у него жена была беременна первым ребенком, и заболела она как раз, когда подоспело ей время рожать. Муж не мог найти ни повивальной бабки принять роды, ни сиделки ухаживать за ней, а двое слуг, которые были в доме, тут же сбежали. Он кидался как полоумный от дома к дому, но помощи нигде найти не мог. И самое большее, чего он добился, - это что сторож, приставленный к одному из запертых домов, пообещал ему прислать к утру сиделку. Бедняга, до смерти огорченный, вернулся домой, помогал, как умел, жене, заменяя повитуху, принял мертвого ребенка; жена же скончалась у него на руках часом позже; он так и сидел до утра с мертвой женой на руках, так и застал его сторож, когда пришел и привел, как обещал, сиделку; они поднялись по лестнице (дверь была либо вовсе не заперта, либо на щеколде) и нашли беднягу с мертвой женой на руках, столь сраженного горем, что он умер через несколько часов без каких-либо признаков болезни, а просто убитый постигшим его несчастьем.
Слышал я и о таких, которые после смерти своих близких впадали в отупение и глубочайшую печаль; особенно об одном человеке, столь согбенном постигшим его несчастьем, что голова его как бы вросла в плечи до такой степени, что макушка едва возвышалась над плечами; он почти лишился и голоса и рассудка, голова склонилась вниз, к ключицам, и только другой человек мог руками приподнять ее; этот бедняга так и не пришел в себя, а хирел еще около года и наконец умер. Никогда не видали, чтобы он поднял глаза и осмысленно взглянул на что-нибудь.
Я могу рассказывать подобные истории лишь в общих чертах, так как невозможно было узнать все в подробностях: ведь семьи, о которых идет речь, иногда полностью вымирали. Но подобные картины были столь часты, что представали взгляду и слуху, стоило выйти на улицу, как я уже говорил. Да и нелегко рассказывать много историй, когда они почти ничем друг от друга не отличаются.
Так как сейчас я рассказываю о времени, когда чума свирепствовала в восточной части города, - о том, как люди долго воображали, что их минует напасть, и как они были напуганы, когда болезнь их настигла (ведь она и правда предстала внезапно, как разбойник с большой дороги), - повторяю, рассказ об этом возвращает меня к тем троим беднягам, которые ушли из Уоппинга куда глаза глядят, - о них я уже упоминал выше; один был - пекарь, другой - починщик корабельных парусов, а третий - плотник. Все трое были из Уоппинга и его окрестностей.
Я уже говорил, что спокойствие и видимость безопасности в этой части города были таковы, что ее жители, в отличие от других, не помышляли об отъезде, но похвалялись тем, что им опасность не угрожает; и вот многие из Сити и из зараженных пригородов переехали в Уоппинг, Рэтклифф, Лаймхаус, Поплар и другие безопасные места; и очень похоже на то, что именно это способствовало скорейшему приходу сюда чумы. Так что, хотя я и сторонник того, чтобы люди уезжали из таких городов, как Лондон, при первых же признаках надвигающегося испытания, и чтобы все, кто имеет хоть какое-нибудь пристанище, воспользовались им и покинули горел но должен сказать: когда все, кто хочет уехать, уедет, то те, кто в городе, должны твердо оставаться на своих местах, а не перебираться из одного конца города в другой или из одной его части в соседнюю, иначе они будут сеять вокруг несчастье и смерть, перенося чуму из дома в дом в самой своей одежде.
Не потому ли нам и велели уничтожить всех кошек и собак, что эти домашние животные бегают из дома в дом, с одной улицы на другую и могут разносить на шкурке и шерсти миазмы, или заразные испарения от заболевших? И вот в самом начале мора по совету врачей было опубликовано распоряжение лорд-мэра и магистрата, что все собаки и кошки должны быть немедленно истреблены; и специальные люди были направлены для выполнения этого распоряжения.
Просто невероятно, если верить их подсчетам, какое огромное количество этих животных было истреблено. Помнится, они называли сорок тысяч собак и в пять раз больше кошек: редкий дом обходился без кошки, а кое-где их было по пять-шесть штук. Всевозможные ухищрения применялись и для того, чтобы уничтожить мышей и крыс, особенно последних: разбрасывали крысиный яд и другие вредоносные вещества, и великое множество крыс действительно уничтожили.