Квест. Роман и коды к роману - Борис Акунин

– Надо же, сколько перемен за какие-то несколько месяцев! Шляпки, туфли на каблуке, зонтики от солнца. Я в своей юнгштурмовке выгляжу чучелом, – обеспокоилась Зоя. – В этой стране всё так быстро меняется!

Что город существует в неестественно убыстренном темпе, было заметно по многим приметам, прежде всего по походке людей. Норд был уверен, что быстрей всего по тротуарам передвигаются обитатели Манхеттена, но за москвичами им было не угнаться.

Казалось, все жители коммунистического Иерусалима куда-то торопятся или от чего-то убегают.

Мимо катились трамваи, обвешанные людьми, словно виноградинами на грозди. А кто-то еще бежал сзади, норовя повиснуть на буфере.

Возле магазинов вертелись стремительные водовороты, всасывая и выплевывая покупателей.

На перекрестке энергично отмахивал жезлом щеголеватый регулировщик в белом шлеме [48] с большой красной звездой. Красный цвет тут вообще был повсюду – на флагах, транспарантах, плакатах.

Хоть Гальтон, благодаря самсонитам, и овладел русским языком в совершенстве, смысл многих вывесок, призывов и лозунгов был ему совершенно непонятен.

Переводчицей выступала Зоя (благо шофер был отделен от пассажиров стеклом и не мог слышать этого подозрительного толмачества).

– Что такое «За обрабочение госаппарата!»? – например, спрашивал доктор Норд.

Зоя охотно объясняла:

– В СССР регулярно проводят так называемые чистки государственных учреждений. Чтобы там не засели далекие от рабочего класса элементы.

– Кто проводит чистку? ГПУ?

– Нет, рабочие. Например, прокуратуру чистили труженики завода «Арматура». А пролетаризировать Московский мюзик-холл было доверено заводу «Авиаприбор», причем один из рабочих стал директором этого развлекательного учреждения.

– Бред, – буркнул колхозник Айзенкопф, смотревший на все вокруг с отвращением.

Княжна засмеялась.

– А меня это веселит. Разве вы не чувствуете, сколько здесь свежести, силы, нахальства?

– Наше задание состоит именно в том, чтобы поумерить у большевиков нахальства.

Норд уставился на красное полотнище, натянутое поперек улицы.

ДАЕШЬ НЕДЕЛЮ СОВДЕТМУЗЫКИ!

Музсовет Главсоцвоса, музсекция МОНО и Софил

Это загадочное заклинание не смогла расшифровать даже Зоя.

– А что такое «Апрельские талоны на выдачу яиц [49] действительны до 1 июня»? – показал Гальтон на большущее объявление, украшавшее фудстор.

Оказалось, что с прошлого года, после того как в стране произошла массовая коллективизация сельского хозяйства, сразу начались перебои с продовольствием. Поэтому на основные продукты питания введены талоны, которые распределяются по предприятиям.

– Постойте, чем же тогда будем питаться мы? – забеспокоился биохимик. – Нужно поскорей раздобыть образцы этих самых талонов, чтобы я мог их подделать!

– В городе полно коммерческих магазинов, где продукты можно купить по повышенной цене.

Курт сразу успокоился.

– Глядите, здесь есть бойскауты! – обрадовался Гальтон, наконец увидев хоть что-то неинопланетное.

По тротуару, колотя в барабан и трубя в горн, шел отряд ребятишек в красных нашейных галстуках.

– Это не бойскауты, это пионеры.

– Неважно, слово все равно наше, американское.

В одном месте пришлось остановиться – улицу пересекал взвод солдат в островерхих кепи. Все красноармейцы были почему-то с тазиками и березовыми вениками под мышкой.

– В баню идут, – объяснила Зоя.

Солдаты подмигивали ей, кричали:

– Девка, давай с нами! Спинку потрешь!

Она улыбалась.

Но сержант свирепо рявкнул:

– Отставить разговорчики! – и взвод затопал дальше в молчании.

Все-таки новое человечество, пожалуй, здесь пока не выведено, пришел к заключению Гальтон. Дети играют в первооткрывателей Запада, солдаты пристают к девушкам, а уж сержанты вообще вряд ли подвержены мутации. От этой мысли доктору Норду почему-то стало спокойнее.

Тверская улица [50] немного расширилась, дома стали повыше и понарядней, количество автомобилей увеличилось.

– Вон впереди кремлевские башни, – показала Зоя. – Нет, вы смотрите не туда, это башни Исторического музея. Кремлевские правее.

Норд немного удивился, увидев на высоком шпиле двуглавого орла, герб свергнутой царской династии. Очевидно, в погоне за будущим у большевиков за 13 лет не хватило времени снять со своего штаба символы прошлого.

