Детство в Соломбале - Евгений Коковин

ГЛАВА ШЕСТАЯ

ПРОВОДЫ

В дорогу Илько собирала моя мама. Она дала ему мои штаны, шапку и полотенце. Искусно уменьшила пиджак Илько и залатала совик. Наконец мама откуда-то вытащила старые отцовские варежки и обшила их материей. - Там у вас, в тундре, наверно, сейчас холодно, - сказала она, примеряя варежки на руки Илько. - На всякий случай, не помешают. - Нет, - Илько покачал головой, - сейчас в тундре тепло. Хорошо сейчас в тундре! - Ну, все равно не помешают, - сказала мама, она не особенно верила, что "сейчас в тундре тепло". Увидев все эти приготовления, Костя внезапно убежал домой и вернулся со свертком. Он тоже принес Илько подарок - выпросил у матери свою рубашку да прибавил к этому еще старую хрестоматию "Родник", выменянную на камышовое удилище. - Тут есть о том, как Петр Первый шведов под Полтавой разбил, - говорил Костя, перелистывая страницы "Родника". - Вот, видишь, Илько, "Горит восток зарею новой..." А вот смотри - про мальчика, который шел учиться:

Скоро сам узнаешь в школе, Как архангельский мужик По своей и божьей воле Стал разумен и велик.

