Столпы Земли - Кен Фоллетт

Еще бы, подумал Филип; большего греха для монаха не было. Свидетельство Ремигиуса подтверждало рассказ Эллен и обвиняло Уолерана.

Но старый монах еще не закончил.

— Мало кто из присутствующих здесь сегодня помнит, каким был монастырь сорок лет назад: захудалый, без гроша в казне, полуразвалившийся, порядка — никакого. И все потому, что чувство вины довлело над приором. Перед своей смертью он исповедовался мне в своем грехе. Я хотел… — Ремигиус умолк. Все собравшиеся напряженно ждали. Старик глубоко вздохнул и подвел черту: — Я хотел занять его место и попытаться восстановить нанесенный монастырю урон. Но Господь выбрал для этого другого человека. — Он снова помедлил, на лице были видны явные следы тяжелой внутренней борьбы, и закончил: — Я хочу сказать: Господь выбрал лучшего. — И почти упал на скамью.

Филип был изумлен, ошеломлен и вместе с тем благодарен Ремигиусу. Два его давних врага сегодня спасли Филипа. Когда наконец раскрылись старые тайны, он вдруг почувствовал, что все время смотрел на жизнь словно одним глазом. Епископ Уолеран разрывался от ярости. С тех самых дней прошли долгие годы, и он, похоже, чувствовал себя неуязвимым. Сейчас он что-то шептал на ухо Питеру, а вокруг бушевало людское море.

Питер вскочил со своего места и крикнул:

— Тишина! — Все затихли. — Заседание суда объявляю закрытым!

— Подождите! — Это был Джек Джексон. — Так не полагается! Я хочу знать почему.

Не обращая внимания на Джека, Питер прошел к двери, Уолеран двинулся за ним.

Джек догнал их.

— Зачем ты сделал это?! — крикнул он епископу. — Ты солгал под присягой, а человек погиб. Ты что же, хочешь уйти отсюда без ответа?

Уолеран смотрел прямо перед собой, бледный от страха, губы крепко сжаты, на лице едва скрываемая ярость. Когда он уже проходил в дверь, Джек бросил ему вдогонку:

— Ответь мне, ты, лживый, продажный, бессловесный трус! Зачем ты убил моего отца?

Уолеран вышел из церкви, и дверь за ним с шумом закрылась.

Глава 18

I

Письмо от короля Генриха пришло, когда монахи были на собрании капитула.

Джек выстроил для него новое здание, которое вмещало сто пятьдесят монахов — небывалое количество для одного монастыря во всей Англии. Само здание было круглым, с каменным сводом, ярусы ступенек, на которых сидели монахи, располагались полукругом. На самом верху, вдоль стен, были места для монастырских чиновников, а Филип и Джонатан восседали на резных каменных тронах напротив входа. Молодой монах читал седьмую главу из правил святого Бенедикта: «шестая степень покорности достигается, когда монах смиряется со всем, что есть презренного и подлого…». Филип вдруг подумал, что не знает имени этого монаха: неужели я совсем состарился или монастырь стал слишком большим? «Седьмая степень покорности достигается, когда человек не просто на словах признает, что он есть самое низкое и ничтожное существо в сравнении с другими, но и всем сердцем верит в это». Филип знал, что сам он еще не достиг этой стадии. В свои шестьдесят два года он многого добился, и добился исключительно благодаря своему мужеству, решимости и уму; но он все время вынужден был напоминать себе: главной причиной его успеха было то, что он с радостью принимал Божью помощь, без которой все его усилия ничего бы не стоили.

Джонатан, сидевший рядом с ним, казалось, не находил себе места и все время ерзал в кресле. Добродетели послушания и покорности давались ему еще труднее, чем Филипу. Самонадеянность и заносчивость всегда были пороками хороших правителей. Джонатан уже давно был готов принять на себя все дела по управлению монастырем, и он с нетерпением ждал своего часа. От Алины узнал многое о новых методах возделывания земли и очень спешил испробовать их: пахать на лошадях, засеять ранние горох и ячмень на части земель еще с осени. Точно как я тридцать пять лет назад задумал растить овец на шерсть, думал Филип.

Он чувствовал, что пора уступить место приора Джонатану, а самому посвятить остаток дней молитвам и раздумьям. Как часто ему приходилось давать советы другим! Но сейчас, когда он был уже достаточно стар, чтобы наконец отойти от дел, такой исход пугал его. Тело его было еще упругим, как звонкий колокол, а ум быстр и ясен, как никогда прежде. Жизнь в молитвах и раздумьях довела бы его до сумасшествия.

И все же Джонатан не станет ждать вечность. Бог наградил его способностями управлять главным монастырем всей Южной Англии, и он не собирался растрачивать этот Божий дар. За эти годы он объехал множество аббатств и везде произвел хорошее впечатление. Однажды, когда умрет какой-нибудь аббат, монахи могут попросить его принять участие в выборах, и Филипу будет трудно отказать ему в разрешении.

