Наследница достойных (СИ) - Ваганова Ирина Львовна

— Ой! — завозилась Лукрия, прикорнувшая рядом. — Это ты. Показалось, щенок скулит.

— Не скулите! — обернулся кум. — Одна ночевка осталась. Завтра будем в монастыре.

Наш караван свернул с тракта и потянулся вдоль горной цепи. Кочки и бугры, щедро рассыпанные по дороге, заставляли путников цепляться за борта, лавки и друг друга. Печальные мысли вытрясло из моей головы, даже эха не осталось. Лишь на остановке, вдохнув привычный с детства горный воздух, напоенный ароматами подвяленных трав и разогретого камня, я во всей полноте ощутила тихую радость встречи с домом, пусть и погибшим. Теперь я не испытывала боль замершего у могилы человека, лишь тоску от слишком долгого расставания.

Гонцы, посланные в Веселье за свежей прессой, принесли тревожные вести: на перевале у Бараньей башки люди видели многотысячное скопление вохров. Раньше встречались лишь одинокие разъезды дикарей, редкие из которых решались преодолеть перевал и спуститься в предгорья. Теперь же давний противник демонстрировал готовность к нападению.

— Чему вы удивляетесь, — цыкнул на раскудахтавшихся женщин кум. — Замка Далеор больше нет. Ничего им не препятствует.

— Мы укроемся за стенами монастыря, — пискнула моя «тезка».

— Укроемся, — нахмурился кум, — да сколько продержимся? Одна надежда, что войско дальше двинет. Зачем им разоренный монастырь?

Мне стало не по себе от его слов. Получалось, что сидя под защитой стен, мы ради спасения собственных жизней должны молиться о разорении всей страны. А что мы можем сделать? Среди нас лишь мирные обыватели!

— Король выдвинет войска, — сказала я.

Кум смерил меня оценивающим взглядом и кивнул:

— Должен. Да только он на наследницу достойных рассчитывает больше, чем на вояк. Ее, наверное, пришлет.

Ночью пришли кошмары. Я кричала во сне. Лукрия растолкала меня, видения отступили, не оставив и следа. Запомнился только каменный смерч, поднимавший меня над землей. Я ошарашено вглядывалась в темноту, не понимая, как оказалась в палатке.

— Лота, девочка, успокойся, все хорошо, — приговаривала Лукрия, обнимая и поглаживая по спине.

Хорошо не было. Осознание близкой беды ржавым гвоздем застряло в сердце. Я легла, но до рассвета ворочалась, боясь уснуть.

Наспех перекусив остатками вчерашнего ужина, паломники отправились в путь. Общее воодушевления частично передалось и мне. Гоня мысли о кошмарных сновидениях, я смотрела вперед. Ради такого случая перебралась на козлы, кум, недовольно кряхтя, уступил мне место. Сначала показалось стадо овец, рассыпанное серыми брызгами по зеленому полотну косогора. Подъехав ближе, удалось разглядеть и пастуха — сгорбившегося седобородого деда в черных одеждах. Миновав бревенчатый мостик, переброшенный через ручей, мы обогнули скалу, штопальной иглой воткнутую в ткань пологих склонов, и выехали на прямую дорогу к обители.

Монастырь раскрылся во всей красе. На первый взгляд он остался таким же, каким я видела его, совершая паломничество с отцом, матерью и сестрой. Над массивными стенами возвышались шатры храмов, слышался перезвон колоколов, оповещавших об окончании службы. Я даже привстала: не мираж ли это? Мои спутники тоже удивленно переговаривались.

Полная картина открылась, когда мы миновали ворота. На своих местах остались храмы и монашеские корпуса, исчезли только дом приюта и халупы трудниц.

Едва наши кибитки замерли на площади, образовав полукруг, и паломники высыпали из них, как из ближайшего собора потянулись монахи. Выглядели они иначе, чем в прошлый мой приезд. Праздничные белые одежды сменили на черные балахоны, вместо золотых цепей носили серебряные. Лица иноков имели печать скорби.

Несколько озадаченные видом многочисленного шествия паломники сгрудились в центре площади. Я оказалась в центре толпы и могла только, выглядывая из-за стоящих передо мной мужчин, видеть, как монахи построились в линию и склонились в пояс. Соседи мои перешептывались, спрашивая друг друга, как это понимать, но никто не знал ответа. Наконец, из общего строя выступил щуплый немолодой монах и неожиданно звонко выкрикнул:

— Аделия! Мы ждали тебя!

