Икар - Альберто Васкес-Фигероа

— Логично.

— Конечно логично, однако раньше ветер лишь колебал травы, развевал гривы лошадей и перья украшений индейцев. Однако в тот день ветер подхватил легкий и почти невесомый слой почвы и увлек его за собой — к небу. — Женщина чуть ли не всхлипнула. — И вот так возник, словно бич божий, Большой Пыльный котел,[39] который начал вертеться и вертеться вокруг своей оси, день ото дня увеличиваясь в диаметре, закрывая солнце, поглощая поля, деревни, города, — и в итоге превратился в самое крупное стихийное бедствие, которое когда-либо видел род человеческий… — Она кивнула в сторону окна: — Вот вам, пожалуйста! Наш грозный враг, Большой Пыльный котел, по вине которого потеряны миллионы гектаров плодородных земель.

— Любопытно! — признался шотландец, действительно увлеченный ее рассказом. — Крайне любопытно и очень интересно. Мне никогда не приходило в голову связать то, что я считал простым атмосферным явлением, с прямым вмешательством человека.

— Как видите, они взаимосвязаны, — изрекла собеседница, выпуская новое — просто невероятное — облако дыма, которое, должно быть, до отказа заполняло ее легкие. — К счастью, мой муж, самый умный человек из всех, кого я знала, догадался об этом, когда однажды утром понаблюдал за небольшим торнадо, крутившимся вдалеке. Он видел их десятки раз, поэтому сразу заметил разницу: это был уже не просто вихрь, захватывавший сухие листья или мелких тварей. Нет. Теперь это был гигантский пылесос, уносивший землю очень далеко и закрывавший солнце по три-четыре дня… — Казалось, старая женщина заново переживала событие, которое, несомненно, стало поворотным в ее жизни. — Вечером того же дня он сказал: «Мы уезжаем. — Она изменила голос, по-видимому подражая голосу покойного мужа. — Завтра же все продаю, и мы отсюда уезжаем: это место теперь проклято». Я пыталась его переубедить, говоря, что это наш дом, что здесь родились наши дети и жили наши предки, но, к счастью, он меня не послушал, заметив, что посредством этого торнадо Господь дал ему понять, что Он гневается на тех, кто разрушил Его прекрасное творение. Муж настоял на том, что мы должны чтить Его волю, поэтому мы все продали и переехали в Филадельфию.

— Вероятно, это было суровое испытание, — заметил Джон МакКрэкен.

— Еще хуже пришлось тем, кто остался, потому что наступил такой момент, когда уже никто ничего не давал им ни за фермы, ни за дома. Когда у них погибли урожаи, им пришлось взять кредиты, но, поскольку ветер так и не стих, в результате все досталось банкам.

— Банкам! Вечно они наживаются на чужих несчастьях.

— Только не в этом случае, — возразила старая дама. — Все досталось им, это так, но это «все» оказалось лишь пылью, носившейся в воздухе. Какой им был прок от сухих и бесплодных ферм? Имея излишек ресурсов, которые никому были не нужны при нехватке ликвидности, крупные сельскохозяйственные банки Среднего Запада начали лопаться один за другим. Мой муж, который, как я уже сказала, схватывал все на лету, сразу понял, что они потянут за собой промышленные банки, с которыми они так или иначе были связаны.

— Звучит логично.

— Так оно и было! А поскольку Томас также понял, что на бирже возникла явная тенденция к завышению стоимости ценных бумаг, он сделал вывод, что рано или поздно разразится биржевая катастрофа, поэтому избавился от всех наших акций, превратив их в золото. Через год случился кризис, хотя, к несчастью, мужу не суждено было увидеть, что все его предсказания сбылись. Он умер за три месяца до этого.

— Чувствуется, что он был выдающимся человеком.

— Самым выдающимся из всех, кого я знала. Самым замечательным, самым осмотрительным и при этом самым отважным. Благодаря ему я сейчас могу считать себя счастливицей, потому что мне не пришлось присоединяться к толпам отчаявшихся, которые бродят из конца в конец по нашей несчастной стране.

Воцарилось молчание, оба устремили взгляд на темный силуэт огромного полуразрушенного дома. Он возник рядом с железнодорожным полотном и постепенно уплыл назад, пока не исчез в облаке пыли, словно его проглотило ненасытное апокалиптическое чудовище.

Когда от заброшенной станции осталось лишь воспоминание, Джон МакКрэкен чистосердечно признал свое полное поражение.

— Я был не прав, когда скептически отнесся к вашим словам… — заметил он. — Вначале ваше утверждение показалось мне абсурдным, но теперь я считаю его обоснованным. Действительно, человек начал весьма опасным образом противодействовать воле своего Создателя.

— Так и есть. Он не бережет Его творение и в итоге дорого за это заплатит.

— И что же будет теперь? — поинтересовался шотландец.

— Честно говоря, не знаю, — ответила дама. — Томас утверждал, что, как только огромная масса воды Тихого океана охладится, наступит период проливных дождей, которые вновь обратят пыль в землю. Если это произойдет, если мы окажемся достаточно умными, чтобы не повторять прошлых ошибок, и найдем способ укрепить почву, вот тогда, возможно, нам удастся частично восстановить утраченное.

— Я уверен, что ваш муж опять окажется прав.

— Я тоже. — Старушка размяла в пепельнице то немногое, что осталось от сигары, и убрала фляжку и стаканы. — А сейчас с вашего разрешения, — добавила она, — попытаюсь немного вздремнуть. Долгий разговор меня утомил.

Она прикрыла глаза и через несколько секунд громко захрапела, чем изумила попутчика еще больше.

Пару минут шотландец созерцал эту поистине необыкновенную женщину: взять хотя бы ее возраст и привычки, — а затем потихоньку встал и на цыпочках покинул купе, притворив за собой дверь.

В коридоре он остановился, чтобы взглянуть в окно: с этой стороны была такая же темная и безрадостная картина, как и с другой, — и, покачав пару раз головой, видно все еще переваривая услышанное, отправился на поиски вагона-ресторана.

Он сделал заказ и собрался насладиться ледяным крепким пивом, как вдруг раздался чей-то громкий возглас, заставивший его вздрогнуть, и он чуть не выплеснул содержимое кружки на свой безупречно чистый пиджак.

— МакКрэкен! Джон МакКрэкен! Глазам своим не верю!

Он поднял голову и страшно обрадовался, узнав стоявшего перед ним человека — крепкого, улыбчивого, загорелого.

— Джимми! — воскликнул он. — Джимми Эйнджел! Как я рад вас видеть!

Они с видимым удовольствием обменялись рукопожатием, и пилот сел напротив старого друга, не выпуская его ладоней из своих: чувствовалось, что он взволнован.

— Святой Боже! — повторял он. — Великий МакКрэкен! Властелин золота и алмазов! Не проходило и дня, чтобы я о вас не вспоминал.