Содержанки - Татьяна Веденская

Я – в Венеции, на площади Сан-Марко, и уже совсем ночь. Свинтус остался в дорогущем отеле, расположенном прямо на берегу Венецианской лагуны, вход только с воды, что очень романтично, но не очень удобно – приходится платить за такси каждый раз, когда хочешь войти в номер. Свинтус приехал в Италию в надежде провести все наше романтическое путешествие в номерах – голым и пьяным, играя со мной в свои любимые игры. Его планы не совпадали с моими. Я ехала в Италию приодеться.

Мне нужна была одежда, украшения, обувь, аксессуары, и побольше, побольше – покупать это все в России не очень-то удобно. Чтобы быть честной, я собиралась это все в России продавать. Мне-то разве много надо для повседневной жизни? Гораздо меньше, чем Свинтус думает. А продавать через знакомых менеджеров в бутиках первоклассные итальянские вещи было очень даже выгодно. Поэтому я капризничала и тащила Свинтуса в магазины. Идеальным для меня вариантом было бы, если бы мы с ним разыграли сцену из «Красотки» – ту, где Ричард Гир оставляет Джулии Робертс свою кредитку и исчезает «по делам» в неизвестном направлении. Это было бы просто бинго.

Свинтус к такому повороту не готов. Он уныло таскается по бутикам вместе со мной, выбирает, высказывает мнение, пытается увернуться от покупки дорогих вещей. Мне приходится капризничать, выбегать из магазина, хлопая дверью, бросать сумку на вымощенную брусчаткой мостовую. На то, что Свинтус отказался купить мне кольцо ручной работы с изумрудом, я обижалась весь вечер и отказалась с ним ужинать. В итоге мы поругались, я раскрыла двери номера со словами: «Я лучше замерзну на улице, чем останусь с тобой еще хоть минуту». В словах моих, конечно, многое было заявлено некорректно. Замерзнуть на венецианской улице летом не так уж много шансов. Скорее можно вспотеть. Но «замерзнуть» звучало правильнее. Кроме этого, я, хоть и находилась в истерике и растрепанных чувствах, однако не забыла захватить с собой маленькую изящную кожаную сумочку-рюкзачок с паспортом и деньгами, так что вопрос о «замерзании» я в любом случае могла решить.

– Я больше не могу эти магазины видеть! Люля, ты достала уже! – злился и изрыгал проклятия Свинтус. – У тебя дней в году не хватит, чтобы все надеть, что ты купила!

– Я, между прочим, не для себя стараюсь. Я красивая женщина, и хочу ею быть для тебя! – кричала я с «искренней» обидой. – Если тебе жаль для меня денег, я могу и в рубище ходить.

– В рубище?! – фыркнув, Свинтус распахнул двери мини-бара. – Ты – в рубище? Ха-ха! Да мы уже половину ВВП Милана везем с собой.

– Ты смеешься надо мной? – Тут я сочла возможным побледнеть.

– Ну что ты, – испугался он, – я просто так, удивляюсь! Люля, но почему мы не можем поужинать хотя бы в гостинице? У меня ноги болят! Давай останемся?

– Я не голодна. Мне нужно побыть одной, – прошептала я.

– Ну, конечно! Побыть одной! – крикнул он в ярости.

И тут я, собственно, его и покинула, пока он не успел схватить и удержать меня силой. Он остался в номере, и уже через десять минут сидел в баре и пил виски, а я гуляла по городу и улыбалась. Италия была прекрасна. Из окон были слышны обрывки чьих-то разговоров, громкие восклицания и радостный смех. Где-то громко пели хором – нестройно и не в лад, но с таким энтузиазмом, что все невольно загорались в ответ. Хотелось танцевать, кружиться по мостовым и набережным. Я не стала нанимать гондольеров, предпочла бродить по городу пешком. Рассматривать витрины, разговаривать с людьми на ломаном английском и пробовать кофе и чай в маленьких кафе.