По толпе прокатилась волна. Паломники осматривались, словно искали источник огня, уловив запах дыма. Монахи ждали, склонив головы. Мне хотелось исчезнуть. Вот так, как исчезли все достойные — стать невидимой и проявиться в другом мире. «Откуда? — колотилось в мозгу, — откуда они узнали?» Решение изучить святые тексты и разобраться, наконец, в творящихся со мной чудесах уже не казалось разумным.

Пока я корила себя за поспешность, первые ряды расступились, пропуская вперед девушек и женщин, носящих по назначению настоятеля имя Аделия. Таких набралось двенадцать человек. Глаза иноков удивленно округлились.

Обратившийся ко мне монах подскочил к самозванкам и, расталкивая, всматривался им в лица.

— Здесь ее нет! — закричал он небу, воздев руки.

Послышался далекий гул, словно в горах сошла лавина. Сердце колотилось где-то в горле: бежать… бежать… бежать… Сил пошевелиться не было, ноги будто погрузились в каменистую почву. Расторопный монах уже метался в толпе. Мужчины шарахались от одного его взгляда, женщины, подобно мне, стояли свечками в подсвечниках. До последнего момента я надеялась, что буду отринута так же как и остальные, но человек в черном, едва взглянув в лицо, упал на колени. Спустя миг пространство вокруг нас опустело. Мои бывшие товарищи ринулись в стороны и застыли шагах в десяти. Насельники монастыря все до единого преклонили колена.

— Встаньте… встаньте… зачем? — шептала я, но не слышала своего голоса.

Началось молитвенное пение. Тенора, баритоны и басы стройно благодарили Хранителей за посланное избавление. Монастырские стены, площадь, храмы, люди поплыли, увлекаемые в неторопливый хоровод. Еще мгновение — и я повалилась бы на землю. К счастью, стаявшая ближе других Лукрия заметила, как я оседаю, и бросилась на помощь. Пифания подбежала следом. Они подхватили меня под руки.

— Зачем пугать девочку! — возмутилась Лукрия. — Это Лота, а не какая-то там Аделия!

Монах поднялся с колен и замер. Теперь и я узнала его — этот человек вел длительную беседу с отцом перед нашим отъездом.

Я не слышала разговора — мы с мамой и Лотой сидели в экипаже. Мама держала сестру за обе руки, испугавшись, что монах уговорит отца оставить девочку в приюте. Теперь я могла предположить, что речь шла не об этом. Отец сел напротив, дал кучеру знак — трогать и, не объясняя задержки, пристально посмотрел на меня. Мне тогда было пятнадцать. Поездка запомнилась обилием новых впечатлений, вытеснивших из памяти отцовский взгляд с тенью изумления и боли.

— Леди Далеор, — зазвенел голос инока, — приглашаю тебя и твоих спутниц отобедать. Братия приготовила праздничную трапезу.

Отпираться было бессмысленно. Я выпрямилась, пожала руки державших меня женщин и сказала:

— Ведите, пресветлый.

Трапезная оказалась огромным залом, занимавшим весь первый этаж братского корпуса. Ряды гранитных колонн разграничивали пространство на четыре зоны. Меня привели в главную, занимавшую невысокий подиум. Место для наследницы достойных было приготовлено в торце стола, но, видя мою шаткую походку и обморочную бледность, сопровождающий распорядился приставить табуреты для моих спутниц. Мальчик-послушник, чем-то похожий на Гая, принес приборы для Лукрии и Пифании.

Вместе с нами за столом оказалось восемь монахов. Матушка Пифания, бывавшая в монастыре неоднократно, объяснила, что они составляют духовное руководство. Остальные насельники расположились в двух сопредельных частях трапезной. Паломникам накрыли в дальнем углу. Я с трудом могла разглядеть их лица, хотя все они были обращены ко мне.

После молитвы все взялись за ложки, но никто не ел. Я обвела взглядом уставленный яствами стол и потянулась за ломтиком овечьего сыра. Это послужило сигналом. Монахи оживились. Лукрия хлопотала около меня, подкладывая то кусочек соленой форели, то булочку, то финик или орех. Чтобы не смущать сотрапезников, я послушно ела все что дают и думала, что если так будет продолжаться, я затоскую о графском флигеле и своих покоях в королевском дворце.