Эмигрант. Испанская война - Калинин Даниил Сергеевич

Такая же атака повторяется на все боевые машины, что заехали в рощу. Одна из них разгорелся по-серьёзному, из танка выскочили два человека, объятых пламенем. Несколько мгновений спустя машина оглушительно взорвалась, её башню подкинуло вверх на несколько метров – феерическое зрелище! Ещё два танка сумели выползти из рощи, сбить пламя.

Всё это время мы активно расстреливали пехоту. Из своего пулемёта я не мог дать длинной очереди. Приходилось делать три-четыре коротких. Бил я в основном или по плотным группам, или по одиночным целям, отчётливо попадающим в прорезь прицела. И мой счёт пулемётчика неудержимо рос после каждой выбранной цели. Ответный огонь был беспорядочен и не прицелен: враги явно не ожидали столкнуться со столь сильной обороной!

Ситуацию попытался выправить пулемётный расчёт противника: смельчаки били короткими очередями, прицельно, часто меняя позицию. Вот один точный удар: с очередного дерева падают марокканец. Ещё один, и только дёргается от удара голова стрелка, неудачно вылезшего из окопа. Рядом с вражескими пулемётчиками организовывается группа сопротивления, бойцы которой начинают вести более меткую и упорядоченную стрельбу.

Такой очаг обороны противника нам совершенно не нужен. Ловлю в прорезь прицела пульсирующую огненную точку, опускаю ствол чуть ниже… В этот момент очередь врага вспарывает землю бруствера прямо передо мной. Ныряю с пулемётом на дно окопа. Неплохо!

– Баркад! Ищи их!

Меняю очередной магазин. Переползаю к следующей «обзорной» точке в своём окопе. Марокканец еле высовывается, однако следующая очередь приходится точно по нему. Только звериная реакция (иначе не назовёшь) позволяет второму номеру нырнуть вниз до того, как его нашпиговали пулями. Но место их он засёк и указал рукой направление.

Быстро, но аккуратно достаю пулемёт. Эта позиция особенная. В бруствере вырыта бойница. Из неё не лучший обзор, зато засечь меня практически нереально (до открытия огня), и я отлично защищён.

Навожу планку прицела, совмещённого с мушкой на место, указанное марокканцем. «Красные» уже отстрелялись, но я жду. И ожидание вознаграждается: я вижу, как привстаёт пулемётчик с оружием в руках. Верно, хочет поменять позицию… Короткая очередь моего машингевера, и я выхожу победителем в своей первой пулемётной «дуэли»!

…Бой продолжается несколько часов. На нашем участке атака противника была отбита с большими для него потерями. Но враг штурмует высоту сразу в нескольких местах. В одном из них, машины «красных» жестоко потрепали противотанковые орудия: хорошо укрытые и замаскированные, они отлично поражали свои цели.

На какое-то время республиканцы отступили. Но перегруппировавшись, они предприняли вторую попытку штурма. На этот раз они обошли оливковые рощи стороной.

Зная о насыщенности средствами ПТО наших позиций на высоте, «красные» танкисты на этот раз не пробовали переть на пролом. Нет, они проявляли чудеса техники боя. Часть танков активно маневрировала, вызывая артиллерийский огонь на себя, вторая с коротких остановок снайперски била по раскрывшимся орудиям. В итоге, в начале были подавлены противотанковые пушки, затем досталось пулемётным гнёздам, активный огонь из которых здорово тормозил рвущуюся вперёд пехоту. Похоже, напряжение боя что-то изменило в сознание «красных»; они шли вперёд не смотря ни на что, ведомые одной целью – выбить врага из траншей!

И они смогли это сделать. В этот момент я испытывал такой леденящий страх, будто что-то сверхъестественное происходит на моих глазах…

Но и франкисты отдавать высоту, за которую пролили столько крови, так просто не собирались. По позициям, занятых «красными», ударили бризантными снарядами (теперь то я знал, как называются те боеприпасы, что используют, в том числе, против авиации). Мощный обстрел закончился, и сразу последовала контратака наших панцеров и пехоты. Республиканцы побежали, а преследующие их люди и бронемашины начали собирать обильную кровавую жатву.

Но счастье на войне очень переменчиво. После того, как подавили ПТО и огневые точки на высоте, «красные» танки отошли. Видимо, зарядиться или дозаправиться, а может всё вместе. И теперь, в момент, когда их пехоту безжалостно истребляли, они вернулись. Зарвавшиеся франкисты не успели среагировать, их пулемётные панцеры ничего не могли поделать с машинами врага. С коротких остановок бронированные звери республиканцев начали один за одним расстреливать панцеры.

Экипажи последних вели себя по-разному. Кто-то пытался спастись, трусливо подставив борт. Но это самая уязвимая часть танка: практически все беглецы погибли, лишь один или два сумели спастись. Остальные попытались оказать сопротивление, яростно, но безрезультатно поливая врага пулемётным огнём. Один даже попытался пойти на таран, но вовремя был остановлен орудийным выстрелом в упор… Наконец, экипажи некоторых покидали свои машины и поднимали белые флаги. Что с ними было дальше, я не видел. Ещё более ужасной была участь пехоты, которую «красные» просто сметали пулемётным огнём и безжалостно давили гусеницами. Жуткое зрелище.

Противника попытались остановить артиллерийским огнём. Но из-за большого расстояния и высокой скорости атаки, орудийная пальба никаких выдающихся целей не достигла. Зато за «красными» танками в атаку вновь шла пехота. И в этот раз они двигались именно на наши позиции!

Марокканцы вновь полезли на деревья. Это они зря, подобные «клише» на войне наказываются сурово. По кронам деревьев мощно ударили турельные пулемёты танков. Оливы очень быстро были очищены от всех смельчаков…

…На этот раз марокканцы стреляли из всех видов оружия, пытаясь отсечь пехоту от танков загодя. На этот раз марокканцы орали, и это был крик бешеных, яростных зверей, собирающихся победить или умереть. И я был среди них, и я заразился безумием боя африканцев. Да! Идите к нам, утритесь кровью!

Но что-то пока кровью утираемся мы. Танкисты республики не собираются повторять своих ошибок, буквально сметая пушечно-пулемётным огнём опорные узлы регуларес. Под прикрытием бронемашин в рощу врываются «красные» пехотинцы. Дело принимает совсем крутой оборот.

Я стараюсь как могу, бешено стреляя по противнику, пытаясь заставить их залечь. Получается не очень: слишком мало патронов в магазине. А с другой стороны, было бы больше, то ствол наверняка бы уже перегрелся… Ещё одна очередь, и из бегущих в нашу сторону двух фигур одна опрокидывается назад. Если бы я вёл зарубки, сегодня мне бы не хватило приклада!

Но в этот момент всё пространство передо мной загромождает громадина танка. Это конец. Руки и ноги резко становятся ватными, сердце бьётся через раз; башня разворачивается в мою сторону… И вдруг мне вспоминаются прощальные слова мамы. Что там было о дворянской чести рода и памяти отца-офицера?

Я собираю в кулак остатки воли и мужества и открываю огонь по корпусу противника, в надежде поразить кого-либо в смотровую щель. Очередь, одна, другая… Сухой щелчок. Патроны кончились. Я разворачиваюсь к Баркаду. Его нет. Поворачиваюсь лицом к танку. Вижу своего второго номера, бегущего к машине с зажатой в руках связкой гранат. По сердцу проходит теплая волна признания, (не сбежал) и надежды (ну же, давай!).

Орудийное дуло раскрывается огненным цветком выстрела… Мир вокруг поглощает тьма.

…………………………………………………………………………………………

Где-то в Гибралтаре по набережной шла женщина выше средних лет. Её жизнь в последнее время была достаточно размерена. Она просыпалась, приводила в порядок постель. Затем, чуть отойдя от сна, она горячо молилась Господу о любимом сыне. Затем позволяла себе немного насытиться пищей, и снова молилась… И лишь ближе к вечеру, она выходила из дома, и до покупки продуктов прогуливалась по набережной. Женщина очень любила море…

Вот и сейчас она размеренно шла, наслаждаясь свежим воздухом и красотой безграничной водной дали. Но неожиданно ей послышался крик. Это звали её, но этого не могло быть. Не могло быть никакого призыва сына, как когда ему было четыре годика. Тогда он звал её по-особенному, по-детски мило и тоскливо: женщины подолгу не было рядом с ребёнком, а сын очень ждал маму, очень скучал по ней… Но она должна была работать, чтобы они не умерли с голода… И вот теперь женщина вдруг услышала этот детский, наивно-тоскливый крик.