Знание и окраины империи. Казахские посредники и российское управление в степи, 1731–1917 - Ян Кэмпбелл
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Судьба, постигшая работу Левшина, оказалась, наверное, более жестокой для ученого или, по крайней мере, более ироничной. Члены Комиссии утверждали, что часть данных Левшина, основанных на опыте 1820-х годов, просто устарела. Оренбургская степь перестала быть дикой и опасной, она давно умиротворена[193]. И, как будто этого им было мало, они повели себя совсем уж оскорбительно: использовали против Левшина его собственный труд, на тот момент все еще широко цитируемый (хотя могли напрямую сослаться на гораздо более свежий отчет Мейера):
Разсматривая тогдашнее положение киргизских степей, столь хорошо описанное в замечательном труде Алексея Ираклиевича Левшина, изд. в 1833 году, позволительно предположить, что, если б устройство и оренбургских киргизов находилось в руках Сперанского, то управление и ими организовано было бы также, как и Сибирских. Впоследствии системы действий еще больше разошлись: в Сибирской степи, рядом с постепенным распространением положения Сперанского на всех киргиз, развивалась и наша колонизация. Причем более важные из занятых пунктов, став местопребыванием окружных управлений, приобрели значение и торговое. Совместным действием админинстрации и колонизации, порядки наши охватывали более и более жизнь кочевого народа. Все дело шло здесь до того успешно, что спокойствие и благоустройство даже недавно занятых частей степи, как, напр., бывшие округа Копальский и Алатавский, превзошли… давно присоединенные части Оренбургской степи[194].
Это в высшей степени демонстрировало победу аргумента «приобретенное сильнее врожденного»: степь непременно должна стать цивилизованной, во всех смыслах, которые чиновники приписывают этому слову, и осуществить это можно быстро и безболезненно. Комитет министров по согласованию с Государственным советом, заслушав окончательное представление Милютина и Тимашева в октябре 1868 года, не внес никаких существенных изменений в редакцию отдельных статей Положения. Но в этом решении содержалось одно неприятное условие. Возможно, министров обеспокоили замечания Ханыкова и Левшина, а может быть, причиной послужило то, что Комиссия сама то и дело признавала, что в будущем ее работу необходимо будет корректировать по ходу приобретения нового опыта[195]. В любом случае, поскольку проект Положения содержал весьма значительные изменения по сравнению с уже существовавшими правовыми кодексами для степи, министры решили, что «разумнее всего» вначале утвердить Положение на двухлетний испытательный срок, предоставив генерал-губернаторам на местах изменять или опускать его части по мере необходимости[196].
Такое решение стало логическим результатом позитивистских взглядов, преобладавших в правительственных институтах в 1860-е годы. Временное положение было чересчур гибким: оно подразумевало, что местным управленцам будет передаваться все больше власти по мере того, как их понимание степи и ее населения будет расти. Но также молчаливо предполагалось, что наступит момент эпистемологической достоверности, когда эта гибкость будет объявлена вне закона, а претензии на обладание новыми или более полными данными перестанут на что-либо влиять.
Временное положение создало основу для постепенного продвижения имперского правления в жизнь казахов в гораздо большей степени, чем это считалось до тех пор возможным или желательным. Оно определило правовые механизмы создания в степи российских городских поселений, опутало местных управленцев-казахов паутиной бюрократических формул и процедур, сгруппировало роды и племена в волости и аулы по административным соображениям, а не по существующим родовым связям, и значительно укрепило полномочия канцелярий областного и районного уровней. Все эти изменения были связаны с неизменной целью столицы – сделать Казахскую степь более управляемой как в моральном, так и практическом плане. Однако в большинстве пунктов они также соответствовали представлениям царских ученых и чиновников о местных условиях и традициях, и с этой точки зрения могли быть оправданными. Кроме того, в следующие два десятилетия их формулировка зависела от способности как чиновников, так и подданных накапливать и демонстрировать знания о местном населении и окружающей среде.
В конечном итоге, несмотря на инициированные им радикальные изменения, главной характеристикой Временного положения была сама его временность: было ясно, что это некий паллиатив, ожидающий дальнейшего совершенствования. С другой стороны, сам образ мысли членов Степной комиссии, а также высших государственных инстанций, диктовал им подобное поведение: на уровне заложения основ хороши были даже неполные и несовершенные знания. Создав каркас для имперского управления, они оставили детали будущему – дальнейшему опыту и скрупулезному изучению. Это компромиссное решение удовлетворило все заинтересованные стороны. Оно снимало с отдельных чиновников личную ответственность за провал реформ; при этом оно отвечало изначальной предпосылке всей деятельности Комиссии: качественное управление и адекватные знания связаны между собой, и по мере повышения уровня знаний законы будут также изменяться. Однако, как показало время, дальнейшие изменения не были просто делом приобретения полного или точного знания степи. Проведенная более двух десятилетий спустя, в 1891 году, крупномасштабная административная реформа была обусловлена не только более глубоким знанием степи и ее жителей, но и появлением новых и отчетливых представлений о значимости этой земли и ее жителей для Российской империи.
Между тем реформа, совершавшаяся в степи, была в высшей степени характерной для 1860-х годов – децентрализованной, но далеко не автономной. Акцент на установлении фактов и их будущем пересмотре так или иначе усилил власть местных чиновников, непосредственно подчинявшихся вышестоящим министерствам. В частности, решать проблемы, не учтенные Временным положением, было поручено многим бывшим членам Степной комиссии. В Оренбургскую область вернулся Л. Ф. Баллюзек и почти до самой смерти оставался военным губернатором Тургайской губернии. Крыжановский, чей авторитет несколько упал по сравнению с его амбициями, но все же оставался значительным, занимал пост генерал-губернатора Оренбурга, пока, угодив в опалу, не был отстранен в 1881 году. А. П. Проценко был губернатором Семипалатинской области в конце 1870-х годов и Тургайской области в середине 1880-х, Гейнс стал одним из главных в империи специалистов по улаживанию конфликтов в азиатских делах. В конце 1860-х годов он был приглашен на службу как правая рука К. П. фон Кауфмана (генерал-губернатора Туркестана и крупного покровителя научных исследований), а в 1878-м вернулся в степь, чтобы временно занять место Баллюзека в Тургайской области. Короче говоря, управление степью в 1870-1880-е годы было во многом продолжением работы первоначальной Степной комиссии – расширенной миссией по установлению фактов.
Но губернаторы были не всеведущими и при этом мыслили достаточно здраво, чтобы осознавать ограниченность своих знаний. Таким образом, учитывая экспериментальный характер Временного положения, любой носитель авторитетных местных знаний имел большие шансы повлиять на выполнение и пересмотр Положения. В эти два десятилетия и казахи, и русские, работая самостоятельно или
