Маятник судьбы - Екатерина Владимировна Глаголева
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Как, должно быть, тревожно книгопродавцам! Если и в Лейпциге то же, что Шишков видел в Дрездене, они должны сейчас в великой спешке убирать и прятать книжки с описаниями лютостей французов и в особенности эстампы с карикатурами на Наполеона, изображавшие его в смешном и безобразном виде.
Небо заволокло сырыми облаками, и разом стало темно, как в печи. Наступившая вдруг тишина пугала еще больше, чем недавние жестокие залпы. Шишков велел заложить коляски для себя и своих помощников, и чтоб кучера не вздумали отходить от них. Не раздеваясь, прикорнул на кровати в своей комнате, надеясь подремать.
…Фельдъегерь с фонарем в руке пробирался сквозь скопище фур, телег с ранеными, зарядных ящиков и прочих повозок, покрикивая: «Дорогу! Дорогу!»; Александр и Фридрих Вильгельм ехали за ним. В кромешной темноте со всех сторон раздавались стоны, ругань, клацанье железа, и еще этот тошнотворный запах… Наверное, так и будет в аду, подумал про себя Александр. За эту ужасную дорогу до Гроича он укрепился в своем намерении и, как только они вошли наконец в дом и остались наедине, изложил его прусскому королю: необходимо отойти к Мейсену и Дрездену, переправиться за Эльбу и там, соединившись с подкреплениями, дать новое сражение. Фридрих Вильгельм встал у стола и оперся о него обеими руками, опустив голову. В свете огарка Александр видел только часть его профиля: ровная линия бакенбард на впалой щеке, длинный нос, черный провал глазницы.
— Это мне знакомо, — произнес король и издал короткий смешок. — Отступать. Отступать! Сначала за Эльбу. Потом за Вислу!
Он стукнул кулаками по столешнице и обернулся к Александру:
— Я уже вижу себя снова в Мемеле!
— La prudence doit prévaloir lorsqu’on a lieu de s'attendre à la coopération d'une troisième puissance[24], — тоном терпеливого наставника отвечал ему царь.
— Осторожность? — взвился Фридрих Вильгельм, срываясь на крик. — Теперь вы говорите мне об осторожности?
Александр почувствовал, как вся горячность, тревога, усталость этого дня сбились в ком, распирающий грудь, и сейчас вырвутся наружу вспышкой гнева. Боясь, что может не сдержаться, он почти выбежал вон, хлопнув дверью.
— Точь-в-точь как при Ауэрштедте! — бросил ему вслед король.
Он дрожал всем телом, готовый завыть как зверь или разрыдаться. Стон, раздавшийся совсем рядом, заставил его вздрогнуть.
— Кто здесь?
— Это я, сир, — послышался слабый голос. — Простите меня…
Схватив со стола железный подсвечник с оплывшим огарком, Фридрих Вильгельм шагнул на голос.
— Шарнхорст? — воскликнул он, увидев бледный лоб с прилипшими к нему волосами и поперечную вмятину над переносицей. — Друг мой, что с вами?
Генерал указал глазами вниз. Подняв огарок повыше, король увидел бурые пятна крови на одеяле — там, где должно быть колено.
— Это ничего, — просипел Шарнхорст. — Нога цела. Сохраните только в целости ваш союз с императором Александром… заклинаю вас.
…По словам пленных полковников, в штабе неприятеля полагали, будто Наполеон все еще в Эрфурте, и не ожидали увидеть его на поле боя. Что ж, он не разучился удивлять своих противников! Пруссаки обвиняли русских в том, что те их не поддержали, русские пруссаков — что не умеют драться; главнокомандующий был назначен накануне сражения и даже не успел разведать местность, семь начальников действовали розно… Кто-то видел, будто принцы Гессен-Гомбургский и Мекленбург-Стрелицкий убиты, как и несколько русских и прусских генералов, но это еще следует выяснить наверное. Ясно одно: согласия между союзниками нет, толковых полководцев тоже, мнимые добровольцы согнаны в армию силой или под страхом конфискации имущества…
— Я снова господин Европы! — торжествующе объявил Наполеон Дюроку, когда они ужинали в палатке императора.
Гофмаршал поднял свой бокал и улыбнулся. Он был рад оказаться в походе, где все просто и понятно, вдали от дворцовых интриг, сплетен и коварства, и без всякого сожаления сменил новехонький фрак сенатора на старый генеральский мундир. Он снова адъютант императора, и они снова побеждают! И все же какая-то досадная мысль билась у виска, раздражая своей неясностью. Что-то было сегодня не так… но что? Ах да: когда они объезжали биваки, одна только гвардия кричала: «Vive l'empereur!»
16
Пронизывающий ветер срывал брызги с серых насупленных волн и швырял в лицо. Морщась, гребцы отворачивались от бортов. Чайки носились над водой с нетерпеливыми криками. Вот и берег; весла подняты вверх, борт стукнулся о причал; два молодых офицера в черных, наглухо застегнутых мундирах и такого же цвета панталонах выбрались из шлюпки и прошли по дощатой пристани, придерживая руками шляпы с трепетавшим желто-синим плюмажем. Их уже дожидались с оседланными лошадьми в поводу. Фахверковые дома под острыми скатами черепичных крыш смотрели на всадников равнодушно, угрюмые готические церкви — с обычной суровостью.
Граф Адлеркрейц обнял сына и раскланялся с его спутником, бароном Стирнкроной. Обменявшись положенными приветствиями и вопросами, они прошли в кабинет, где им навстречу поднялись Густав Левенгельм и генерал Сюрмен.
Левенгельм поспешно распечатал письмо от кронпринца, отошел к окну и принялся читать; остальные уселись в кресла. Разговор не клеился: собеседники не слишком умело скрывали тревогу на осунувшихся лицах и часто посматривали в сторону окна. Фредрик Адлеркрейц был огорчен тем, как подурнел отец за две недели, что они не виделись: мешки под глазами, глубокие морщины на лбу и у рта, и седины как будто прибавилось… Чтение закончилось; лошадиное лицо Левенгельма вытянулось еще больше.
— Его высочество хочет, чтобы я вернулся в русскую главную квартиру и снова требовал тридцать пять тысяч солдат, — объявил он своим сиплым голосом, так и не восстановившимся после ранения в горло при Пихайо-ках. — Вот что принц предлагает мне напомнить императору: «Московиты, воспитанные и выросшие в ненависти к шведам, должны спросить свою совесть и признать, что если бы Швеция не осталась верна Александру, Финляндия бы уже восстала, и полыхало бы уже у ворот Петербурга, тогда как на дунайские и черноморские провинции обрушились бы австрийские и турецкие войска, чтобы соединиться в Калуге с армией Наполеона, и одновременно персы, воспользовавшись столь выгодными обстоятельствами, были бы вольны захватить всю Грузию».
Все помолчали.
— Как скоро мы можем ожидать принца здесь, в