- Думаешь, какой это "архангельский мужик"? - спросил Костя. - Знаешь? Илько наморщил лоб, но ответить не мог. - На букву "лы", - подсказал Костя. - Ломоносов! - не удержался я. Костя обидчиво махнул рукой: - Вечно ты, Димка, суешься со своим носом! Но, оказывается, Илько знал о нашем земляке Ломоносове. Ему рассказывал о нем Петр Петрович. Подумав, Костя сказал: - Я прочитал это стихотворение папке, а он и говорит: "Правильное стихотворение и изложено красиво, но только божья воля тут ни при чем". - Это для того, чтобы складно было, - заметил я. - Как тебе не складно, - возразил Костя. - Это, чтобы царские слуги пропустили стихотворение в книжку - вот для чего Некрасов тут бога и подпустил. Из хитрости. Потому что царь не любил, чтобы бедняки учились. А про бога он все любил читать. Илько развязал свой мешок и стал укладывать в него подарки - одежду, тетради, карандаши, хрестоматию. Вдруг он словно что-то вспомнил. Произнес задумчиво и взволнованно: - Тогда я говорил неверно. Русские - хорошие люди! Они любят ненцев. Об этом я расскажу в тундре. - А Матвеева-то, кочегара с "Владимира", мы так и не разыскали, - сказал я. - Как бы нам его найти? - Если он в Соломбале, мы обязательно его разыщем, - уверенно заметил Костя. - Вот только бы знать, какой он... Илько раскрыл свою тетрадь: - Вот он какой! Если встретите такого, значит, это и есть дядя Матвеев. Кочегар с "Владимира", друг Илько, был нарисован карандашом во всю страницу тетради. У него было простое, открытое лицо, чуть насмешливые глаза смотрели прямо на нас. - Не видал такого, - с сожалением сказал Костя. - Нужно у отца спросить, он многих соломбальских моряков знает. - И у дедушки можно спросить. Мы его найдем, Илько. Пока ты будешь в тундре, мы его и найдем. Илько осторожно вырвал из тетради страницу с портретом незнакомого нам Матвеева и передал Косте. В рейс на Печору уходил пароход "Меркурий". Илько распрощался с дедом Максимычем и с моей матерью, мы с Костей пошли его провожать. Мы хотели взять с собой Гришу Осокина и зашли за ним, но его дома не оказалось. Гришина мать сказала, что "он, бездельник, с утра где-то пропадает". - Вот ведь какой! - укоризненно заметил Костя. - Вчера уговаривались, а тут он убежал куда-то. А потом будет кричать: "Ладно, ладно, не хотели взять!" Так ему и надо! "Меркурий" стоял в Воскресенском ковше. Перед тем как отправиться в море, он должен был идти к Левому берегу бункероваться - грузить уголь. На причале мы неожиданно встретили Николая Ивановича. С ним был какой-то незнакомый нам человек с чемоданом и кожаным пальто на руке. Николай Иванович сказал: - Это, Илько, товарищ Климов, представитель Центрального Комитета партии. Он едет в те же места, куда и ты, по поручению Владимира Ильича Ленина. Климов поздоровался с нами, а Илько спросил его: - Вы видели Ленина? Климов дружески улыбнулся: - Видел и разговаривал с ним перед отъездом. Владимир Ильич просил меня узнать, сколько в тундре нужно учителей и врачей и в чем нуждается ваш народ. Он велел еще узнать, кто в тундре хочет поехать учиться в Москву. Мне поручено также организовать у вас тундровый Совет. Совсем другая жизнь будет теперь в тундре. К "Меркурию" подошел буксирный пароход. - Николай Иванович! - крикнул с мостика в мегафон капитан "Меркурия". Отваливаем. Прошу пассажиров на борт! Матросы убрали трап и перебросили швартовы с причала на палубу. - Счастливого пути, Илько! - сказал Николай Иванович. - Приезжай к нам. - Приезжай и зови других ребят! - крикнул Костя, когда Илько был уже на пароходе. Буксирный пароход пронзительно свистнул и начал оттягивать нос "Меркурия". - Сколько простоите у Левого берега? - спросил Николай Иванович у штурмана, стоявшего на корме. - Недолго. В восемь вечера отход. Буксируемый маленьким пароходом, "Меркурий" развернулся и медленно поплыл вверх по реке. Илько и Климов стояли на палубе и махали нам шапками. - Хочется в море, - сказал Николай Иванович, глядя на удаляющийся пароход. - Давно не был в море. - Почему же вы теперь не поступаете на пароход? - спросил я. - Да вот, видишь, пока партия оставила меня в губкоме. Я уже рассказывал вам. А на будущий год обещают отпустить в плавание. Мы пошли по набережной Северной Двины. Большая река была усыпана солнечными отблесками. Легкая дымка, гонимая южным ветерком, плыла над далекими песчаными островками. По реке скользили катера и лодки. Вдали, в стороне Соломбалы, показался идущий с моря большой пароход. - С полным грузом идет! - заметил Николай Иванович торжествующе. Действует наш советский флот! Добро! На углу мы распрощались с механиком и отправились в Соломбалу. Вдруг Костя хлопнул себя по лбу и сказал весело: - "Меркурий" отойдет от Левого берега в восемь часов. Вот здорово! Мы еще проводим и увидим Илько! - Опять в город поедем? - Зачем в город! Я кое-что поинтереснее придумал. Когда Костя рассказал, что он придумал, я с восторгом одобрил его план. Вечером мы пошли к Грише Осокину, но и на этот раз дома его не застали. - Опять, наверно, уехал рыбу ловить, - сказала Гришина мать. - Вот вернется, я ему задам баню! Мы позвали с собой Аркашку Кузнецова и его маленького братишку Борю. Спустя полчаса из речки Соломбалки на Северную Двину выплыла наша старая шлюпка "Молния". Нам пришлось грести изо всех сил, потому что "Меркурий" уже был близко, а наша "Молния" двигалась со скоростью черепахи. Однако мы успели вовремя. Когда мы подплыли к идущему "Меркурию" на самое короткое расстояние, Костя скомандовал: - Суши весла! В стойку! Мы подняли весла "в стойку". Это был торжественный морской салют. - Ура-а! - закричали мы в один голос. Капитан заметил наше приветствие и ответил продолжительным гудком. Мы были горды! Старый, опытный капитан большого морского парохода, словно равным, отвечал мальчишкам, плывущим на дряхлой шлюпке. Я изо всех сил старался разглядеть на палубе Илько, но не видел его. Неожиданно на "Меркурии" возникла легкая суматоха. Послышался звон телеграфа, и судно замедлило ход. Мы никак не могли сообразить, что произошло на пароходе. Прошло минут пять. "Меркурий", машина которого не работала, остановился. Наконец с мостика крикнули: - На шлюпке! Подойдите к борту! "Молния" подошла к борту "Меркурия" вплотную. Сверху опустили штормтрап. И тут все мы ахнули от удивления. Два матроса очень бережно подняли над бортом и поставили на привальный брус мальчишку. Мы сразу же узнали его, даже не глядя на лицо. Это был Гриша Осокин. - Ну, слезай! - крикнул матрос. - Да осторожнее, не оборвись. Вот батька теперь даст тебе перцу! - На шлюпке! - насмешливо сказал штурман, перегнувшись через борт. Знаете такого мореплавателя? - Знаем, - ответил Костя смущенно. - Скажите-ка его родителям, чтобы угостили березовой кашей этого Христофора Колумба. Вперед наука будет! Сопутствуемый насмешками матросов и штурмана, Гриша спускался по штормтрапу медленно и, видимо, с большой неохотой. В шлюпке он сел на банку и опустил голову, чтобы не видеть нас. Видимо, он тоже был крайне удивлен тем, что его замысел побега закончился такой неожиданной встречей. - Эй, на шлюпке! - послышалось с "Меркурия". - Спросите-ка этого великого путешественника, не было ли с ним еще какого-нибудь Робинзона. А то, если в море обнаружится, придется и в самом деле на необитаемый остров высаживать. - Я был один, - угрюмо, не поднимая головы, ответил Гриша. Штормтрап убрали. Снова на мостике зазвенел телеграф. Под кормой у винта "Меркурия" вода вскипела, и желтоватая ажурная пена поплыла по реке. Пароход снова двинулся вперед. Только теперь мы увидели Илько. Должно быть, он вышел на палубу, желая узнать, что случилось. Тогда мы снова подняли весла "в стойку" и закричали "ура". Илько узнал нас и в ответ помахал нам рукой. "Меркурий", ускоряя ход, дал продолжительный гудок. - Дурной ты, Гришка! - укоризненно сказал Костя. - И чего ты выдумал бежать! - Да-а-а... раз в морскую школу не приняли, - плаксиво ответил Гришка. Говорят, лет мало, а вон у Димки дед с десяти лет зуйком на шхуне пошел. - Сравнил тоже! В то время и морских школ не было. А ведь тебя все равно бы ссадили с "Меркурия". Раз нельзя - значит нельзя, дубовая твоя голова! Гриша молчал. - Вот теперь тебе достанется от матери! - А вы не говорите ей. Костя резко развернул "Молнию" и скомандовал! - Полный вперед! - Не говорите, - жалобно попросил Гриша. - Ладно, не скажем, - согласился Костя. - Только, брат, теперь не старые времена, чтобы из дому убегать. Запомни это! Да бери-ка весло и греби - у нас судно не пассажирское! Гриша взял весло и принялся старательно грести. - Самый полный вперед! - подал команду Костя. "Молния" поползла по реке чуть-чуть быстрее.