– Эй, девушка! Вы прекрасней Мадонны, оставайтесь со мной. Предлагаю руку и сердце! Или хотя бы купите вот эту маску – она словно сделана для вас. Такая же прекрасная, как и вы!

– Девушка, вы спустились с небес?

– Вот самая красивая женщина этого вечера! – кричали мне улыбчивые торговцы сувенирами.

Итальянцы умеют делать комплименты, как ни крути, но я оставалась к ним глуха. То, что я красива, я знала и без них. А руки и сердца были мне неинтересны. Но настроение у меня было замечательное, и через пару часов бессмысленного и хаотического блуждания по узким улицам старой Венеции я добрела до площади Сан-Марко. Было темно. Южные ночи порой могут быть черней и непроглядней самой глубокой угольной шахты, исключение составляют только звезды – бесконечный планетарий в натуральном виде, световой ковер, способный очаровать любого.

На площади было полно народу. Туристы блуждали от края до края, разглядывая древние стены, касаясь их руками, фотографируясь на их фоне. Кто-то отбивался от гондольерщиков на пристани, кто-то приценивался к блюдам в ресторанах на уличных террасах. Я сидела на камнях тротуарного бордюра, странно и неожиданно теплых, вдыхала влажный воздух моря и смотрела на небо. В ресторане напротив Дворца Дожей для привлечения туристов давали стихийный концерт. Четверо итальянцев, худеньких, черноглазых, улыбчивых и быстрых, как ветер, играли квартетом – рояль, скрипка, виолончель и альт. Играли разное. От Пьяцолла и Шнитке до песен «Битлз». Скрипач выкидывал почти цирковые номера, играя со спины, переворачивая скрипку струнами к себе или вознося ее над своей головой. Народ на площади приходил в полнейший восторг, сбиваясь в кучу и аплодируя музыкантам.

Уходящий под воду город ничего не хотел знать о своей неминуемой судьбе, о заброшенности своих зданий, о прогнозах ученых или глобальном потеплении. Венеция веселилась и пела, здесь всегда карнавал. По крайней мере летом.

В какой-то момент люди на площади расступились, очистив место перед чуть подсвеченными столиками, и на брусчатку вышла девушка лет шестнадцати, не больше. Одетая в простое шелковое платье, худенькая и грациозная, она стала танцевать. Сама ли по себе или нанятая владельцами ресторана, она танцевала прекрасно. Изгибаясь и вытягивая вперед руки, она словно не замечала никого и ничего вокруг, словно бы была отгорожена ото всех стеклянной стеной. Смотрите и восхищайтесь, замирая от восторга. Смотрите, как способно безмолвно петь человеческое тело! Тянитесь руками и сердцами вслед за грациозными движениями моей руки, изгибом длинной, гибкой шеи.

Я до сих пор помню, как вскочила с места и смотрела, не отрываясь и не смея даже шевельнуться, пока не кончилась музыка. Люди шумели и гудели, они не могли сдержать восторга. Никакой шляпы перед танцовщицей не имелось, но люди принялись кидать деньги ей под ноги. Кто-то бросил цветы. Девушка ничего не замечала, как и я. Бледная, я какое-то время стояла, словно парализованная, и смотрела на нее, не в силах совладать со своими чувствами, а потом убежала, чтобы никто не видел моих слез. Сидя где-то в глухом тупике темной Венеции, вдалеке от туристических улиц и шума магазинов, я рыдала в голос и думала о том, как было бы хорошо остаться здесь и никогда больше не возвращаться… куда? Домой? К Свинтусу? У меня не было дома, и Свинтус был только пустотой, в которую я погружалась, как в трясину. Тут, в Венеции, глядя на простой, но прекрасный танец, бессмысленный из-за своей сиюминутности, я помню, как захотела никогда больше не возвращаться никуда, так и остаться на улице, собирать милостыню или тоже танцевать под гулкое одобрение толпы. Это-то я могу!