Сын города - Том Поллок

– Яссно, – выдохнула черная фигура, рассматривая свои черные ногти, вцепившиеся в качели. – Огласси уссслугу, о которой ты проссишь, камнекожий. Не мешкай – мне претит торопить тебя, но мое приссутсствие не сспоссобсствует здоровью расстений, знаешь ли.

Он указал через плечо Петриса, и даже в темноте священник увидел, что ближайшее дерево поникло от впитывающихся в землю ядовитых капель с ног Джонни Нафты.

Петрис взглянул на это торжество смерти, как жаждущий на фонтанчик для питья.

– Кто сказал, что я ищу услугу? – прохрипел он, изнывая от жажды.

– Иначе зачем тебе сстоять здессь, ссжимая ссвой камень в это абссурдное выражение лица и сстаратьсся не выплюнуть ссобсственные кишки от сстраха? – голос Джонни Нафты оставался спокойным, вежливым шипением. – Разумеетсся, тебе что-то нужно. Всеем что-то нужно, поэтому они и являютсся к нам.

Петрис попытался улыбнуться:

– Проницателен как никогда, Джонни. Да, я хотел бы заключить сделку по справедливой цене.

– Цена вссегда ссправедлива, Петрисс, – упрекнул его Джонни Нафта. – Мы – Химичесский Ссинод. Наши равенсства всегда равны. Равновессие у насс в крови.

Петрис глубоко вдохнул:

– Хорошо. Я хочу, чтобы вы кое за кого заступились. Плохой парень собирается надавать по голове мелкому придурку. Думаю, тому нужна охрана.

Джонни откинулся на спинку качелей, обдумывая просьбу. Размышляя, он вытащил зажигалку из кармана пропитанной нефтью куртки и начал пощелкивать крышечкой, открывая и закрывая ее.

– «Я хочу, чтобы вы кое за кого засступилиссь», – повторил он с кислотным присвистом. – А не мы. Что ж, полагаю, это ответ на мой первый вопросе: а именно, почему ох-какие-грозные Тротуарные Монахи не могут защитить ссвоих сссобственных людей. Остаетеся только второй, а именно: ради какой такой важной цели, ты готов рисскнуть быть пойманным ссвоими ссоотечесственниками, сссоблазняя меня? Мне интерессно, Петрисс, кто этот кое-кто? Кто сстоль неоднозначен, что ты даже не можешь дать команду ссвоим ссобственным Монахам его охранять?

Петрис сглотнул, почувствовав, как гранит царапнул адамово яблоко:

– Филиус Виэ, – выговорил он.

– Филиусс Виэ, – повторил Джонни Нафта. – Ах. Значит, я так понимаю, этот «плохой парень» – Выссь?

Воцарившееся молчание нарушало только пощелкивание зажигалки. Петрис не мог оторвать от нее глаз. «Всего одна искра… и эта нефть». От одной этой мысли под его броней выступил пот.

– «Пусстячная седелка», – в конце концов сказал Джонни Нафта. – Х-м-м-м. Твои навыки в замалчивании бесссподобны. – Он вздохнул и поправил пропитанный нефтью галстук. – Ссожалею, сстарый камнекожий, чесстно, но ссражатьсся ссс Выссью? Тебе проссто не оссилить нашу цену Петрис было заспорил, но Джонни Нафта поднял руку:

– Рисски высступления против Короля Кранов значительны, как ты осведомлен. Ессли коротко, твои запассы, интересующие насс, уже иссчерпаны…

– Что вас интересует? – в отчаянье прервал его Петрис. – Джонни, ты превратишь в товар все что угодно. Конечно…

– Некоторые ценные бумаги интересснее, чем другие, – Джонни Нафта оборвал его, не повышая голоса. – Данная седелка не может одновременно удовлетворить интерессы обеих сссторон.

Это было сильно, резко и жестоко. Химический Синод балансировал на грани обмана, но никогда не лгал. Их контракты были составлены так аккуратно, что не возникало ни необходимости, ни возможности обманывать.

Петрис, чувствуя уязвимость и унижение, с отвращением смотрел на Джонни. Его каменная оболочка показалась в сто раз тяжелее, когда он повернулся и пошагал прочь, быстрее, чем мог себе позволить, чтобы сберечь энергию. Гранитные ноги по щиколотку погружались в грязь.

«Прости, Филиус…»

– Дай знать, ессли захочетеся чего-нибудь еще, не сстоль дорогого, – бодро крикнул вслед Джон Нафта. – Ссскажем, за глазное яблоко или парочку приятных восспоминаний… Мы оказываем усслуги ссс учетом вссех сситуаций.

Повисшую тишину нарушали лишь щелчки его зажигалки и свист, когда он снова начал раскачиваться.