– На Моховую! – крикнула княжна шоферу.

Машина провернула вправо, на неширокую улицу, по левой стороне которой тянулись маленькие невзрачные дома, зато справа показалось величественное здание с колоннами.

– Это Первый МГУ – бывший Московский императорский университет. Поворачивай на Герцена, товарищ!

– Здесь и находится старинный Университетский квартал. Ректорий, в котором расположен Музей нового человечества, отсюда не видно, он в глубине двора… Где бы нам высадиться? Пожалуй, вот здесь… Или нет, лучше здесь. – Зоя оценивающе приглядывалась к домам, будто все они являлись ее собственностью и надо было лишь выбрать, в котором лучше остановиться. – Приехали!

Пока мужчины выгружали багаж, барышня куда-то исчезла.

Гальтон заметил это, когда такси уже уехало.

– Где она?

– Обещала найти квартиру – пусть ищет. – Айзенкопф закурил отвратительно пахучую самокрутку. – Должна же от нее быть хоть какая-то польза. Кроме физиологической лично для вас, – едко прибавил он.

– Вы что-то нынче не в духе.

Немец передернулся.

– Не нравится мне эта страна. До революции я бывал в России. Но я ее не узнаю. Нищета, самомнение и агрессивность – именно на таких дрожжах вырастет тесто, которому тесно в кадушке. Лет через десять из этого хорька вымахает здоровенный медведь, от которого не поздоровится и нашей Европе, и вашей Америке.

Посторонний человек, верно, удивился бы, услышав подобные речи из уст бородатого крестьянина, дымящего махоркой, но Гальтон за время пути уже свыкся с новым обликом биохимика. Лицо, заросшее пегими волосами, нравилось ему больше, чем каменная тевтонская физиономия, рассеченная шрамом. В конце концов, под бородой можно было вообразить какую-то мимику, даже улыбку.

– Бросьте. Примерно то же самое говорил мне мистер Ротвеллер. Пока я не увидел Россию собственными глазами, в это можно было поверить. Но мы с вами проехали через половину страны. Это обломки державы, которая и в лучшие свои годы не числилась в лидерах. Вся экономическая мощь СССР сегодня меньше, чем у одного Чикаго. С тем же успехом можно считать опасной демилитаризованную и кастрированную Германию.

Айзенкопф не нашелся что ответить, а может быть, просто не успел, потому что показалась Зоя.

– Партия сказала «надо!» – комсомол ответил: «есть!» – бодро сообщила она. – Отдельная трехкомнатная квартира с ванной, газом и телефоном, да еще на верхнем этаже, откуда есть ход на чердак. Годится?

– Конечно! Это идеальный вариант. Платите любые деньги!

– Ничего платить не нужно. Идите за мной. Говорить буду я, а вы оба помалкивайте и делайте суровые лица. Колхозник, достаньте-ка из своего волшебного сундука папку с документами.

Она порылась в пачке бланков с печатями и удостоверений, отобрала книжечку с изображением щита и меча.

– Марш за мной!

– Куда?

– К управдому. В Москве жилищный кризис, люди живут в подвалах, делят на углы каждую комнату, а при этом много квартир стоят пустые.

– Но почему?

– Потому что хозяева посажены в тюрьму или высланы. Это так называемые «бывшие» – дворяне, интеллигенты, коммерсанты. Чуждый элемент, которому незачем жить в столице. В каждом доме обязательно найдется запертая квартира, где на входе прилеплена печать ГПУ.

Они поднялись по темной, грязной лестнице к двери с табличкой «Жилсектор». Перед дверью топталась очередь, но Зоя махнула своей книжечкой, и люди поспешно расступились.

В кабинет княжна вошла без стука.

– Который тут управдом?

– Я управдом, – с тревогой приподнялся над столом мужчинка со старательным зачесом на лысине. – А в чем, собственно…

– Остальные вышли, – приказала Зоя посетителям, и те безропотно ретировались.

Под нос лысому было сунуто грозное удостоверение.

– Квартира 18, на пятом этаже, будет временно занята для служебной надобности. Вот здесь распишитесь, что предупреждены об ответственности за разглашение.

На стол лег бланк, выуженный из кофра.

Норд стоял за спиной у Зои, поражаясь ее актерским талантам. Айзенкопф остался во дворе, около своего чемодана.

Всё шло на удивление гладко. Управдом расписался в бумаге, выдал ключ и лишь после этого, искательно улыбаясь, осмелился открыть рот.

– Меня хорошо знают в райотделе, я лично известен товарищу Петелису. Между прочим, это по моей наводочке элемент из восемнадцатой выявили. Бывший профессор богословия. Вычистили к черту в Киркрай.