Записки сумасшедшего следователя - Елена Топильская

Свидетели по делу рассказали, что Валентин не имел отношения к операции с шоколадом, но Хаммер представил дело так, что тот якобы принимал участие в операции, и как бы за участие Валентина Хаммер получил долю денег. Когда это стало известно, Хаммеру ничего не оставалось, как организовать покушение на Валентина и убить его, чтобы прикарманить деньги.

Вообще Хаммера характеризовали как бизнесмена, подающего большие надежды: знакомым он говорил, что в Питере все занимаются не тем, считают копейки, в то время как настоящее дело - это наркобизнес, и в операцию с шоколадом «Черная смерть» он ввязался потому, что ему срочно нужны были миллионы долларов. Он хотел на эти деньги привезти из стран ближнего зарубежья, оттуда, где воюют, «армию», как он выражался, - человек двести, купить им квартиры, вооружить, и с их помощью осуществлять контроль за торговлей наркотиками. Еще он высказывал мудрые мысли о том, как важно иметь своих людей в милиции, в них нужно вкладывать деньги, продвигать их; и у него была прикормлена команда людей в погонах, у которых он покупал оружие (болтая приятелям, что менты оружие изымают, но не регистрируют, а потом продают; сам он так прикупил пулемет). Эту команду называли «милицейской группировкой», а во главе ее стоял некий сотрудник некоего отделения милиции, которого называли «Владик в кубе».

В общем, Хаммер должен был умереть, и я как жительница Петербурга не могла не порадоваться исчезновению человека, который собирался наводнить Питер головорезами и переплюнуть в наших краях колумбийскую наркомафию; хотя как следователь по особо важным делам прокуратуры города должна была искать его убийц. О близости Владимирова к Хаммеру свидетельствовал и тот факт, что в машине последнего, застреленного неустановленными автоматчиками, нашли документы некоего Аполлона Березкина, которые были у него отобраны гаишниками за месяц до того. Их нахождение в машине убитого объяснялось тем, что Березкин, утратив документы, обратился к своему знакомому работнику милиции - «Владику в кубе» - с просьбой помочь получить документы. Владик нашел милиционеров, их отобравших, и в день убийства Хаммера милиционер, которого Владик подрядил охранять Хаммера, взял их у гаишников и должен был передать Владику, но не успел, был сражен пулей киллера.

Я допросила и Березкина; в его биографии был такой нюанс - он являлся владельцем темного «BMW». Он клялся, что в момент покушения на Валентина он отсутствовал в городе, и в подтверждение своего алиби называл не меньше дюжины человек, готовых засвидетельствовать его лояльность. (От него я, кстати, узнала, что пару лет назад, как раз в то время, когда Владик Владимиров должен был лететь в Азербайджан за документами убийцы, он на самом деле летал в Волгоград за своей машиной, которую у него угнали в Питере, а позже нашли в Волгограде.) Дальнейшая судьба Аполлона была незавидна - через год его застрелили в собственной квартире.

Наконец дело попало в суд. И тут же вернулось обратно - я квалифицировала действия Владика как организацию убийства, а суд повелел в соответствии с модой вменить ему в вину бандитизм.

К тому моменту, когда дело попало в суд во второй раз, с обвинительным заключением, подписанным уже не мной, основные свидетели обвинения, опознавшие Владика как водителя темного «BMW», сидели за вымогательство в том же изоляторе, что и Владик. Я ужаснулась, когда узнала об этом, поскольку влиять на человека, находящегося в тюрьме, проще некуда. Тем более Владику, который, по оперативным данным, уже успел обзвонить из тюрьмы всех свидетелей, находящихся на свободе, и высказать им претензии - зачем они дают на него показания.

