Семь лет за колючей проволокой - Виктор Николаевич Доценко
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Можно было только догадываться, скольких сил стоило Кешке его мнимое спокойствие, и я это оценил по достоинству.
— Свою долю я отдаю на «общак», — нейтральным тоном сообщил я.
— Имеешь право! — Кешка как-то странно, с любопытством несколько секунд смотрел на меня, словно что-то определяя для себя, и наверняка решил, что вовсе не собирается останавливаться на этой «ничьей», после чего повернулся к своей «команде»: — Что, забацаем в «терц», братишки?
Стоило Кешке-Рыси оставить меня в покое, как все, словно по команде, мигом потеряли ко мне интерес и разбрелись по своим местам. За столом продолжились настольные игры, а я согласился сыграть партийку в шахматы с одним молодым парнем. Он играл довольно слабо и быстро получил мат. В этот момент я заметил, как возле другого парня за столом собрались несколько человек, а он каждому что-то рассказывает, раскладывая костяшки домино.
Подойдя поближе, я понял, что этот парень «гадает на срок», раскладывая каждому желающему своеобразный пасьянс из домино: какая доминушка остается, такой срок и получит тот, кому он гадает.
Когда «гадатель» заметил меня, он предложил:
— Хочешь, я и тебе погадаю, Режиссёр?
Подумал, что это не игра и здесь вряд ли можно меня зацепить на чём-либо, но на всякий случай спросил:
— Я что-то буду должен за это гадание?
— Нет, ничего. — Парень удивлённо пожал плечами.
Жест и его глаза казались настолько искренними, что я согласно кивнул:
— Ладно, валяй, объявляй свой приговор!
— Не мой, — тут же возразил он и многозначительно поднял кверхууказательный палец. — Судьбы!
Он быстро сложил костяшки домино «рубашкой» вверх в виде могилы с крестом и начал открывать то одну, то другую, отбрасывая комбинационные совпадения в сторону. Вскоре осталась одна доминушка.
— Всем показать или только тебе одному?
— Мне! — азартно ответил я, и он предложил мне взглянуть на доминушку, которая осталась.
Ничего не подозревая, я наклонился, чтобы её разглядеть, и в этот момент со второго яруса на меня вылили целый тазик воды. Все вокруг весело рассмеялись, а я вскочил на ноги, разъярённый и готовый ринуться в драку, но мгновенно рассудил, что самое разумное с моей стороны в данной ситуации будет всё перевести в шутку.
— Вот придурок, — беззлобно бросил я парню, вылившему на меня воду, — весь срок мой смыл! — И рассмеялся со всеми вместе.
Потом скинул с себя рубашку и начал отжимать воду, чтобы она быстрее просушилась. Как-то неловко дёрнувшись, я скривился от боли в боку и приложил руку к повреждённому ребру.
— Что, ребро сломано? — неожиданно услышал я.
Повернувшись, увидел перед собой Сеньку, своего недавнего соперника по «перетягиванию на палках».
— Нет, трещина! — машинально ответил, удивившись тому, что впервые слышу его голос.
— Недели две-три назад?
— Да… Откуда знаешь? — нахмурился я.
— Так… — поморщился Сенька. — С год назад сам мучился… Что же ты не сказал, когда тянули?
— А-а! — отмахнулся я.
— Держи пять! — дружелюбно произнёс он. — Сашка меня зовут, Муромец!
— Кликуха тебе под стать! — улыбнулся я, отвечая на рукопожатие его ладони-лопаты.
— Это не кликуха, это фамилия у меня такая! — Александр смутился.
— А почему он тебя Сенькой называл?
— А какая разница… — пожал он плечами.
Как-то так получилось, что Александр стал рассказывать о себе. Оказывается, его обвиняли по статье «убийство по неосторожности», но следователь пытался доказать расстрельную статью «умышленное убийство».
— Эта сволочь вообще ничего не хочет слушать! — ругнулся вдруг Муромец. — Прикинь, я в полной отключке в кузове валялся, когда он под задние колеса попал.
— Перепил, что ли?
— Я? — нахмурил он густые брови. — Ну! Приятель дембельнулся, мы и нахрюкались…
— А кто-нибудь ещё в кузове был?
— А как же!
— И что они?
— Таки они в стельку…
— А покойный?
— Тоже в стельку… Единственный, кто мог двигаться, — Пашка Кузнец.
— А он что говорит?
— Так он за рулём был: начал сдавать назад, чтобы развернуться, и услышал крик, тормознул, да поздно… — Александр печально вздохнул.
— Ничего не понимаю, — признался я.
В его рассказе не было никакой логики. Если всё произошло, как говорит он, то больше всего был виновен тот, кто сидел за рулём…
О чём я и сказал ему:
— Пашка — сын Председателя Исполкома, — вздохнул Александр, — а на мне три года условных висят по «сто восьмой»: бугра помял немного…
— Что, снюхались? — раздался недовольный голос подошедшего Кешки-Рыси.
— Ну?! — неопределённо буркнул Александр.
— Смотри! — угрожающе произнёс тот.
— Смотрю! — чуть взвинчиваясь, набычился Муромец.
Трудно сказать, чем бы закончился нелепо начавшийся конфликт, если бы не раздался характерный глухой стук тележки о дверь камеры.
— Баланда, граждане уголовнички! — громко выкрикнул шнырь по прозвищу Крылатый.
— После ужина договорим! — многозначительно бросил Кешка-Рысь и направился к столу.
В этот момент дверца «кормушки» откинулась, и баландёр, сунув первую шлёмку с кашей, негромко, но вполне отчетливо выкрикнул в камеру:
— Доценко есть?
— Ну, я Доценко! Кто спрашивает? — подойдя к кормушке, удивлённо спросил я.
— Привет тебе от Лёвы-Жида, а вот ксива от него! — Баландёр быстро протянул записку. — Если ответ хочешь передать ему, то приготовь: отдашь, когда посуду забирать буду!..
— Спасибо, земляк! — взяв весло и шлёмку с кашей, наполненную едва ли не с верхом, я вернулся на свое место и первым делом развернул записку от Лёвы-Жида:
«Привет, браток! Обещал тебя разыскать, вот и выполнил обещание! Как живёшь-можешь? Не мешает ли кто дышать? Если да, скажи — попрошу кого-нибудь: сделают ему лишнюю дырочку для проветривания мозгов!
У меня всё по-прежнему: ещё не „окрестили". Правда, ларька, суки, лишили, да в карцере отсидел несколько суток за одного говнюка: старших не уважал, падлюка!.. Ну да бог с ним! Будет возможность, снова дам о себе знать! Если захочешь, черкани маляву: тропинка надёжная…
Будь здоров и не кашляй!
Лёва-Жид…»
К тому дню мои сто пятьдесят «рваных» уже поступили на личняк, то есть мой лицевой счёт, я уже успел отовариться в бутырском «магазине» и имел не только некоторые деликатесы в виде полукопчёной колбасы и печенья, но и несколько пачек сигарет «Ява».
Отоваривание в магазине Бутырки происходит следующим макаром: за пару дней до появления буфетчицы по камерам разносят бланки-заказы, в которых перечислены наименования товаров, имеющихся в наличии, и их цены.
Во время описываемых событий каждый имел право, насколько мне не изменяет память, отовариваться только на десять рублей в месяц. Отмечаешь всё, что хочешь приобрести, в пределах десяти рублей, подписываешь и отдаёшь бланк заказа вертухаю. Когда приходит магазин, тебе вручают твой заказ, а червонец списывают с твоего личняка.
Я быстро покончил с кашей, набросал несколько строк на куске бумаги,
