Остров в море. Пруд белых лилий - Анника Тор
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
– Что тебе подарила Соня? – спросила Штеффи словно невзначай.
– Резиновую лягушку, – ответила Нелли. – Она прыгает, если нажать на баллончик.
– А ты что-нибудь ей подарила?
Нелли кивнула.
– Что же?
Нелли не ответила. Она уставилась в сторону, и ее нижняя губа слегка задрожала.
– Ты отдала ей коралловое ожерелье?
Нелли снова кивнула.
– Дурочка, – сказала Штеффи. – Как ты думаешь, что скажет мама, когда узнает?
– Ты ведь сама посоветовала, чтобы я так сделала!
– Я не имела этого в виду, понимаешь?
– Зачем тогда ты так сказала?
– В шутку, – ответила Штеффи. – Я не думала, что ты настолько глупа, что отдашь мамино коралловое ожерелье.
– Я напишу маме! – сказала Нелли. – Я напишу и расскажу, что ты обманула меня.
Нелли была уже готова заплакать.
– Что сделано, то сделано, – торопливо сказала Штеффи. – Пойдем посмотрим, что делают Эльза и Йон.
После Рождества похолодало. Воздух был сырым, сильно пахло морем. От холода кололо щеки и щипало в носу. Остроконечные скалы в шхерах, которые Штеффи видела из окна, покрылись снежными шапками. Они стали похожи на вершины Альп. Как будто горы погрузились под воду, и только вершины выступают над поверхностью моря.
Вода у самого берега и в бухтах замерзла. Лед напоминал серо-зеленый ковер с белыми полосками. Вдали, словно голубая сталь, поблескивало открытое море. Штеффи шла вдоль берега и чувствовала под ногами хруст, когда ломалась тонкая ледяная корка. Иногда она проваливалась сквозь наст в застывшие тиски снега и льда.
Штеффи нравился снег, он окрашивал остров в белый цвет вместо привычной серости. Она слепила снежок и бросила, целясь в камни под водой. Потом она каталась на ледяной дорожке за домом, пока тетя Марта не велела ей прекратить портить подошвы.
Рядом со школой был холм, с которого было очень удобно кататься на санках. Нелли получила санки в подарок на Рождество и проводила весь день со своими друзьями, катаясь с холма. Если бы Штеффи захотела, она бы могла взять у Нелли санки, но у нее не было желания просить. Все равно ей было не с кем кататься.
Дядя Эверт снова ушел в море за рыбой. В предновогоднее утро он вернулся домой. Был прекрасный день с ясным голубым небом и прозрачным воздухом.
Штеффи сидела за столом в своей комнате и рисовала новыми красками.
– Почему ты не на улице в такой-то день? – спросил дядя Эверт. – Детям необходим свежий воздух.
– Я уже была там, – ответила Штеффи. – Утром.
– На холме полно ребят на санках. За школой.
Штеффи кивнула, не отрывая от рисунка взгляда. Дядя Эверт постоял какое-то время, смотря на нее.
После кофе он попросил Штеффи выйти вместе с ним на улицу. Она застегнула пальто и надела шапочку и варежки, полученные в подарок на Рождество. Дядя Эверт держал перед ней дверь открытой, пока она спускалась по лестнице, словно перед взрослой дамой.
Внизу у лестницы стояли санки. Они были красного цвета, но краска кое-где облупилась. Впрочем, санки были изящные, сделанные из узких деревянных реек, с плавно изогнутыми полозьями.
– Нравятся? – спросил дядя Эверт.
– Это мне?
Дядя Эверт кивнул.
– Они стояли в подвале, никому не нужные. Мы можем покрасить их, но я подумал, что ты сначала испытаешь их.
«Чьи они были раньше?» – хотела спросить Штеффи, но дядя Эверт уже пошел с санками к небольшому холмику за домом.
Штеффи каталась недолго. Дядя Эверт предложил ей взять санки и сразу же пойти на холм за школой, но Штеффи предпочитала сначала покрасить их. Они отнесли санки в подвал, и дядя Эверт показал, как нужно соскабливать шкуркой старую краску. Когда поверхность была зачищена, он отыскал банку с краской и маленькую кисточку.
Покраска заняла некоторое время. Самым трудным оказалось достать кисточкой между деревянными рейками и во всех углах. Наконец санки снова заблестели ярко-красной краской.
– К утру они высохнут, – сказал дядя Эверт. – Тогда и сможешь покататься.
В синих сумерках внизу у лестницы Штеффи и дядя Эверт строили снежный фонарь. Они катали из снега маленькие твердые шарики и складывали их в кольцо. Посреди круга Штеффи поставила огарок свечи, который ей дала тетя Марта. Поверх первого кольца они положили другое, поменьше. Так с большой осторожностью они продолжали укладывать снежные шарики один слой за другим, пока на самом верху в середине не осталось лишь маленькое отверстие.
Дядя Эверт принес спички и зажег свечу. Огонек заставлял снежные шарики светиться. Мягкий красно-желтый свет струился по земле.
– Как красиво, – выдохнула Штеффи.
Тетя Марта вышла из дома, чтобы посмотреть на снежный фонарик.
– Неплохо, – сказала она.
В устах тети Марты это звучало действительно высокой похвалой.
В честь Нового года Штеффи, тетя Марта и дядя Эверт ужинали в гостиной, которая почти никогда не использовалась. Они ели жаркое с картошкой, соусом и горохом. Это был настоящий праздник, хотя их было только трое.
Дома родители Штеффи обычно принимали гостей к ужину 31 декабря, всегда одну и ту же семью с двумя детьми в возрасте Штеффи и Нелли. Стол был накрыт белой скатертью и вышитыми салфетками, сервирован фарфором с золотым ободком и серебряными столовыми приборами.
В живом свете свечей вино в бокалах взрослых блестело, как волшебные драгоценные камни. Горничная в черном платье и белом переднике вносила блюда и расставляла их на столе, пока повариха на кухне готовила угощения.
После еды все четверо детей шли в детскую и ложились спать. Они лежали и долго перешептывались, слишком возбужденные, чтобы уснуть.
Без четверти двенадцать мама звала их. Все вместе они шли на балкон, чтобы послушать колокольный звон со всех церквей города.
– Можно мне не спать до двенадцати? – спросила Штеффи.
– Об этом не может быть и речи, – отрезала тетя Марта.
– Но почему нет? – возразил дядя Эверт. – Новогодняя ночь бывает лишь раз в году. А новое десятилетие наступает только раз в десять лет.
– Ну ладно, – сказала тетя Марта. – Надень ночную рубашку и постели постель. Тогда, так и быть, разрешу.
Точно перед первым ударом тетя Марта включила радио. Низкий мужской голос читал стихотворение.
– Звони, колокол, звони…
Дядя Эверт открыл окно. Колокольный звон по радио смешался со звоном колокола из единственной на острове церкви и тонкими ударами настенных часов тети Марты.
1939 год закончился. Наступил новый, 1940-й.
– Пусть он будет лучше, – про себя шептала Штеффи. – Боже милостивый, пусть он будет лучше. Я обещаю, что постараюсь стать
