Лейтенант Хорнблауэр. Рука судьбы - Сесил Скотт Форестер
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Впрочем, сегодня он был счастлив менее обычного: вместо того чтобы бродить в одиночестве, приходилось выслушивать Маккулума.
— Мы попробуем еще раз, — говорил тот. — Я опять пошлю ребят вниз и послушаю, что они скажут. Но боюсь, пока сундук для нас недоступен. Я заподозрил это уже вчера.
Два дня назад подняли второй сундук, но лишь после того, как взорвали еще часть остова.
— Нелегко заставить их лезть вглубь корабля.
— Естественно, — согласился Хорнблауэр.
Невыразимо страшно, из последних сил сдерживая дыхание, ползти меж перепутанных обломков, в тусклом полумраке, на глубине, под давлением стофутовой толщи воды.
— От пролома, образованного взрывом, палуба идет вниз, — сказал Маккулум. — Полагаю, во время последнего взрыва сундук мог скатиться. В таком случае сейчас он под самым остовом.
— И что вы предполагаете делать?
— Я думаю, тут работы недели на две. Штук пять зарядов — с быстрыми запалами, разумеется, — и я разнесу остов на куски. Но должен официально вас уведомить, что и тогда результат может быть неудовлетворительный.
— Вы хотите сказать, что и тогда можете не найти золота?
— Могу не найти.
Две трети золота и почти все серебро уже лежат в нижней кладовой «Атропы». Тоже неплохой результат, но, как всякий неплохой результат, — далеко не идеальный.
— Я уверен, вы сделаете все, что будет в ваших силах, мистер Маккулум.
Уже задул утренний бриз. Первый слабый порыв развернул «Атропу», доселе недвижно стоявшую на воде, и теперь она мягко покачивалась. Ветер продувал палубу, и Хорнблауэр чувствовал его дыхание на затылке.
Последние несколько секунд Хорнблауэра что-то беспокоило. Пока он говорил последнюю фразу, он что-то неосознанно заметил — так краем глаза видишь иногда мошку. Он посмотрел на поросшие елями склоны полуострова Ада, на прямоугольные очертания форта. Недавно столь прекрасное утро, казалось, стало серым и пасмурным; довольство сменилось столь же сильным отчаянием.
— Дайте мне подзорную трубу! — крикнул Хорнблауэр вахтенному подштурману.
Собственно, подзорная труба была уже ни к чему. Мысль дорисовала то, чего не мог различить невооруженный глаз, а прибор лишь окончательно подтвердил догадку. Над фортом развевался флаг — красное турецкое знамя реяло там, где вчера никакого знамени не было. Его не было там с самого прибытия «Атропы» в Мармарисский залив. Означать это могло одно: в форте появился гарнизон. Хорнблауэр жестоко ругал себя. Он дурак, бессмысленный идиот. Он был слеп, он слишком положился на свою хитрость. Теперь, когда он все осознал, его мозг работал с лихорадочной быстротой. Седобородый мудир, искренне озабоченный, чтобы «Атропа» осталась в заливе, — мудир сыграл с Хорнблауэром ту же шутку, что Хорнблауэр намеревался сыграть с ним. Он усыпил его бдительность и получил время на то, чтобы стянуть обратно войска, пока британцы думали, будто получили время на проведение подъемных работ. С горьким презрением к себе Хорнблауэр осознал, что за каждым их шагом внимательно следили с берега. Даже у турок есть подзорные трубы. Они все-все видели. Они поняли, что сокровища подняты со дна, и теперь охраняют все входы и выходы из залива.
Отсюда с кормы Хорнблауэр не видел остров Пасседж — его загораживал мыс Ред-Клиф. Ничего не говоря изумленному подштурману, Хорнблауэр бросился к фок-мачте и полез на ванты. Он взбирался бегом, задыхаясь, словно участник недавней дурацкой эстафеты; вися спиной вниз, он пролез по путенс-вантам, затем по фор-вантам добрался до фор-салинга. Над фортом на острове Пасседж тоже реял флаг. В подзорную трубу Хорнблауэр различил две шлюпки, вытащенные на берег в небольшой бухточке, — ночью или на заре в них перевезли солдат. Пушки острова Пасседж вместе с пушками полуострова Ада перекроют огнем и весь пролив, и даже коварный проход между островом и рифом Кайя. «Атропа» заперта в ловушке.
И не одними пушками. Низкое солнце у Хорнблауэра за спиной осветило далеко, на горизонте, маленький треугольник и два прямоугольника — паруса турецкого корабля. Очевидно, это не простое совпадение — флаги над фортами и паруса на горизонте. Флаги подняли сразу, как только заметили корабль, — презираемые турки оказались способны на хорошо спланированную операцию. Через час — меньше чем через час — корабль перекроет вход в залив. Ветер дует прямо оттуда, нет ни малейшей надежды прорваться, тем более что, пока он будет лавировать против ветра, пушки Ады собьют ему мачты. Хорнблауэр с силой сжимал низкие перильца. Глубочайшее отчаяние охватило его — отчаяние человека, окруженного многократно превосходящими силами противника, и одновременно горькое презрение к себе. Его обвели вокруг пальца, обдурили. Воспоминания о недавней самонадеянной гордости, словно смех жестоких зрителей, мучили, затмевали мысли, лишали воли к действию.
Эти секунды на фор-салинге, возможно, были худшими в его жизни. Самообладание постепенно вернулось, хотя надежда ушла без следа. Глядя в подзорную трубу на приближающиеся паруса, Хорнблауэр понял, что руки у него трясутся: дрожащий окуляр задевал о ресницы, мешая смотреть. Он мог, как ни горько это было, согласиться, что он — дурак. Но согласиться, что он — трус? Нет, этого Хорнблауэр не мог. А все же стоит ли прилагать еще какие-то усилия? Что проку, коль увлекаемая смерчем пылинка сохранит свое достоинство? Преступник по дороге на Тайберн может держать себя в руках, скрывать человеческие слабости и страх, дабы не уронить себя в глазах безжалостной толпы. Но что с того — через пять минут он будет мертв. В какую-то ужасную секунду Хорнблауэр подумал о легком исходе. Надо только отпустить руки и упасть вниз, вниз, вниз, пока удар о палубу не положит всему конец. Это куда легче, чем встретить, делая вид, будто не замечаешь, жалость или презрение окружающих. То был соблазн броситься с высоты; им Сатана искушал Христа.
И тут Хорнблауэр вновь сказал себе, что он не трус. Пот, градом катящийся по лицу, холодил кожу. Он резко сложил подзорную трубу, и щелчок отчетливо прозвучал в шуме ветра. Хорнблауэр не знал, что будет делать дальше. Чтобы спуститься, чтобы переставлять ноги с выбленки на выбленку, чтобы удержаться, несмотря на слабость во всем теле, потребовалось значительное физическое усилие, и оно успокаивало. Он ступил на палубу. Что ж, это тоже хорошее упражнение: сохранять совершенно невозмутимый вид, вид пылинки, с которой даже смерч