Молодой монах, имени которого приор так и не вспомнил, как раз заканчивал очередную главу, когда раздался стук в дверь и вошел привратник. Брат Стивен, монастырский ревизор, сердито посмотрел на него: запрещалось тревожить монахов во время собрания капитула. Стивен отвечал за порядок и дисциплину и всегда строго придерживался правил.

Привратник довольно громким шепотом объявил:

— Прибыл посланник от короля!

Филип обратился к Джонатану:

— Займись этим, будь добр.

Посланник настаивал на том, чтобы письмо принял кто-то из первых лиц монастыря. Джонатан вышел. Монахи чуть слышно перешептывались. Филип твердо сказал:

— Мы продолжим поминальной книгой.

Начались молитвы по усопшим, а Филип мучился неотвязной мыслью: что за послание прислал король Генрих II Кингсбриджскому монастырю. Новости, судя по всему, вряд ли были из приятных. Последние шесть лет король был в ссоре с Церковью. Спор вышел из-за несогласия по вопросу о правомочности церковного суда: несговорчивость короля и чрезмерная горячность архиепископа Кентерберийского Томаса Бекета не позволили им пойти на уступки друг другу, и разногласия переросли во вражду. Бекет был вынужден отправиться в изгнание.

Как ни печально, англиканская Церковь не встала на его сторону. Многие епископы, и среди них Уолеран Бигод, поддержали Генриха в надежде завоевать благосклонность монарха. Но Папа пытался всячески повлиять на короля, чтобы примирить его с Бекетом. Самым тяжелым результатом этого спора было то, что стремление Генриха получить поддержку внутри англиканской Церкви давало жадным до власти епископам вроде Уолерана значительное влияние в церковном суде. Вот почему послание от короля казалось Филипу угрожающим как никогда.

Джонатан вернулся и вручил приору пергаментный свиток, скрепленный воском и огромной королевской печатью. Монахи внимательно следили за Филипом. Он решил, что не стоит, пожалуй, заставлять их думать в эту минуту о молитвах по душам усопших, когда в руках у него было такое важное послание.

— Хорошо, — сказал он, — мы продолжим позднее. — Сорвав печать, он развернул свиток, пробежал глазами первые приветственные слова и передал послание Джонатану. — Зачти нам, пожалуйста.

После подобающих приветствий король писал: «Новым епископом Линкольнским я назначаю Уолерана Бигода, в настоящее время епископа Кингсбриджского».

Голос Джонатана потонул в хоре голосов. Филип с отвращением покачал головой. Уолеран потерял всякое доверие в здешних краях после разоблачений на суде, и ему как епископу пути больше, казалось, не было. Так, значит, он все-таки сумел уговорить короля сделать его епископом Линкольна — одной из самых богатых епархий в мире. После Кентербери и Йорка Линкольн был наиболее влиятельной епархией в королевстве. Оттуда оставался лишь небольшой шажок к сану архиепископа. Не исключено, что Генрих готовил Уолерана на место Томаса Бекета. Сама мысль о том, что его заклятый враг может стать архиепископом Кентерберийским, главой англиканской Церкви, была Филипу настолько отвратительна, что ему стало не по себе.

Когда монахи наконец успокоились, Джонатан дочитал фразу до конца:

— … И я рекомендовал декану и капитулу Линкольна избрать его.

Ну что ж, подумал Филип, это легче сказать, чем сделать. Королевская рекомендация была равносильна приказу, хотя и не всегда: если собрание капитула Линкольна выступит против Уолерана или у них появится своя кандидатура, король может столкнуться с трудностями. Не исключено, что ему удастся в конце концов добиться своего, но пока его решение было далеко не окончательным.

А Джонатан тем временем продолжал:

— Приказываю вам, капитулу Кингсбриджского монастыря, провести выборы нового епископа Кингсбриджа; и рекомендую избрать на этот пост слугу моего Питера из Уорегама, архидиакона Кентерберийского.

Шквал протестующих голосов поднялся в зале собраний капитула. Филип похолодел от ужаса. Подумать только, этот надменный, обидчивый, самоуверенный архидиакон Питер был выбран королем на место епископа Кингсбриджа! Он ведь ничем не лучше Уолерана! И хотя оба были набожны и богобоязненны, они слишком уверовали в собственную непогрешимость, выдавая свои желания за Божью волю, и добивались цели, не останавливаясь перед жестокостью. Если Питер станет епископом, Филипу придется всю оставшуюся жизнь в качестве приора бороться за соблюдение законности и приличий в округе, где будет править железной рукой такой бессердечный человек. А если к тому же Уолеран займет место архиепископа, то никаких надежд и вовсе не останется.