Фавориты и фаворитки царского двора - Александр Николаевич Боханов

Кутайсова (1780–1840). Понятно, что по представлениям графини Головиной Анна была «полностью развратна», но ей не уступала в «разврате» и сестра – Екатерина Демидова. Она якобы «бегала» за Великим князем Александром и этот порыв не страсти, а расчета поддерживал… Император Павел!

Можно встретить много и иной нелепицы, и не только на страницах мемуаров В. Н. Головиной. Но оставим в стороне салонные злопыхательства и мнения и обратимся к подлинным событиям.

Существует версия, что после встречи с Анной Лопухиной на балу в мае 1798 года Император отправил своего доверенного Кутайсова уговорить семью П. В. Лопухина переехать из Москвы в Петербург. Так или иначе, но в августе семейство перебралось в первую столицу, где их ждали царские дары.

Отец семейства сенатор П. В. Лопухин уже 1 августа 1798 года был приглашен на обед у Его Величества, а 8 августа последовало назначение его генерал-прокурором вместо Алексея Борисовича Куракина, отставленного от должности[41]. 20 августа 1798 года сенатору Лопухину был подарен дом на Дворцовой набережной, 23 августа ему было велено присутствовать в Совете при Императоре, а 6 сентября Лопухин произведен был в действительные тайные советники: чин II класса в Табели о рангах, соответствующий в армии званию генерала, а во флоте – адмирала.

23 августа жена Лопухина Екатерина Николаевна пожалована была в статс-дамы – получила звание старшей придворной дамы в свите Императрицы. В тот же день Анна Лопухина получила звание камер-фрейлины. Иными словами, в окружении Императрицы Марии Федоровны, помимо ее воли, оказывались дамы, которые ей были неприятны и которых она вообще не знала. Однако воля Самодержца – закон, и Мария Федоровна утешилась слезами и молитвами.

За несколько недель до этого она вместе с верной Е. И. Нелидовой пыталась бороться с новыми веяниями, которые окружили Императора после его майской московской поездки. Существует даже утверждение, что Мария Федоровна написала резкое письмо Анне Лопухиной, в котором якобы дошла до личных угроз. Письма этого из мемуаристов никто не видел, но упоминание о нем встречается не раз. Далее якобы произошло следующее. Анна, «вся в слезах», показала эту грозную эпистолу Императору, и Павел Петрович разгневался не на шутку, решив окончательно сбросить с себя «женское иго».

Император Павел I.

Портрет из альбома «Российский царственный дом Романовых». 1896

Павел Петрович, воспитанный с детства в атмосфере унижений, имел необычайно ранимое чувство собственного достоинства. Став Императором, он порой видел знаки неуважения к себе даже в тех случаях, когда попыток умалить его престиж в наличии и не имелось. Мария Федоровна была из породы таких же натур – она готова была идти на эшафот, но не уронить достоинство сана. Императрица прекрасно осознавала, что ее и Императора сковывает одна цепь исторической судьбы и предназначения. Она беспощадно боролась за соблюдение этикета, и не потому, что страстно обожала придворный протокол. Она видела в этом необходимое условие почитания особы Государя. Мария Федоровна пыталась окружать его «верными» людьми, понимая, как Павлу тяжело, как он обременен и как мало вокруг людей, по-настоящему преданных и толковых. Но эта ее борьба «за благо» порой оборачивалась мелочной опекой и придирками, которые раздражали Императора.

В присутствии Марии Федоровны и Е. И. Нелидовой Павел Петрович не чувствовал себя спокойно и независимо. Почти всегда, каждый день, следовали какие-то упреки, просьбы, возражения. И еще одно, «дамское средство», которое Павла угнетало особенно сильно, – слезы. Как чуткая и ранимая натура он не мог на них не реагировать, но с некоторых пор начал сомневаться в душевной искренности их проявления. Ему начинало казаться, и не без основания, что слезы жены – уловка, это – игра, в которой он только статист.

В январе 1798 года Мария Федоровна родила сына, нареченного в честь небесного покровителя Императора Архангела Михаила – Михаилом (1798–1848). Роды проходили трудно, какое-то время Мария находилась между жизнью и смертью, но все обошлось. Ребенок был здоровым и жизнерадостным. Павел Петрович испытывал настоящую отцовскую гордость и обоснованную династическую радость. У него четыре сына! Это великая милость Всевышнего: ведь ни у кого из его предков столь щедрого потомства в мужском колене не имелось. Единственное, что расстраивало – болезненное состояние Марии. Она несколько месяцев себя так плохо чувствовала, что не вставала с постели.

Муж был внимателен, готов был исполнять любые желания и капризы жены, но постепенно стал утверждаться в мысли, что это затянувшееся «недомогание» – актерский трюк. Ему передавали, что Мария постоянно принимает посетителей, обсуждает все новости и сплетни, бывает при этом жива, весела и имеет отменный аппетит. Стоило же только ему приблизиться к ее опочивальне, так сразу же все менялось: показная немощь, стоны, но при том почти всегда непременные просьбы, которые он не мог не исполнить. Последней каплей, переполнившей чашу терпения, стал отказ Марии «по недомоганию» от поездки в Москву в мае 1798 года.

Если в действиях Императрицы действительно наличествовал элемент дамской игры, то можно смело сказать, что весной 1798 года она явно переиграла. Она пошла дальше возможного, не учтя одной, но неизменной черты характера Императора: когда он чувствовал фальшь в отношении к себе, признаки лицемерия, то охладевал к человеку. Иногда это приводило к полному разрыву отношений, иногда нет, но результат был всегда один и тот же: больше никакой сердечности в отношениях быть не могло.

Императрица летом 1798 года почувствовала охлаждение со стороны супруга, что выплескивалось даже на публике. Несколько ледяных слов и нарочитых знаков невнимания не оставляли сомнений: между венценосцами наступила размолвка. Это не могло не сказаться на всей придворной «диспозиции» настроений. Мария пыталась объясниться и 13 июля 1798 года отправила Самодержцу письмо, в котором излила наболевшее.

«Осуждайте мое поведение, подвергните его суду всякого, кого Вам будет угодно; будучи выше всякого порицания и подозрения, всякого упрека, я не чувствительна к оценке моих действий, но не могу быть такою по характеру публичного обращения со мною, и это не ради себя как отдельной личности, но ради Вас как Императора, который должен требовать уважения к той, которая носит Ваше имя».

Конечно, Мария Федоровна любила Императора, и Павел в том не сомневался, но эта любовь порой превращалась в тяжелые оковы, нести которые не хватало сил.

Граф Федор Федорович Буксгевден.

Художник В. Л. Боровиковский. 1809

Барон Гейкинг так описал день тезоименитства Императрицы, приходившийся на 22 июля. Обычно это было радостное торжество, но в 1798 году картина была уже совершенно иной: «22 июля Двор