Лабиринт Данимиры (СИ) - Бариста Агата

— Ну разумеется. — Я пожала плечами. — Заходите уж скорее все. Нам на последний этаж, и лифта нет. Но тут всего четыре этажа.

Мартин сделал широкий жест рукой:

— Дамы! После вас.

Ведьмы цепочкой зашли в подъезд. За ними я. За мною нагруженный Мартин. Во время подъёма я совсем было приуныла от непрошенных, но неизбежных воспоминаний. Ещё недавно я поднималась наверх вместе с ним — наполненная радужным предвкушением, всерьёз опасающаяся своей неопытности, но ведомая твёрдой решимостью…  Наверное и Мартин сейчас вспоминает тот вечер…  Что же он думает про меня на самом деле? Только у дверей квартиры я встряхнулась и силой заставила себя думать о другом. Скоро я буду в Оленегорске, и всё наладится. Всё будет хорошо. А пока бессмысленно изводить себя горькими мыслями.

Я открыла входную дверь. Снежинка навстречу не вышла, но я не удивилась. На неё иногда нападала застенчивость при виде незнакомых людей. Она предпочитала сначала отсидеться в укромном месте, рассмотреть гостей, привыкнуть к ним, и только потом неслышно появиться во всей красе — так, чтобы окружающие начали ахать и восторгаться её белоснежной шубкой.

Снежинка должна была ведьмам понравиться, она всем нравилась.

А ведьмы ей? Вот это вопрос.

Девушек я проводила в комнату, а Мартина направила на кухню.

— Пакеты с одеждой в прихожей кинь — я позже уберу, а всё съедобное на кухне на стол выложи. И шампанское открой, а остальное — в холодильник.

В комнате я усадила ведьм на диван, расставила вместо пепельниц несколько пиал и предусмотрительно распахнула окно. В комнату вплыл летний городской воздух — смесь выхлопных дымов и чего-то нежного, сиреневого, цветущего где-то далеко, за три двора отсюда. Щемящее чувство тоски по дому сжало сердце, но я прогнала его прочь. Не так плохо обстоят дела. Откуда ни возьмись образовался настоящий день рождения — с гостями, подарками, шампанским. И Мартин здесь, рядом…  Наверное, грех жаловаться…

Ксения, Аня и Люда с любопытством оглядывались по сторонам.

— А у тебя мило, Барашек, — сказала Аня. — Картинки такие прикольные.

— Да, симпатично, — сказала Ксения. — И картины действительно хороши.

Люда молча покивала, соглашаясь.

Одна только Ангелина, опустив глаза, внимательно рассматривала свои ногти и чему-то улыбалась. Эта улыбка вызвала у меня смутное недоумение. Я редко видела Ангелину чем-либо довольной, а вот сейчас она была очень, очень довольна. Хороший маникюр?

— Вы пока курите, не стесняйтесь, — сказала я гостьям, доставая из буфета цветные бокалы и большой серебряный поднос. — А я сейчас. Я быстренько.

На кухне Мартин уже сделал всё, о чём его просили. Он стоял, опустив голову и сложив руки на груди, спиной к окну, и лицо его было в тени.

Преодолевая неловкость, я заговорила, постаравшись придать голосу шутливые интонации:

— Не стой здесь. Иди в комнату…  тост пока можешь придумать. Цветистый восточный. Про то, как высоко в небе парил горный орёл, внизу бежала горная река, а потом неожиданно, но логично подвести к тому, что я умница-красавица и вообще молодец. А я сейчас всё подготовлю, бокалы ополосну и приду.

Мартин качнулся, сделал шаг вперёд и оказался рядом со мной.

Я вздрогнула — лицо у него было белое как снег, обычно голубые глаза потемнели, и в них сгустилась мутная болотная зелень.

— Данимира…  — глухо пробормотал он. — Даня, Данечка…

Никогда раньше Мартин не называл меня так ласково, но вместо радости я ощутила тревогу.

— Ты выглядишь совсем больным…  Что с тобой?

Мартин словно не слышал меня.

— Данечка, — снова пробормотал он. — Иди сюда, обними меня…  — Его голос был странно жалобным.

— Нам нельзя…  — начала было я. — чуть-чуть подожди…  — Я хотела рассказать ему, какие надежды мною возлагаются на поездку в Оленегорск.

