Фельдшер скорой - Сергей Линник

Дава и вправду горел от нетерпения. Странное дело, он даже за свое вероятное отчисление не так переживал. Чует кошка, чье мясо съела. Впрочем, настоящего кошака предъявили во всей красе, спящего и с набитым брюхом.

– Привет, ну что там в деканате было? – нетерпеливо спросил он, едва я захлопнул дверь.

– Херово все, – сказал я, стаскивая ботинок. – Некто Пилипчук, старший препод с общей гигиены, пожаловался, что я организовал видеосалон, где показываю антисоветчину и порнуху.

– Ну ничего себе! – воскликнул абхаз и добавил что-то вдохновенное на родном языке, мало похожее по интонации на пожелания долгих лет и здоровья. – Только Пилипчук – это баба. Помнишь, из соседней двери выглядывала?

– Помню. Интересно, откуда эта грымза высосала антисоветчину?

– Чтобы труднее отмазаться было, зачем же еще. Она же молодость провела среди газет с призывами покарать банду наймитов капитала и бешеных псов империализма. Объяснительную писал? Кому?

– Клочкову, – вздохнул я. – Написал, что в свободное время ничем предосудительным не занимался.

– И все? – удивился Давид. Выражение лица у него было, как у того комика, который спрашивал: «А что, так можно было?»

– Конечно. Чем меньше подробностей, тем лучше. Придраться не к чему. Но на словах я Клочкову сказал, что да, кино смотрели. «Апокалипсис сегодня», «Рокки» и «Челюсти». Дай открывашку, на кухне в среднем ящике. – Я достал из атташе-кейса пиво. – Смотри, раз ты народ привел, на тебе теперь задача всех обзвонить, переговорить и согласовать. Чтобы в случае расспросов все говорили одинаково. Сам понимаешь, в институте не удержится никто, если дело запустят.

– А что сделаешь… – Ашхацава тяжело вздохнул и глотнул пиво из горлышка. – Понимаю, что накосячил. Обзвоню сейчас всех, конечно же. И какая же сука сдала нас?

– Может, просто бла-бла неосторожное, девки трепались в женском туалете, препод услышала… Или точно под дверью дежурила.

– Ну я им! – Князь сжал кулаки.

Я не стал говорить Давиду, что кляуза на меня одного. Пусть постарается, в следующий раз головой думать будет, а не чем обычно. Впрочем, хрена с два им, а не следующий раз. Такой хоккей нам не нужен. Я из своей квартиры проходной двор устраивать не планирую. В пешее путешествие по известному адресу идут все без исключения. Нет, исключение есть. Для лучших друзей и любимых женщин.

Что-то я завелся. Понятно, что ступил, мозги на гулянке порастерял. Все равно это уже случилось. Так что переживать? Будут проблемы – постараюсь решить. А прошлое изменить уже не получится. В следующий раз тоже головой думать буду. Вот как про гражданку Пилипчук.

Хочется кляузнице что-нибудь такое сотворить, чтобы навсегда варежку прикрыла.

* * *

Хорошо быть кисою. Кузька так и не проснулся, ему пофиг было перемещение на какую-то ветошь в картонную коробку из-под обуви, в которой его и сюда привезли, и транспортировка этой тары в авоське в метро. Открыв дома крышку, я даже забеспокоился, не случилось ли чего с мохнатым товарищем, но тот вдруг широко распахнул глаза, потянулся и мяукнул.

«Жрать давай, чего вылупился?» – послал он мне мощный телепатический сигнал, подкрепляемый весьма требовательными воплями.

– Молчи уже, гад, – шикнул я на него, – а то Пилипчук еще жалобу напишет, что я над животными издеваюсь. Сырок будешь? Соглашайся, у меня все равно больше ни хрена нет.

Давид его голодом морил, что ли? Да нет же, пузо барабаном было, налопался. Куда в него влезла половинка стограммового сырка за четырнадцать копеек, я не знаю.

Глядя на чавкающую и сурово урчащую животину, я и сам подумал, что неплохо бы перекусить, а то абхазский князь ни хрена не предложил. А после пива меня на еду пробивает очень сильно. Но готовить не хочется ни грамма. Разленился я на цековских харчах, все готовенькое и на выбор. На обратном пути один раз всего в вагон-ресторан сходили за полтора дня.

Решено, позвоню Елене, пусть мечет мамину еду на стол, выезжаю. Вещи потом разберу, ничего с ними не случится, не протухнут. Блин, монтажники придут телефон устанавливать только на следующей неделе. Придется обуваться и снова идти на улицу.

Хочешь рассмешить бога – поделись с ним своими планами. Лена сняла трубку, будто ждала у телефона.

– Слушай, хорошо, что ты позвонил. А я хотела записку тебе писать. Мне бежать надо! – выпалила в трубку Томилина.

– А что случилось? – спросил я. – Это связано с твоим серьезным разговором?

– Нет, просто у Нади Бибиковой, ну ты должен помнить ее, она у меня в гостях была, свекровь, Анна Семеновна, заболела, в больницу положили. Муж ее, Володя, в командировке, а с девочкой ее посидеть надо, четыре годика всего, я оттуда на работу сразу завтра…

К концу рассказа я уже слабо понимал перипетии страданий четырехлетней свекрови, которая уехала в командировку. Зато до меня дошло то обстоятельство, что покушать на халяву не получится. А разговор про что-то важное Лена перенесла на завтра. Точно не про беременность. Ближе к платью, скорее всего.

Пойду в магазин, куплю хлеба, кефира, колбасы и прочих стратегически важных в жизни каждого холостяка продуктов. И еще всем назло пачку пельменей, сварю, съем единолично.

* * *

– Панов, что ты думаешь насчет «жигулей»?

– Ты про пивбар? После работы можно съездить, креветочек поесть. Я за.

– Дурак, я про машину.

Я страдальчески посмотрел в потолок, потом – на Лебензона, который на врачебной конференции разносил шестую бригаду за пропущенный инфаркт. Потому что по рекомендации скорой клиент побрел в поликлинику, где чуть не окочурился, сидя в очереди к терапевту. Главврач метал громы и молнии не только на проштрафившихся врачей, но и на весь коллектив в целом. На его лице застыло кислое выражение, будто съел сразу пару лимонов. Физиономия Ароныча сильно диссонировала с жизнерадостным настроем Томилиной, которая для галочки задала мне вопросы про каникулы и тут же начала на ухо рассказывать про знакомого, который продает вазовскую «трешку».

– Ты же сам мне советовал купить машину!

– Советовал, – послушно согласился я.

– У моей подружки отец продает годовалую.

– А права у тебя есть? Курсы не две недели, побольше.

– Есть, сдала… с третьего раза… два года назад еще.

– Родителям что скажешь? Машину не спрячешь в книжку.

– Заняла.

– У кого?

Тут-то Томилина и задумалась. Да, тяжело легализовать «бриллиантовые» деньги в Союзе при зарплате в сто пятьдесят деревянных в месяц… В будущем как? Сказал, мол, кредит в банке – и все, вопросов ни у кого нет. Только повсеместное сочувствие – такую кабалу на себя повесил. А сейчас?

– Надо подумать… – Лена озабоченно