Криминология. Теория, история, эмпирическая база, социальный контроль - Яков Гилинский

Если для Ломброзо «преступниками рождаются», то для Кетле «преступниками не рождаются, ими становятся». Становятся – под влиянием социальных условий, социальных факторов. По Кетле, «общество заключает в себе зародыш всех имеющих совершиться преступлений, потому что в нем заключаются условия, способствующие их развитию; оно… подготовляет преступление, а преступник есть только орудие». К факторам, влияющим на совершение преступлений, Кетле относит демографические, социальные (профессия, образование), природные (климат, сезонность).

Основные идеи Кетле, в той или иной степени разделяемые и развиваемые всеми представителями социологического направления, сводятся к следующему:

• преступность порождена обществом;

• она развивается по определенным законам под воздействием социальных и иных объективных факторов;

• ей присуща статистическая устойчивость;

• повлиять на преступность (с целью сокращения) можно только путем изменения (улучшения) социальных условий.

Исходя из социологических представлений о природе преступности, А. Лакассань, выступая в 1885 г. на I Международном конгрессе антропологов в Риме, произнес знаменитую фразу: «Каждое общество имеет тех преступников, которых оно заслуживает». Позднее, воспроизводя ее, Г. Манхейм добавляет: «Каждое общество обладает таким типом преступности и преступников, которые соответствуют его культурным, моральным, социальным, религиозным и экономическим условиям».[217]

Обычно экономические теории в криминологии вполне обоснованно связывают с именами К. Маркса (1818–1883) и Ф. Энгельса (1820–1895). По утверждению западных криминологов, именно в их «Манифесте Коммунистической партии» (1848) были заложены основы экономического детерминизма, а преступность выступала побочным продуктом экономических условий.

Концепция марксистской криминологии достаточно полно разрабатывалась в бывшем СССР, и у наших соотечественников нет недостатка в литературе по этому вопросу. Здесь хотелось бы подчеркнуть, что значение марксизма для криминологии выходит, с нашей точки зрения, за рамки узкого «экономического детерминизма». Разрабатываемая ранним Марксом концепция отчуждения, значение противоречий и конфликтов как «двигателей истории», роль классовых различий и социально-экономического статуса в детерминации человеческого поведения и т. п. имеют криминологическое значение и активно используются в современной западной (прежде всего – «критической») криминологии.

У Маркса есть несколько небольших по объему работ, посвященных непосредственно криминологической тематике. Одна из них – «Население, преступность и пауперизм» (1859), в которой автор на основании анализа некоторых демографических, экономических показателей и данных уголовной статистики делает ряд принципиальных выводов: «Должно быть, есть что-то гнилое в самой сердцевине такой социальной системы, которая увеличивает свое богатство, но при этом не уменьшает нищету, и в которой преступность растет даже быстрее, чем численность населения… Нарушение закона является обычно результатом экономических факторов, не зависящих от законодателя; однако… от официального общества до некоторой степени зависит квалификация некоторых нарушений установленных им законов как преступлений или только как проступков… Само по себе право не только может наказывать за преступления, но и выдумывать их».[218]

Говоря о позитивизме в социальных науках вообще и криминологии в частности, не следует забывать о весьма обширном эмпирическом исследовании положения рабочего класса в Англии, проделанном Энгельсом и содержащем огромный фактический материал, в том числе о преступности, пьянстве, проституции как следствии условий жизни английских рабочих.[219] Современный социологический словарь (1986, издательство Penguin Books), так характеризует эту работу: «"Положение рабочего класса в Англии" (1845), основанная, главным образом, на данных непосредственного наблюдения, проведенного в Манчестере и Солфорде, является классическим описанием жизни рабочего класса в этой стране в период индустриализации».[220] Очевидно, неслучайно уже в наши дни английский криминолог Я. Тэйлор с коллегами провели «по стопам Энгельса» обследование условий жизни рабочих Манчестера и Шеффильда.[221]

Последователем экономической теории в криминологии является В. Бонгер. В книге «Преступность и экономические условия»[222] он обосновывает роль капиталистической экономической системы в генезисе преступности. Преступность сосредоточена в низших слоях общества, поскольку законодатель криминализирует деяния, порожденные бедностью и нищетой. Бонгер приводит статистические данные по ряду стран, доказывая связь таких преступлений как бродяжничество и нищенство с безработицей.[223]

Автор возлагает надежды на социалистическое переустройство общества.

Во многих странах в конце XIX – начале XX в. проходят криминологические исследования динамики корыстной преступности и цен на хлеб (зерно) как основного для того времени экономического показателя. Наблюдаются устойчивые корреляционные связи: чем выше цена на хлеб, тем выше уровень преступности. Одно из первых таких исследований было проведено Г. фон Майером в Баварии за 1836–1861 гг. По данным Майера, увеличение на полпенни цены на рожь влекло рост преступности на одну пятую на 100 тыс. жителей. О связи преступности и цен на мешок муки, а также количества банкротств (еще один экономический показатель) во Франции 1840–1886 гг. свидетельствует статья П. Лафарга.[224]

С нашей точки зрения, сравнительный анализ показателей преступности и экономических показателей (децильный коэффициент, индекс Джини, уровень безработицы и др.) актуален и в наши дни, о чем пойдет речь ниже.

Пожалуй, первая развернутая социологическая теория девиантности, включая преступность, – теория аномии – принадлежит известному французскому социологу Э. Дюркгейму (1858–1917). Прежде всего, он утверждает «нормальность» преступности в том смысле, что она присуща всем обществам, развивается по своим закономерностям, выполняет определенные социальные функции. «Преступления совершаются… во всех обществах всех типов… Нет никакого другого феномена, который обладал бы столь бесспорно всеми признаками нормального явления, ибо преступность тесно связана с условиями жизни любого коллектива… Преступность – нормальное явление потому, что общество без преступности совершенно невозможно».[225]

Более того, «преступность необходима; она прочно связана с основными условиями любой социальной жизни и именно в силу этого полезна, поскольку те условия, частью которых она является, сами неотделимы от нормальной эволюции морали и права… Чтобы был возможен прогресс, индивидуальность должна иметь возможность выразить себя. Чтобы получила возможность выражения индивидуальность идеалиста, чьи мечты опережают время, необходимо, чтобы существовала и возможность выражения индивидуальности преступника, стоящего ниже уровня современного ему общества. Одно немыслимо без другого… Преступность не только предполагает наличие путей, открытых для необходимых перемен, но в некоторых случаях и прямо подготавливает эти изменения… Действительно, сколь часто преступление является лишь предчувствием морали будущего, шагом к тому, что предстоит!».[226] И далее Дюркгейм обосновывает эту мысль на примере осуждения Сократа. Итак, девиации необходимы для развития, прогресса общества.

Но преступность нормальна при условии, что она «не превышает уровня, характерного для общества определенного типа».[227] И здесь мы подходим к сути теории аномии. По Дюркгейму, в стабильном обществе стабилен и уровень девиантных проявлений (пьянство, наркотизм, самоубийства и т. п.), включая преступность. В обществах же быстро меняющихся, в условиях социальной дезорганизации, наблюдается состояние аномии, когда старые социальные нормы уже не работают, а новые еще не освоены, когда существует «конфликт норм» – правовых и моральных, публичного права и частного права и т. п., когда некоторые социально значимые сферы жизнедеятельности остались не урегулированными («нормативный вакуум»). В таком обществе резко возрастают проявления девиантности, превышая «нормальный» для данного общества уровень. Дюркгейм подробнейшим образом теоретически и эмпирически обосновывает свою концепцию на примере самоубийств.[228]

Думается, хорошей иллюстрацией дюркгеймовской аномии и ее последствий может служить современная Россия. Бурные социально-экономические и политические изменения конца 80–90-х гг. минувшего века сопровождались противоречиями между советскими ценностями и менталитетом, с одной стороны, и новыми экономическими и политическими отношениями, с другой; между нормами «социалистического» права (уголовная ответственность за бродяжничество, попрошайничество, «паразитический образ жизни», за злостное нарушение паспортного режима, за частное предпринимательство и коммерческое посредничество) и новыми нормами гражданского права, разрешающими частную собственность, легализующими статус безработного (бывший «тунеядец»); между нравственными ценностями старого общества (отрицательное отношение к богатым, стремление к «равенству») и новой моралью (обогащайтесь!). При этом многие сферы общественной и государственной жизни оказались без должного нормативного регулирования. Соответственно, с конца 80-х гг. наблюдается резкий рост преступности, самоубийств, наркотизма. Все «по Дюркгейму»!