Глава 19

«Сколько чокнутых бродячих сыновей Богини требуется, чтобы заменить лампочку? – размышляла Бет, пока Фил спорил со светящимся человеком. – Полагаю, больше одного».

Мощеный внутренний дворик позади Карнаби-стрит был полон стеклянных людей, пульсирующих снежно-белым внутренним светом, того же оттенка, что и шикарные безупречные вольфрамовые лампы, освещающие богатые районы Центрального Лондона.

Видимо, они пришли в центр ночного рынка. Изворотливые кляксы теней наводняли стены, когда фигуры проплывали рядом, обмениваясь кусками проводов и аккумуляторами, намазывая из теней в форме бутылочек запястья полувидимыми длинами волн, неуловимыми, как запах изысканных духов. Одна фигура лежала на пороге, а другая присела над ней, обрабатывая стеклянную кожу жужжащей татуировочной иглой, подсоединенной к собственному сердцу. Тонкие линии красного света тянулись за острием иголки, словно кровь. Татуировка на плече человека становилась матовой, светонепроницаемой: изображение светящегося дракона выделялось на оставшейся прозрачной коже. Все вокруг них перемигивались быстрыми вспышками.

После нескольких прошедших дней для Бет было облегчением увидеть что-то, хоть наполовину знакомое.

– Ах да, – сказала девушка, когда они завернули за угол, – это родичи твоей подружки. Только бледнее.

Голова Фила тревожно мотнулась, и он пробормотал:

– Она не моя девушка. И вообще, не надо об Электре.

– Должна сказать, однако, – Бет критически разглядывала их стеклянные фигуры, – что они выглядят довольно хрупкими, чтобы сражаться с ордой кранов, не говоря уже о – что, ты сказал, это было? Колючепроволочное чудовище?

– О нем тоже не надо.

– Есть хоть что-нибудь, о чем мне можно говорить? – сердито поинтересовалась Бет.

– Дельное замечание, – он потрепал ее по плечу. – Возможно, тебе вообще стоит воздержаться от разговоров со мной.

– Почему это? – Бет почувствовала укол уязвленного самолюбия. – Мы хорошо сработали, когда уговаривали зеркальных франтов.

– Хорошо, ага, – признал он, – но эти типы тебя слушать не будут.

– Почему не будут?

– Потому что они… хм, на самом деле они невысокого мнения о девушках. – У него хватило такта, чтобы поморщиться.

Бет снова посмотрела на стеклянных людей. Все они, теперь она заметила, были мужчинами – толстыми, тонкими, мускулистыми: двигающиеся обнаженные стеклянные статуи с раскаленными добела металлическими венами.

– Что ж, – решительно заявила она, – теперь я просто хочу их обнять.

Когда они ступили на мощеную площадь, вся торговля свернулась. Светящиеся мужчины удивленно уставились на них, и Бет показалось, что один, довольно крупный, определенно ее побаивался.

Высокий поджарый мужчина с плотно скрученными стекловолоконными волосами на груди встал.

– Дерьмо, – прошипел Фил.

– Что?

– Это Люсьен, один из Белосветных Старейшин. Он меня недолюбливает.

– Почему?

– Однажды я запер его в лампе. – Он поймал пораженный взгляд Бет. – Что? Это никак ему не повредило. Пару лет назад он вел переговоры с Гласом – но мы не делали никаких успехов, и он никак не затыкался. – Бет фыркнула, когда Фил хрустнул пальцами и величественно заявил. – Предоставь переговоры мне.

Ей не было нужно понимать семафорный язык, чтобы догадаться: «переговоры» мгновенно превратились в спор, который медленно перерос в ссору, а ссора переродилась в славную мешанину едких замечаний и язвительных насмешек, приправленных мелкой крошкой психологического давления.

Бет смогла следить за дипломатической катастрофой с помощью бородатого бродяги, видимо устраивающегося на ночлег на площади. Он подошел, представился Виктором и назначил себя переводчиком. Бродяга съежился подле нее, опершись о стену магазина, завернувшись в потертый спальный мешок. Линялая буденовка с серпом и молотом прикрывала едва ли десятую часть его косм. Он внимательно следил за сигналами стеклянного мужчины, а потом громко переводил на английский, что оказалось вдвойне полезно, потому что уличный принц, как выяснилось, и сам не слишком хорошо говорил на языке Белолампового народа.

Ламповый человек выпрямился и сверкнул сентенцией.

– Мы не оставить белизну наших районов, – прохрипел Виктор с густым черноморским акцентом, и Фил закатил глаза.

Бет склонилась к Виктору. Он пах мокрой псиной и мочой.

– Эй, Виктор, – начала она, – как это вы умудряетесь говорить на их языке, если даже он не может? – она кивнула на тощего мальчика, бросившего свое копье на брусчатку, словно выведенный из себя теннисист.

Бродяга поднял на нее слезящиеся, затуманенные глаза: