Княжич, князь - Глеб Корин
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
— Ермолай!
— С полудня все готово, княже, — тут же откликнулся жилистый банщик в длинной белой рубахе с закатанными рукавами. — Каменица — докрасна, отцеженные квасы на леднике — и хлебный, и брусничный.
— Вот и ладно, — удовлетворенно повторил князь Стерх. — Веди дорогих гостей.
* * *
— Вижу, глянулась утица? — княгиня улыбнулась, придвигая блюдо ближе к Кириллу.
— Очень! — подтвердил он с нескрываемым удовольствием и, поколебавшись, решился отрезать себе еще небольшой кусочек. Ну совсем-совсем небольшой. — Дома у нас точь-в-точь такую же начинку учиняли: из лапши гречневой, яиц, лука да потрошков рубленых. Вся душитым жирком утиным пропитана — ух и хороша же! Сколько себя помню, я первым делом до нее добирался да побыстрее как можно больше выесть норовил. Митяю, брату моему старшему, она тоже по душе была — когда маленькими были, чуть не дрались за столом, кому сколько достанется. А доставалось поровну — это уже от отца…
Кирилл смутился, запоздало осознав, что несколько переборщил с воспоминаниями.
Княгиня Радимила еле слышно вздохнула. Укоризненно качнув головой, князь Стерх обратился к отцу Варнаве:
— К разговору старому вернуться хочу. Младший мой, Держан, давно уж мечтает в обучение к вам попасть. Вел я речи о том и с прежним настоятелем обители. Отказал он мне тогда — мал еще, дескать, пусть подрастет. А потом и умер отец Николай-то.
— Погиб.
— Вот как. Не знал. Да хранят покой его Древние со Христом-Богом, достойнейший был человек… Как же так вышло?
— Все мы воины, княже, и каждому его место определено. Младший-то твой к чему наклонности имеет?
Отец Варнава перевел взгляд на Держана, который во все глаза глядел на него, прислушиваясь к беседе.
— Я, отче… — тут же заговорил княжич, воодушевленно взмахнув позабытой в руке утиной ножкой.
Ладонь князя Стерха ударила по столу. Кирилл поперхнулся.
— Рано я начал разговор этот — расти и расти тебе еще, чадо!
Держан побагровел:
— Прости, отец.
— Меня вини, княже, — вступился за него отец Варнава. — Я взор ко княжичу обратил — он и понял его, как дозволение говорить.
Княгиня долила вина из узкогорлого кувшина восточной работы в кубок мужа, ненароком коснувшись его руки.
— Ладно, ладно, — поморщась, произнес князь Стерх. — И я тоже хорош. Мир да любовь. Сказывай, сыне.
Держан облегченно выдохнул. Быстро скользнул глазами по лицам отца и настоятеля:
— Науки люблю. А более всего те, которые говорят о том, каким образом да из чего мир наш сотворен. Еще по сердцу мне устроения всякие и диковины хитрые, что наши умельцы да иноземные механикусы выделывают.
— У него в наставниках и друзьях задушевных — одни лишь мастера из кузнецов либо столяров-краснодревцев, — с едва приметным неодобрением заметил князь Стерх. — Будто ремесленник какой, а вовсе не княжич.
Держан смолчал, но набычился.
— Не серчай, сыне… Правды ради добавлю, отче, что ремесленник-то у меня, похоже, незаурядный подрастает: о прошлом лете приезжал поглядеть на него даже некий мастер иногородний. При котором, помнится, для чего-то маленький старичок-архимандрит пребывал неотлучно. Внимательный такой, глазастый…
Отец Варнава откинулся на высокую спинку стула:
— В академиях наших многие из ученых мастеров-наставников от самого князя Дора род свой ведут. В духовных чадах у меня — князь Боровицкий Константин, зодчий и резчик по камню искуснейший, да боярин Василий из Полядвицы, большой знаток древностей, которые из земли самолично искапывает. Или возьмем отца Паисия, лекаря обители нашей…
— Как же, как же: отменно знаю его. Не просто лекарь — целитель. А уж сколь осведомлен в науках разных!
— Но ведомо ли тебе, княже, что некогда владетельным Маркусом из Аквилеи новоримской был возведен он в рыцарское достоинство?
— Однако… Не рассказывал о том отец Паисий.
— А он никогда и никому не рассказывает. Но мне не возбранял. Из придумок своих чем похвалиться можешь, княжиче?
Держан смутился:
— Да по мелочам изрядно набежало — не упомнишь всего враз-то.
— Стесняется он, отче, заслугам своим счет пред вами вести, — пояснил князь Стерх.
— Похвально. Скромность — она в добродетели определена. Тогда ты поведай, княже.
— И с охотою. В верхнем граде скоро вовсе перестанут колодези глубокие в скале бить. Уж второе хранилище водное закладывают, куда вода из Змеяны нашей поднимается: тут тебе и трубы, и колеса прехитрые с цепями да рычагами, и всякое иное учинено, чему даже и названия не ведаю. Все то — Держановы задумки. У стрельцов дружины моей ручницы, устроения доселе не виданного — такоже. А уж замков разных да забавок для детворы просто не перечесть… Вижу, сыне, теперь сам порываешься что-то сказать. Добро, говори уж.
— Отче Варнаво, да не я един все то сотворил — там и мастер Байко работал, и мастер Веденя, и дядя Никанор, и Мишата… Во многом же я и вовсе только помощником был.
— И опять помяну добродетель скромности, — добродушно заметил игумен. — А нынче над чем трудишься, княжиче?
— Дом призрения общинный есть у нас. Престарелые ратники одинокие да увечные, иные калеки. Мастер Веденя да я как-то раз для них особливые запоры дверные делали, а потом еще ухищрения разные для нужника теплого…
Он опять смутился.
Отец Варнава одобрительно наклонил голову:
— Доброе дело. И отнюдь не постыдное.
— Ага. У кого руки нет, у кого ноги, а то и обеих…. Я только тогда стал понимать, сколь же тяжелы им в жизни обычные дела. И подумал: вот бы каждому увечному новые руки-ноги сотворить! Чтобы не на деревяшках да с клюками, как допрежь. Когда мы с отцом в начале прошлой осени в Сурожск ездили, там у меня вдруг зуб коренной страсть как разболелся. Отец кинулся доброго лекаря искать, ему присоветовали спросить в иноземной слободе некоего герра Корнелиуса. Помню, вышел он к нам, расспрашивает меня участливо, а я всё на его ноги посматриваю и думаю: а отчего это он в сабатонах? Это, отче, ножные доспехи такие. А уж после того, как он мне питья какого-то дал да зуб вырвал, отец разговорился с ним и выяснилось, что у герра Корнелиуса ниже колен ног-то вовсе нет. Обеих. И то не сабатоны были, а ноги железные, мастерами германскими сработанные.
Кирилл вдруг почувствовал, как сердце заколотилось в его груди и правый висок откликнулся пульсирующей болью.
— Лязгающие Сапоги, — прошептал он еле слышно. — Лязгающие Сапоги…
— Ага, — кивнул ему Держан, — они и вправду лязгали при ходьбе. А мне, отче, тогда же на ум пришло: так ведь можно и руки подобные сделать, ну хоть для простейших действий — дверь открыть, взять
