Операция «Гадюка» - Кир Булычев

Одна лампа освещала эту часть коридора, тупичок, полутьма.

— Видите, штукатурка. Старая штукатурка, — сказал полковник Шауро. — Вы постучите, постучите.

Дядя Миша послушно постучал костяшками пальцев. Стук был глухой — стена капитальная, я чувствовал.

— Это должно быть в документах отражено, — сказал майор. — Мы вам покажем, если хотите, и сметы сохранились.

— Какие сметы! — закричал полковник Шауро. — Сколько прошло! Лет пять, наверное, меня еще не было. Никого из нас не было.

— Я был, — сказал Хромой, — при мне замуровали. Тогда Иваненко на округе был. Он подписывал. Я же помню ЧП. Приезжали из штаба округа, опасались, что может грозить шахтам, геологи брали пробу. Я как сейчас помню.

— Ну вот видите, — сказал полковник Шауро. — А вы говорили.

— Ничего я не говорил, — мрачно ответил дядя Миша. — Только о таких вещах во время инспекции забывать не положено.

— Это правильно, — сказал Шауро. Он не знал, как величать дядю Мишу, потому концы фразы зависали у него на языке.

— Теперь все? — спросил дядя Миша.

— Теперь все, — обрадовался, что к нему обратились, Овсепян.

— Ну пошли. — Дядя Миша был недоволен.

Все поспешили к выходу. Полутемное опустевшее подземелье удручало.

Дядя Миша стал отставать, кроме меня, этого никто не заметил.

— Ты как думаешь? — спросил он тихо, кроме меня, никто не мог услышать.

— Я не уверен.

— И я не уверен. Надо будет тебе отстать и поглядеть.

— Хорошо, — ответил я, — что-нибудь придумаю.

— Попробуй, — сказал дядя Миша. — А то я не знаю, что делать.

Признание генерала меня порадовало. Не часто дядя Миша признает поражение.

— Не отставайте, не отставайте! — воскликнул полковник Шауро. — Все из-за вас и так пять раз греть пришлось. А ведь для вас грибочки собирали.

— Здесь грибы есть?

— Да вы по базе походите, — сказал майор, — белых корзину наберете. Собирать-то некому. Деревенские уже не ходят, естественно, а нашим далеко, полковник машину не дает.

— Я бы остался, пособирал грибов, — предложил я.

— Уважаете грибочки? — спросил майор. — Мы это для вас тут же организуем. У нас соленые есть, маринованные, а Клава уже сушила.

— Я сам люблю, — сказал я. — Пятая охота.

Ох и плохой же я лжец.

Себя слышу и думаю, как плохо и неубедительно звучит голос этого молодого разведчика.

— А если свежих пожелали, — откликнулся полковник Шауро, — то моя жена сегодня утром на рассвете ходила, мы вам с собой корзину сообразим.

— Вот и чудесно. — Дядя Миша пресек все мои дальнейшие попытки отпроситься за грибами. — Спасибо за заботу.

Мы погрузились в машины, я опять ехал с майором, он чувствовал себя хорошо — пронесло!

Нас и в самом деле ждали, обессиленные от разогревания и тщетных пробегов к окну — едут, не едут?! — жены офицеров. Для меня даже привезли какую-то племянницу. Кроме наших офицеров, еще пришел маленький, изображавший Суворова за написанием «Науки побеждать» подполковник по политчасти. Дядя Миша не спорил — он уселся основательно.

Дом, в котором жили офицеры, стоял на краю деревни Максимовка, на высоком берегу речки, отсюда открывались прелестные северные дали.

После первых тостов я сказал Хромому:

— Я пойду на улицу.

— Зачем? Тут все удобства у нас.

— Я пофотографировать хочу, вид у вас чудесный.

— Стоит ли? — Хромой все еще не хотел расслабляться.

— Ты куда? — услышал дядя Миша.

— Пофотографировать хочу, — ответил я.

— Гарик у нас отличный фотограф, — сказал дядя Миша.

Майор догнал меня у дверей.

— А аппарат у тебя где? — спросил он.

— В машине.

— Я с тобой, — вызвался майор Хромой: видно, считал, что мы уже в приятелях.

— Я далеко отходить не буду, — сказал я.

Мы говорили негромко, но нас слушали. Хоть и через шум, который создавали развеселившийся после нескольких рюмок Овсепян и женщины, явно испытывавшие облегчение от того, что наконец-то ожидание благополучно завершилось и их труды не пропали даром.

Нас слушал дядя Миша, улыбаясь жене Хромого, слушал полковник Шауро, даже уши у него покраснели.

— Проводи, проводи гостя, — приказал или попросил Шауро.

— Я и говорю, — откликнулся Хромой.

Я пошел к двери.

Мы гуляли на втором этаже двухэтажной каменной казармы, разделенной на квартиры. Я вышел из дверей, лестница была широкая, ее недавно покрасили синькой, а потом побелили потолки — во всем был уют и скромное достоинство буржуазии.

«Уазик» стоял неподалеку, шофер сидел рядом в тени елки, на корточках, так приучаются сидеть в лагерях, впрочем, солдаты так тоже умеют сидеть, когда сесть не на что.

— Откройте машину, — сказал я шоферу. — Мне сумку взять надо.

— Нет там никакой сумки, — сказал шофер.

— Как так нет? Я ее в машине оставил. Там у меня аппарат.

— У нас ничего не пропадет, — сказал Хромой. Он открыл дверцу «уазика» и наклонился внутрь. Зад у него был широкий, как у пожилой кухарки.

— Нету, — сказал он.

Шофер поднялся. Подошел к машине.

— И я говорю, что нету. Что я, не заметил бы, что ли?

Я тоже присоединился к поискам.

Моей сумки не было.

— А вы в машину садились без сумки, — сказал водитель. Он был немолод и строг лицом. Со мной он говорил, как с трудновоспитуемым подростком. — Я бы заметил.

— Но где я ее мог оставить? — спросил я водителя. — У меня там аппарат лежит, импортный.

— Да не пропадет твой аппарат! — рявкнул Хромой, который и вовсе во мне разочаровался.

— Может, и вовсе прилетел без сумки? — спросил водитель.

— Вы же говорите, что имеете память, — сказал я укоризненно, — а не видели, что я из сумки вынимал предметы.

Я не помнил, что это за предметы, но говорил уверенно.

— Если вынимал, то твое дело, — сказал шофер.

— Значит, я ее оставил в подвале, — сказал я.

— Этого еще не хватало! — расстроился Хромой.

— Давайте я съезжу, — попросил я. — Можно я воспользуюсь «уазиком»?

— Как так «воспользуюсь»? — спросил майор.

— Сяду и сгоняю туда.

— А кто тебя пустит? — спросил майор. — Бабушка?

— Скажите шоферу, что можно, он пароль или что там передаст вашему часовому.

— Вы военную службу-то знаете? Проходили?

— А почему мне нельзя съездить?