— Просто обними, — сквозь зубы сказал Мартин. Я посмотрела в больную муть его глаз и сделала, как он велел. Обняла его и положила голову ему на грудь, Мартин стиснул меня так, что мне стало трудно дышать, уткнулся мне в волосы, и мы застыли в этом объятии на долгое время.

Против ожидания, никакие бабочки в животе у меня не порхали, и вообще ничего такого я не испытывала, хотя в Эрмитаже от близости Мартина у меня подкашивались ноги. Нет, ощущения были совсем другие — мне просто было хорошо, как будто я обнималась с потерянным некогда другом. Будто я долго брела по ледяной заснеженной равнине, а теперь стою и отогреваюсь у очага. Казалось, что объятия Мартина — единственное надёжное место во Вселенной, что мы с ним единый организм, обладающий общей кровеносной системой и что разлучить нас невозможно.

Потом он разомкнул руки и быстро отстранил меня, почти оттолкнув.

— Прости меня, — сказал Мартин так, как будто что-то мешало ему говорить. Потом он резко втянул воздух через стиснутые зубы, выдохнул и повторил: — Прости.

На пороге он бросил через плечо:

— Не торопись. — И вышел.

Что это было сейчас? Что за братско-сестринские объятия?

Я рывком распахнула балконную дверь, постояла, разглядывая свой маленький садик — в горшках, как обычно, цвела сорная трава, которую я не стала выпалывать и этой весной.

— Ничего, прорвёмся, — сказала я диким цветикам. — Всё будет хорошо.

Погружённая в свои мысли, я сполоснула бокалы, вытерла их полотенцем, аккуратно расставила по кругу на подносе. В центр водрузила открытую бутылку шампанского. Достала из холодильника гроздь красно-коричневого винограда, разделила её на несколько веточек поменьше и раскидала веточки по подносу в живописном беспорядке. Подумала и переложила по-другому. Добавила несколько синих слив в сиреневой пыльце, лимонно-жёлтых яблок, отщипнула из букета несколько оранжевых соцветий и пристроила их к фруктам.

Композиция получилась яркой, нарядной и праздничной. Ключевое слово — праздничной. У меня день рожденья, я собираюсь его праздновать. Праздник-праздник. Только сначала придётся преодолеть сопротивление Мартина и выпытать, что же с ним такое творится.

Я взяла поднос и понесла его в комнату, втайне надеясь, что сейчас я войду, и все заулыбаются, и похвалят мои дизайнерские поползновения, и мы выпьем шампанского и взбодримся, а потом я поскребу по сусекам, накрою стол и будет хорошо…

На пороге я застыла. Поднос в моих руках дрогнул, и бокалы тоненько прозвенели.

Овальный стол, стоявший прежде посередине, был убран к стене, ковёр скатан в трубу и тоже убран в сторону. На освободившемся месте на паркете мелом был вычерчен большой круг. По его внешней окружности были расставлены горящие свечи.

Чёрные свечи.

По внутренней окружности шли меловые строчки заклинаний, постепенно заворачивающиеся по спирали к центру. Сквозь них просвечивали контуры пятиконечной звезды. Письмена ближе к середине круга были написаны чем-то тёмным.

Кровью, скорее всего.

Потому что так всегда делают в ритуалах запретной магии, если собираются совершить человеческое жертвоприношение…  и если кровавые строчки располагают в центре, то использовать собираются не только тело, но и душу.

Мартин стоял у вершины звезды, ведьмы по бокам. На меня никто не смотрел. Ведьмы вполголоса бормотали заклинания, Мартин стоял молча, сосредоточенно уставившись в центр круга. С одного его запястья медленно, как в замедленной съёмке, сорвалась, сверкнув рубином, капля крови, и стало понятно, чьей кровью начертаны руны в центре круга.

Значит ритуал, который они затеяли, будет в пользу Мартина.

Вот, значит, за что я должна была его простить.

А за такое прощают?

Я машинально поднесла руку к причёске, желая распустить волосы — мне всегда было легче колдовать с распущенными волосами — а магия, если я правильно понимала происходящее, должна была мне сейчас понадобиться, но причёска не желала разрушаться. Волосы будто склеились намертво, и мысли путались. Я вспомнила говорливую мадам Трюмо и её шпильки, которые она доставала из кармана жакета.