Мы мирные люди - Владимир Иванович Дмитревский

Работа была закончена. Секретная охрана дома, где находились двойники, была снята, и вскоре дом вообще опустел.

Никто не провожал семейство неких Боровских, отправлявшихся в Канаду. Но какие-то молодые люди в штатском вертелись до самой последней минуты на перроне. Вскоре этих же молодых людей можно было увидеть в вагоне. Они заняли соседнее купе.

А спустя три месяца Иннокентий Матвеевич Бережнов, проживающий в Мюнхене, получил долгожданный ответ от советской военной администрации. Ему разрешалось вернуться на Родину. Еще бы! Ведь он был насильно вывезен немцами в 1942 году из Ростова, а теперь оставлял в Мюнхене дорогую его сердцу могилу: его дочь Александра умерла от скоротечной чахотки весной 1946 года. Он хранил скорбную фотокарточку, где в гробу, усыпанном цветами, лежала бедняжка Шура, уснувшая вечным сном...

Таким образом, в июне 1947 года Эндрю Вэр был переброшен в Советский Союз. При этом не прибегли к помощи Богомольца. Это доставило Патриджу особое удовольствие.

«Когда за дело берется Патридж, то можете быть уверены — это что-нибудь да значит!» — размышлял он.

4

С утра шел дождь. Под серым небом приземистые блоки, покрашенные в грязно-зеленый цвет, выглядели особенно угрюмо. Черепичные крыши в сетке дождя приняли какой-то ржавый оттенок и вовсе не радовали глаз.

Солдат в голубой прозрачной накидке вышел из помещения вахты. Лил дождь. Громко шлепая по лужам, солдат подошел к автомобилю и проверил документы приехавших.

Американского майора, немолодого, с военной выправкой, сопровождал лейтенант Ласки, долговязый, в дождевике песочного цвета, тоже американец, постоянный представитель, осуществляющий всевозможные обмены и вербовки.

Огромный квадрат лагеря безмолвствовал. Не видно было ни души. Репатрианты укрывались от дождя в своих блоках.

Майор вместе с Ласки прошел по асфальтовой дорожке, блестевшей как зеркало. В комендатуре их принял комендант лагеря № 7 капитан Эдвард Рэкс, серый и скучный, как дождливая погода.

Когда была названа фамилия репатрианта Раскосова, с которым желал говррить майор, Рэкс вопросительно посмотрел на Ласки. Ласки кивнул, и комендант приказал дежурному привести старосту блока № 1 Николая Раскосова. Затем Рэкс подошел к заплаканному дождем окну и еще раз перечитал врученное ему лейтенантом Ласки предписание. Да, черным по белому там указывалось, чтобы он, комендант лагеря № 7, не чинил препятствий встрече представителя американской армии с репатриантом Раскосовым и оформил бы по первому требованию офицера выход Раскосова из лагеря. Подпись бригадного генерала Осборна не вызывала сомнений.

Комендант догадливо усмехнулся. Раскосов? Вполне понятно!

Но вот в дверь постучали, и вслед за сержантом вошел широкоплечий крепкий человек в военной куртке американского образца.

— Вы звали меня, сэр? — спросил он по-английски, глядя прямо в глаза Рэксу близко поставленными нагловатыми глазами.

— Вас, мистер Раскосов, хотят видеть, — ответил Рэкс, делая жест в сторрну майора.

Раскосов медленно повернулся к майору. Лицо его не обнаружило ни удивления, ни любопытства. Только глаза чуть прищурились, как у рыси перед прыжком.

— Раскосов Николай Георгиевич? — спросил майор по-русски.

Его спокойный взгляд на миг встретился со страшными глазами хищника, почуявшего опасность.

— Вы не смущайтесь, Раскосов, что я говорю по-русски. Мне поручено предложить вам хорошо оплачиваемую работу в Южной Америке. Не век же сидеть в лагере репатриантов.

Раскосов подумал:

«Но если это предложение американцев, то почему он говорит так правильно по-русски? Уж не ловушка ли?».

И он разразился чудовищной похабной бранью.

Майор усмехнулся:

— Вижу, не забыли еще родной язык, Раскосов! — и четко отрекомендовался: — Состою на службе вербовочной комиссии одной американской торговой фирмы.

Раскосов минуту размышлял. И снова в ответ виртуозная брань и вытаращенные глаза.

Американцы переглянулись, а Рэкс даже подмигнул лейтенанту: то ли еще будет!

— Давайте поспокойнее, Николай Георгиевич. А то мы, пожалуй, разочаруемся в вашей выдержке.

Раскосов хотел ответить новой грубостью, но поймал на себе смеющийся взгляд американского лейтенанта — и сдержался.

«Эк я фраернулся! Ведь разговор идет как-никак в американской комендатуре, не где-нибудь. И в конце концов здесь не достанет советская рука, чего же лезть в бутылку...».

— Прошу извинить меня. Нервишки пошаливают, все же две контузии. Что же требуется от меня?

— Немного, — сказал майор, любуясь мгновенным превращением Раскосова: перед ним стоял вежливый подтянутый военный, звериной ярости как не бывало, он был даже довольно красив, с румянцем и улыбкой на сочных, чувственных губах. — Мне бы хотелось поговорить с вами. Условия работы приличные, уверяю вас.

— Поговорить?

— Только поговорить.

— Но о чем же? Если вы действительно агент по вербовке в американские колонии, то при чем тут русский язык?

— В данном случае понадобится язык двух деловых серьезных людей.

Раскосов звонко расхохотался. Оказывается, он умел заразительно звонко смеяться.

— Значит, вы меня считаете серьезным человеком?

— Иначе я не был бы здесь.

— Допустим. Но мне се-рьез-но не хочется говорить о серь-ез-ных делах.

— И все же придется.

— Если тема стоящая... В общем валяйте, что я теряю... Послушаем.

Здесь Раскосов опять сорвался. Он брякнулся на стул, как-то нелепо развалился, видимо, желая выразить презрение. Схватил со стола Рэкса сигарету и сунул ее в левый угол рта.

Майор достал спички, чиркнул и, не торопясь, поднес зажженную спичку;

— Пожалуйста, прикуривайте, — в голосе его слышалось не то сожаление, не то насмешка. — А говорить мы будем не здесь. Уясняете?

Раскосов вскочил, смял сигарету и швырнул ее под ноги майору:

— Как это понять?!

— Так и понимайте. Сядем в машину, поедем в другое место и там будем разговаривать.

— Так, так! Сядем в машину, завезем в восточную зону и там будем разговаривать! Знаю я эти «разговоры»! Только поищите себе другого дурака!

— Опять? — строго спросил майор. — Я был о вас, Николай Георгиевич, иного мнения. «Человек без нервов», «человек, у которого не дрогнет рука», — так мне вас характеризовали. А вы, оказывается, истеричная дамочка! Может, и в самом деле нам не о чем говорить.

Сказал — как отхлестал по щекам.

— Чего душу мне царапаете? Куда хотите везти?

— В Мюнхен. Полчаса езды. Лейтенант Ласки поедет с нами. Вот вам гарантия, что вас не похитят.

И уже совсем просто и весело добавил свое любимое словечко:

— Уясняете?

— Поедем! — сказал решительно Раскосов и стал застегивать воротник куртки. — Надо бы пальто захватить, да черт с ним, не размокну.

— Мистер Раскосов едет с вами?