Очаровательные глазки. Обрученная со смертью - Виктория Руссо

— Я хочу предложить работу.

— Гадания? Тебе понравилось, как лихо я прочел твою судьбу? — не церемонился Василий.

— Твой язык — жало, но мне это даже нравится!

— Почему ты решила, что я нуждаюсь в работе? — заинтересовано уточнил Василий, рассматривая приятное лицо цыганки.

— Я наблюдала. Не первый день ты проходишь мимо моей витрины в это унылое заведение, для отчаявшихся людей. Однажды я видела, как ты стащил кошелек у зазевавшегося аптекаря. А еще заметила, как сменил хороший костюм на эту одежду.

Василий отчаянно пытался вспомнить, видел ли он вывеску гадания или что-то в этом духе рядом с трактиром, но вспомнил лишь булочную, аптеку, табачный и молочный магазинчики.

— У меня табачная лавка, — откликнулась на его мысли Шанита. — Там не только табак, я продаю все, что можно продать!

Мужчина улыбнулся, вспоминая приятного юношу, рекламировавшего на всю улицу лавку: «Только там всякий хлам». Он интонировал и корчил разные рожи, что очень забавляло прохожих, и они в благодарность за хорошее настроение непременно заглядывали в магазинчик.

— Кажется, я догадался: уволен зазывала в твою лавку? — усмехнулся захмелевший Василий, откинувшись на спинку стула. — Предупреждаю, я не так артистичен…

— Вообще-то это не связано с лавкой! У меня есть одна задумка…

Шанита заставила его допить пиво и заказала еще два бокала, после чего поведала о европейском новшестве, которое в России пока не получило широкой огласки. Связано оно было с фотографированием.

— Фотографировать людей, по-твоему, новшество? — воскликнул пьянеющий мужчина.

— Я говорю не о живых людях — о мертвых! — произнесла Шанита, понизив голос.

Василий открыл рот, но не произнес ни звука.

— Через улицу есть похоронная лавка. Я говорила с ними, и они готовы предлагать услугу.

Пока молодой мужчина был в состоянии ступора, цыганка торопливо расписала перспективы, сулящие горы денег. Она восхищалась детской смертностью и уверяла, что убитые горем родители отдадут все сбережения, чтобы запечатлеть прелестное дитя перед тем, как оно уйдет на съедение червям.

— Покойников гримируют, красиво наряжают и порой на снимках они выглядят куда интересней, чем живые.

В подтверждение своих слов, словно факир из рукава, она достала снимок семьи, сидящей за столом и как будто бы пьющей чай. Посередине сидел мальчик подросток с закрытыми глазами, а рядом с ним мужчина и женщина, лица которых были полны скорби.

— Это отвратительно! — выругался Василий, отвернувшись. — Ничего святого!

— Кто-то должен этим заниматься.

— Но почему ты обратилась именно ко мне? — в голосе мужчины слышалась брезгливость.

Шанита помедлила с ответом, но потом произнесла, немного зловеще:

— Ты не боишься мертвых. Я знаю, что когда-то ты переступил грань, разделяющую наши миры. И тебе нечего терять.

После этих слов цыганка перестала казаться Василию привлекательной, ему захотелось вылить остатки пива прямо ей в лицо, и еще сказать какую-нибудь грубость, но хорошие манеры, а точнее то, что от них осталось, не позволяли обращаться грубо с выпивкой.

— Я вижу твое смятение, — кивая, шептала Шанита. — Не торопись. Подумай. Меня ты найдешь в табачной лавке.

Она поднялась из-за стола и пошла к выходу, оглянувшись, цыганка поймала взгляд Василия и самодовольно кивнула. Ее внешность была и отталкивающая, и привлекательная одновременно. Василию предстояла бессонная ночь. Он снова проклинал тот день, когда вошел в склеп к спящей покойнице и похитил ее фальшивые драгоценности.

— Ты снова пьян! — разочаровано произнесла Акулина. Она не спала и появилась у входной двери со старой керосиновой лампой в руках, как только услышала шум. Василий молча снял грязные сапоги, отдал ей пакет с холодной телятиной, на которую спустил последние деньги и, не произнося ни слова, прошел в кабинет на ненавистную кушетку. От его давно нестиранной одежды пахло затхлостью и дешевым куревом из-за вечной табачной завесы в зале трактира.

— Наши соседи напротив — милые люди! — приветливо произнесла Акулина. — Семен — умелый портной! Он шьет платья для изысканных дам, ему приносят заказы из ателье прямо на дом. Вся его жизнь — шитье. Он сказал, что сшил бы для меня одежду и взял бы совсем недорого.

Василий закрыл дверь, не желая вести диалог, и это разозлило Акулину. Она топала ногами, как маленький капризный ребенок, но не смела, входить в комнату Василия. Ей было достаточно того, что он ее слышал.

— Я не могу больше сидеть в четырех стенах! Я схожу с ума! Мне снова приснилась жуткая цыганка!

— Тебе снилась цыганка? — заинтересовался молодой мужчина, открыв дверь.

— Ну, да… Она мне часто снится. Постоянно что-то твердит, но я никак не могу вспомнить… Я просыпаюсь в ужасе… и боюсь засыпать. Если бы керосинка не испускала такую вонь, я бы ее не гасила на ночь.

Свет коптящей керосиновой лампы осветил его полуобнаженное тело, Акулина вздохнула и торопливо отвернулась, словно впервые видела мужчину без одежды. Василия больше не смешили подобные ужимки, он лишь безнадежно вздохнул, подумав о большой кровати, в которой его бывшая любовница спит в одиночестве. Он пожелал ей «Покойной ночи» и прикрыл дверь, но она его окликнула и с волнением затараторила:

— Ты не мог бы… Просто мне страшно… И если бы ты… Как бы это сказать…

— Ты хочешь, чтобы я спал рядом с тобой на кровати. Просто спал, чтобы тебе было спокойно.

Акулина кивнула, опустив голову, как провинившаяся гимназистка. Василий отправил ее спать и обещал прийти к ней чуть позже, чтобы она могла спокойно и без стеснения лечь первая.

— Мне нравится спать справа, — произнесла она, прежде чем уйти, и вручила ему керосинку.

— Я знаю, — с улыбкой произнес Василий. Голос его зачем-то дрогнул, выдав приятное волнение. Ему казалось, что это первый ощутимый шаг, после которого последует их стремительное сближение. «А потом все будет как прежде, просто надо немного подождать…. И для начала пережить позеров-покойников в похоронном бюро», — размышлял молодой мужчина, ветер надежды наполнил паруса его одинокого парусника, уныло плывущего по реке жизни. Ему казалось, что если он возьмется за эту работу, то коварная рубиновая покойница наконец-то отстанет от них и простит тот маленький конфуз с отвалившейся головой. Сны Акулины он посчитал добрым знаком, своего рода пророчеством, которое могло бы изменить их жизнь к лучшему и оставить доблестного доктора ни с чем.

Уснуть Василий не мог. Тучи рассеялись, и появилась луна, ее холодный свет наполнил комнату и он мог отчетливо видеть свою Акулину. Она казалось совсем юной и крошечной, даже моложе чем в первый день их знакомства. В его памяти было два самых ярких дня: когда он ее встретил и когда она ушла. Конечно, он часто перебирал в своих мыслях и фантазиях страстные ночи, которые они проводили вместе, но момент ее появления и то, как она исчезла, оставили глубокий след в его душе.