Литература 5 класс. Учебник-хрестоматия для школ с углубленным изучением литературы. Часть 2 - Коллектив авторов

В этот рейс, о котором нет нужды рассказывать подробно, нам пришлось ехать далеко – у нас на то были достаточно веские причины. Приехав с юга, чтобы довести до конца главную и очень опасную часть нашего плана, мы должны были еще зайти в Барселону и получить там некоторые необходимые сведения. Это называется сунуть голову в пасть ко льву, но на самом деле это было не так опасно. У нас имелось двое-трое влиятельных друзей, занимавших высокое положение, и множество помощников, людей и незначительных, но дорого стоивших, мы их покупали за наличные деньги – и большие деньги. Таким образом, нам не грозили никакие неприятности. Нужные нам важные сведения мы получали сразу же из рук таможенного чиновника, который явился на борт «Тремолино» и с показным рвением стал тыкать железной палкой в слой апельсинов, прикрывавший невидимую часть нашего груза в трюме.

Ревностный таможенник, перед тем как сойти на берег, ловко и незаметно сунул Доминику в руки ожидаемую нами бумагу, а несколько часов спустя, сменившись с дежурства, опять пришел, рассчитывая на выпивку и вещественные знаки благодарности. И то и другое он, конечно, получил. Пока он сидел в крохотной каюте и тянул ликер, Доминик засыпал его вопросами насчет guardacostas. Со службой береговой обороны нам приходилось серьезно считаться, и для безопасности и успеха нашего предприятия было очень важно знать, где стоят ближайшие патрульные суда. Сведения были самые благоприятные. Таможенник назвал одно местечко на побережье милях в двенадцати от Барселоны, где стоял на якоре ничего не подозревавший сторожевой корабль с убранными парусами, не готовый к выходу – на нем красили реи, скоблили рангоуты[55]. Таможенник наконец удалился после обычных любезностей, оглядываясь и поощрительно ухмыляясь нам все время, пока не сошел вниз.

От избытка осторожности я почти весь день проторчал внизу, не выходя на палубу. В этот рейс ставка наша в игре была очень высокая.

– У нас все готово, можно выходить, да вот Цезаря нет, пропадает где-то с самого утра, – доложил мне Доминик с обычной хмурой неторопливостью.

Мы не могли понять, куда и зачем ушел этот мальчишка.

Доминик отправился его разыскивать, но часа через два вернулся один, очень сердитый – я угадывал это потому, что усмешка под усами стала заметнее. Мы недоумевали, что случилось с негодным мальчишкой, и поспешно стали проверять наше имущество. Но все было на месте. Цезарь не украл ничего.

– Пустяки, явится скоро, – уверял я Доминика. Прошло десять минут – и один из матросов на палубе крикнул:

– Идет! Я его вижу!

Цезарь был в одной рубашке и штанах. Куртку он продал – должно быть, ему понадобились карманные деньги.

– Мерзавец! – только и сказал Доминик с жутким спокойствием. Он с трудом сдерживал свою ярость. – Где это ты шлялся, бродяга? – спросил он затем грозно.

Мы так и не добились от Цезаря ответа. На этот раз он даже не пожелал снизойти до лжи. Он стоял перед нами сжав губы, скрипя зубами и не дрогнул, не отступил, когда Доминик размахнулся… Разумеется, он сразу упал как подстреленный. Но на этот раз я заметил, что он поднялся не сразу, дольше обычного оставался на четвереньках и, оскалив свои большие зубы, смотрел через плечо снизу вверх на дядю с каким-то новым выражением в глазах: к обычной ненависти примешивалось сейчас какое-то острое злорадное любопытство. Это меня очень заинтересовало. «Вот именно так он смотрел бы, если бы ему удалось подсыпать в наши тарелки яду», – подумал я. Но я, конечно, ни одной минуты не верил, что Цезарь способен отравить нас. Он ведь сам ел то же, что мы, да и откуда он возьмет яд. Вообще я не мог себе представить, что найдется человек, настолько ослепленный алчностью, чтобы продать яд этому мальчишке.

В сумерки мы тихонько снялись с якоря и ушли в море, и до утра все было благополучно.

Когда рассвело, я указал Доминику на одно судно среди нескольких парусников, уходивших от надвигавшегося шторма. На нем было столько парусов, что корпус стоял стоймя и походил на серую колонну, неподвижно высившуюся в нашем кильватере[56].

– Поглядите на этого молодчика, Доминик. Он, видимо, очень спешит вслед за нами.

Padrone, запахнув свой черный плащ, молча встал и посмотрел в указанном мной направлении. Его обветренное лицо в рамке капюшона дышало властной и дерзкой силой, глубоко сидящие глаза смотрели не мигая, пристальные, зоркие, жестокие глаза морской птицы.

– Chiva piano, va sano[57], – промолвил он наконец, повернув голову и насмешливо подмигнув мне, – он намекал, очевидно, на лихорадочно быстрый ход нашего «Тремолино».

«Тремолино» лез из кожи, он летел по волнам, едва касаясь бурлящей пены. Я опять присел, чтобы укрыться за низким фальшбортом[58], а Доминик простоял еще с полчаса на месте, покачиваясь на расставленных ногах, и всей своей позой выражал сосредоточенное, напряженное внимание. Затем сел рядом со мной на палубу. Под монашеским капюшоном глаза его сверкали так дико, что я был поражен.

Он сказал:

– Должно быть, захотелось обмыть свежую краску на реях, вот он и пришел сюда.

– Что? – крикнул я, вставая. – Так это береговая оборона?

Постоянная тень усмешки под пиратскими усами Доминика обозначилась явственнее, стала почти видимой, настоящей, мрачной усмешкой под мокрыми развевавшимися усами. Это у Доминика было симптомом неистового гнева. Но я видел, кроме того, что он сильно озадачен, – и это открытие очень неприятно на меня подействовало. Доминик растерялся! Прислонясь к поручням, я долго смотрел на корму, туда, где, покачиваясь, стояла серая колонна – все на том же расстоянии от нас.

Тем временем Доминик, укутанный с головой в свой черный плащ, сидел, скрестив ноги, на палубе, спиной к ветру, смутно напоминая араба в бурнусе, сидящего на песке. Спасаясь от бивших в лицо ветра и дождя, я наконец перебрался к нему и сел рядом. Я теперь убедился, что за нами патрульное судно. Присутствие его не могло быть темой для разговора. Но скоро между дождевых туч пробился луч солнца, упал на его паруса – и наши матросы сами увидели, что это за судно. С этой минуты они уже ни на что другое не обращали внимания. Их взгляды и мысли были прикованы к кораблю, белевшему вдалеке за нашей кормой. Уже заметно было, как он покачивался на волнах. Некоторое время он казался ослепительно белым, затем медленно растаял в шквале, но возник снова, уже почти серый, прямой, как столб, на аспидно-сером фоне густой тучи. С того момента, как мы его впервые увидели, он не приблизился к нам ни на фут.

– Не догонит он «Тремолино», – сказал я радостно.

Доминик не смотрел на меня. Он только рассеянно заметил, что непогода на руку нашим преследователям. Патрульное судно было в три раза больше «Тремолино». Следовало не давать ему приблизиться к нам до сумерек (это было не трудно), а там круто повернуть в открытое море и обсудить положение. Но мысли Доминика, казалось, наткнулись во мраке на какую-то неразрешимую загадку, и он скоро совсем замолчал. Мы шли и шли, все ускоряя ход. Мыс Сан-Себастьян был уже близко впереди, он то как будто отходил назад, исчезая в водяных шквалах, то опять выходил нам навстречу, все более ясно видный между потоками дождя. Я вовсе не был убежден что этот gabelou[59] (так называли его между собой наши матросы, произнося это слово как ругательство) гнался за нами. Погода была явно угрожающая. Я высказал вслух оптимистическое предположение, что таможенник, ничего не подозревая, уходит от шторма, меняет стоянку.

– А я вам говорю, что это погоня, – сердито перебил меня Доминик, бросая беглый взгляд на корму.

Я всегда полагался на его мнение. Но пыл новичка и тщеславие способного ученика делали меня в то время великим казуистом.

– Вот чего я не могу понять, – сказал я настойчиво. – Каким образом он при таком ветре смог оказаться там, где мы его в первый раз увидели? Ясно, что он не мог за ночь сделать двенадцать миль. Есть и другие непонятные вещи…

Похожий на черный каменный конус, Доминик неподвижно сидел на кормовой палубе около руля и некоторое время молча размышлял. Затем, наклонясь вперед, с отрывистым смехом, он поделился со мной горькими плодами своих размышлений. Сказал, что теперь все отлично понял. Сторожевое судно оказалось там, где мы его впервые увидели, вовсе не потому, что догнало нас: просто ночью мы прошли мимо него там, где оно заранее ждало нас, зная, каким путем мы пойдем.

– Соображаете теперь? – яростным полушепотом бормотал у меня над ухом Доминик. – Оно уже ждало нас! Вы знаете, что мы вышли на добрых восемь часов раньше, чем собирались. А выйди мы вовремя, оно бы успело зайти за мыс и ожидало бы нас там! – Доминик по-волчьи щелкнул зубами у самого моего лица. – И зацапало бы нас как Бог свят!

Теперь и я понял все. Ведь у тех на «таможеннике» и глаза и мозги на месте. Мы миновали их в темноте в то время, как они трусили себе не торопясь к назначенному месту засады, воображая, что мы еще далеко позади, а когда рассвело, увидели нас впереди на всех парусах и стали догонять.