(В том, что следственно-арестованный звонит из тюрьмы, в наше время ничего удивительного нет. Я слышала рассказы о том, как привилегированным заключенным на тарелочке приносят радиотелефоны, те звонят, и телефоны уносят обратно, чтобы их не обнаружили при досмотре камер. В общем, реклама сотовых телефонов: «Связь, дающая свободу» вполне может украшать следственный изолятор. А некоторым не требуется даже мобильного телефона, достаточно стационарного. Один мой подследственный, весьма известный и богатый человек, все время, проведенное в следственном изоляторе, беспрепятственно пользовался стационарным телефоном, установленным в кабинете оперативника, причем хозяин кабинета не гнушался сбегать в камеру за следственно-арестованным и пригласить его к телефончику, если тому звонили. Клиент следственного изолятора так и говорил по телефону собеседникам: «Ты мой домашний телефон знаешь? Нет? Ну, запиши», и диктовал номер телефона оперативника. «В общем, теперь знаешь, как меня найти в любое время. А что я сейчас делаю? Провожу оперативное совещание, передаю трубку моему заместителю», и с друзьями подследственного начинал разговаривать «заместитель по оперработе», он же оперуполномоченный следственного изолятора. Впрочем, когда эти материалы мы положили на стол заместителя прокурора города, тот вынес вердикт: «Не виновен». «Нет состава преступления, - сказал он, - есть небольшой служебный проступок, но под вопросом, а может быть, и проступка нет».)

Имант меня успокоил - он все уладит. Он уладил, правда, весьма своеобразно.

Дело попало к судье, которого я знала как честного и порядочного человека. Но Имант, державший руку на пульсе, разбавил бочку меда ложкой дегтя. «Троюродная сестра судьи, - сказал он, - работает в конторе у брата адвоката, который защищает Владимирова, поэтому вопрос о его оправдании уже, наверное, решен по-семейному». Региональное управление вышло на руководство суда и добилось передачи дела другому судье - Клешнину.

К тому моменту я все еще продолжала принимать за чистую монету концепцию нашей с Имантом совместной деятельности: установление истины по делу и достижение справедливости. Его сентенции о том, что нельзя осуждать работников милиции, работающих на мафию, поскольку и у нас, и у них есть разведка и контрразведка, стали настораживать меня значительно позднее. А на мои возражения о том, что нужно все-таки исходить из того, что морально, а что нет (и если считать, что преступность аморальна, а борьба с нею нравственна, то нельзя осуждать агентов милиции, но ментов, стучащих мафии, надо стрелять), человек просто обижался.

В суде вроде бы все шло гладко, до тех пор, пока не вызвали в качестве свидетелей несчастных узников, и они в один голос заявили, что умышленно оговорили Владимирова, поскольку их заставили сделать это работники РУОПа, узнать которых они, естественно, не могут, но к следователю претензий не имеют (спасибо и на этом).

А продавцы оружия пришли в суд и заявили, что из личных неприязненных отношений они умышленно оговорили Владимирова, но сейчас приносят свои извинения и берут свои слова назад. (Что интересно, суд вполне удовлетворился извинениями, как будто речь шла об отдавленной в транспорте ноге, и даже не подумал привлечь к ответственности ни одного из этих «добросовестных» свидетелей, хотя соответствующая статья в кодексе имелась. Позднее, когда в прокуратуре города имел место «разбор полетов» по этому делу, я спросила, почему не привлечены к ответственности лжесвидетели; представители уголовно-судебного надзора сначала пожали плечами, а потом, нашедшись, ответили, что ставить вопрос о возбуждении дела в отношении лжесвидетелей - это не обязанность прокурора, а право суда. Лукавили они: в законе написано: «Если при судебном разбирательстве будут установлены обстоятельства, указывающие на совершение преступления лицом, не привлеченным к уголовной ответственности, суд возбуждает в отношении этого лица дело». Обязательно возбуждает, а не имеет право возбудить. Почувствуйте разницу.)

Как раз в это время Имант устроил со мной демонстративную ссору и отказался общаться со мной, не объяснив причин. Совершенно естественно, что он устранился и от какого-либо оперативного сопровождения дела.

И надо же было случиться такому совпадению: именно в дни суда над Владимировым и Артамоновым в тюрьме была задержана адвокат Клешнина, приходящаяся судье Клешнину не однофамилицей, а родной женой. Она поставила на поток организацию незаконных свиданий в следственных кабинетах тюрьмы между ее подзащитными бандитами и их подельниками, находящимися на свободе. Найдя двух иуд в следствии, она платила им по сходной цене за то, что они щедро выписывали требования пропустить в изолятор таких-то и таких-то господ, якобы проходящих свидетелями по их уголовным делам, а сама в изоляторе вызывала в тот же кабинет своих клиентов и, пока те проводили сходняк прямо в стенах следственного изолятора, стояла на стреме у дверей кабинета, чтобы никто не помешал. Иуд привлекли к уголовной ответственности и выгнали из милиции, но те быстро утешились, будучи молниеносно, еще до окончания следствия принятыми в коллегию адвокатов, благо опыт уже имелся.